Женатый мужчина - Пирс Рид

— А как тогда понимать то, что называется «цивилизацией»?

Лицо у нее вдруг приняло жесткое выражение, щеки запылали.

— Цивилизация — это миф, — сказала она. — Во всяком случае, этому меня научила работа в Уондзуорте. Жизнь — это борьба за существование не только для зверей, но и для людей…

Джон отметил, что горячность делала ее еще привлекательней.

— …и выживают наиболее приспособленные? — улыбнулся он.

— Да. — Ее разбирала досада оттого, что Джона, видимо, забавляли ее слова.

Закипел чайник, и она пошла к плите, чтобы приготовить кофе.

— Я знаю, — язвительно заметила она, — если человек богат, он, вполне естественно, считает, что таков порядок вещей, и его даже слегка раздражает, когда бедные этого не понимают. У моего папеньки именно такая точка зрения. Но если посмотреть на общество глазами Терри, то видишь, насколько оно организовано, чтобы защитить интересы собственников от тех, у кого собственности нет.

— Пусть законы цивилизации зиждятся на несправедливости, — посерьезнел Джон. — И возможно, они — роскошь, но все-таки они предпочтительнее законов джунглей.

— Даже с этим я не могу согласиться, — сказала Паула, ставя кофе на поднос. — Идемте наверх! — внезапно объявила она и решительно пошла к винтовой лестнице.

— Почему не можете? — осведомился Джон, поднимаясь за ней следом.

— То, что вы зовете цивилизацией, ваша хорошо отлаженная система государственных субсидий, делает людей вялыми и сонными, как в Швейцарии. — Она добралась до верха винтовой лестницы и прошла к камину. — Не станете же вы утверждать, что в вашем законопослушном обществе процветает искусство. В Италии эпохи Возрождения и в шекспировской Англии люди вовсю убивали друг друга. — Она села на диван и налила две чашки черного кофе.

— Вы оптимистка, — сказал Джон, садясь рядом, — если думаете, что Терри Пайк напишет «Гамлета».

— «Гамлета» ему не написать, — отвечала Паула, — потому что культура отравлена для него своей связью со средним сословием; что же до человеческих качеств Гамлета, то у Терри их определенно больше, чем у молодых людей, которых вы видите на званых обедах или на балах дебютанток. И если б он узнал, что дядя убил его отца, он не ограничился бы заявлением в местный полицейский участок.

— И вы одобряете это? Она помедлила.

— Да, я восхищаюсь тем, как они решают свои дела и не бегут плакаться инспекторам соцобеспечения или советникам по матримониальным вопросам.

— То есть решают их, вы хотите сказать, с помощью дробовика?

Она засмеялась:

— А вы за то, чтобы они сражались на шпагах?

— Я за то, чтобы они вообще не прибегали к насилию.

— Это вы только так говорите. Мы все так говорим, хотя общепризнанные исторические и литературные герои больше напоминают лондонских гангстеров, чем адвокатов и бизнесменов. Вспомните осаду Трои. Парис похитил чужую жену, тогда Менелай собрал друзей и отправился забирать ее силой. Александр Македонский, Юлий Цезарь, Наполеон — все они прибегали к насилию ради достижения своих целей, и мы восхищаемся ими. Отелло задушил Дездемону, заподозрив ее в неверности, и трагедия не в том, что он ее задушил, а в том, что она была невинна. Сила, кровь, любовь, дружба — все перемешано, и даже сейчас в нашем аккуратненьком бюрократическом раю полнокровной жизнью живут те, кто не боится опасности.

— Как Терри Пайк?

Она вспыхнула:

— Да. Как Терри Пайк, и Джимми, и некоторые их друзья. Они презирают благополучный мир, где ежегодно повышают жалованье и выплачивают пенсии из фонда отчислений. Они не хотят быть прирученными и выхолощенными законом. Дружба, честь, верность, любовь для них не просто слова, как для нас, — это часто вопрос жизни и смерти. Они живут страстями, известными нам лишь по книгам или кино; пусть эти люди оказываются вне общества и вне закона, полжизни проводят в тюрьме, но по крайней мере другую половину они живут настоящей жизнью, тогда как мы видим ее только по телевидению.

Озадаченный этим потоком слов, Джон только ухмыльнулся:

— Послушать вас, они просто неотразимы. Паула, все еще разгоряченная полемикой, посмотрела ему в глаза:

— Вы любите меня?

— Да, — сказал он. — Люблю.

— Действительно любите?

— Да. Действительно люблю.

Она вздохнула и отвела глаза.

— А вы сомневаетесь? — спросил он.

— Нет, но было бы проще, если б не любили, — сказала она.

— Понимаю.

— И мне было бы легче, если б я не любила вас.

— Так вы, значит, меня любите? Она взглянула на него:

— Да.

Он улыбнулся и взял в ладони ее руку:

— Не делайте из этого трагедии.

— Но это именно трагично по многим причинам, потому что я люблю вас и хочу быть вашей, а вы женаты…

— Теперь это уже не имеет никакого значения, — сказал он.

Она помедлила, словно осмысливая его слова, потом покачала головой:

— Не хочу разрушать чужую семью.

— Вы тут ни при чем. Все, что можно разрушить, уже разрушено.

— Вы уверены? Дайте мне слово.

— Да.

— А если с моей стороны тоже что-то было… — Она отвернулась, точно боялась, что он все прочтет в ее глазах. — Причина, по которой я не была близка с вами до сих пор… я могла бы это скрыть от вас, если б вас не любила, теперь же не смогу…

— Вы должны мне все рассказать.

— Но вы отвернетесь от меня.

— Не очень-то вы мне верите.

Она повернулась к нему, схватила за руку и лихорадочно прошептала:

— Я лгала вам.

— Когда?

— Я спала с ним.

— С кем? С Терри Пайком? — Да.

Джон высвободил руку и отвел от Паулы взгляд.

— Это случилось после того коктейля, который я устроила в его честь. Помните, я вам рассказывала. Он был так этим унижен. И мне пришлось… чтобы доказать… сама не знаю… доказать, что я понимаю его.

— Только тогда, один раз? — спросил Джон холодным, бесстрастным тоном стряпчего, ведущего перекрестный допрос.

— Нет, — сказала она уныло. — Чего притворяться. У нас был роман.

— И долго?

— Я не любила его, — сказала она. — До суда. После суда мы приехали сюда. Это была последняя наша встреча. Я должна была оставаться с ним до тех пор. Но теперь все кончено. Он знает. Больше мы не виделись.

— Но до рождества, до суда, когда мы уже встречались, вы продолжали видеться и с ним.

— Я не любила его. Я вас люблю. Но я была ему нужна. Я просто не могла взять и отшвырнуть его. Но быть близкой с вами и с ним я тоже не могла. Я думала об этом и поняла, что не могу, хотя дороги мне были вы.

— Понятно, — с сарказмом протянул Джон. — Я вам безмерно благодарен за вашу откровенность…

Она ответила не сразу. Тихо, удрученно сказала:

— Я знала, что это оттолкнет вас от меня, но просто не могла видеться с вами и молчать.

Они сидели рядом, как на парковой скамейке сидят совсем чужие люди, не глядя друг на друга, выжидая, пока утихнут эмоции, подобно тому, как утихает урчание в животе.

— В конце-то концов, — произнес наконец Джон, — у меня ведь была Клэр… я хочу сказать, у нас обоих, когда мы встретились… были прежние обязательства…

Она повернулась к нему, судорожно вцепившись рукой в обивку дивана.

— Я никогда больше не увижусь с Терри, — сказала она. — У меня нет никого, кроме вас, и, если вы не хотите меня, я буду одна.

— Хочу, — прошептал он.

Она вдохнула воздух полной грудью. — Ну так вот я.

Он поцеловал ее — она прильнула к нему. Так они первый раз отдались своей любви.

Глава шестая

В последующие недели Джон редко возвращался домой до полуночи, и Клэр, казалось, смирилась с тем, что должна жертвовать обществом мужа ради его политической карьеры. Время от времени она предлагала поехать с ним в Хакни-и-Харингей и всякий раз с видимым облегчением встречала его отказ, а он говорил, что предпочитает держать ее в резерве на время самих выборов.

Поскольку два вечера из трех, проводимых в Северном Лондоне, он бывал у Паулы, очень скоро у него почти вошло в привычку из конторы ехать прямо к ней, принимать ванну под неусыпным оком зеленой лягушки на мыльнице, переодеваться в джинсы, шелковую рубашку и пуловер; вместе обедать у Паулы или где-нибудь в другом месте — в зависимости от ее настроения, возвращаться, ложиться в постель, а около полуночи, снова надев белую бумажную сорочку и костюм, выходить на булыжную мостовую, брать такси и ехать домой.

Эта двойная жизнь не давала осечек. Политика была его алиби для семьи, а семья — для его сторонников в Хакни. Один Гордон Пратт, кажется, подозревал, что у Джона есть какой-то еще интерес, помимо семьи и политики, ибо, заводя разговор на политические темы (а поговорить было о чем, поскольку шахтеры проголосовали за всеобщую забастовку), ловил на лице приятеля какую-то отсутствующую, полублаженную улыбку.