Н 3 (СИ) - Ратманов Денис

«Жутко скучаю по тебе. Приезжай скорее, — три поцелуя, — почему не отвечаешь? Спишь?»

Действительно, почему не отвечаю в три ночи?

Последнее письмо прибыло в шесть утра: «Давай встретимся сегодня в 18.00 у Мавзолея».

«Не знаю, получится ли, — ответил я. — Вечером спишемся, решим».

Набирать Арину я не стал, уж слишком подозрительна ее настойчивость. Не исключено, что кто-то, та же Лиза, вытащил ее телефон и так шутит. Я решил, что первым делом самолеты, и отправился на кухню, где гремел посудой Погосян, раскладывал по подносу бутерброды с красной и черной икрой.

Зверского аппетита как не бывало, икра в горло не лезла.

Я и раньше предполагал, что семья Мики не бедствует. Но судя по тому, что он ел икру ложками и жил в двухкомнатной квартире, похожей на дворец, родители его — не просто состоятельные, а далеко не последние люди в Армении.

И несмотря на то, что его тыл прикрыт, Мика нервничал так, что аж посинел.

— Отец говорит: поступи в Бауманку, большой человек будешь. А я не хочу, — делился он, допивая свой кофе. — Неинтересно. Того не скажи, сего не скажи. Футбол — интересно. — Мика глубоко прерывисто вздохнул.

— И что ты будешь делать, если…

— Не знаю. Буду искать другую команду. Бросать не намерен. — Он вскинул подбородок. — Работать весь день в пиджаке и с удавкой на шее? Тьфу. Тоска. Старый буду — тогда и надену пиджак. А сам что думаешь?

Я пожал плечами. Результат может быть каким угодно — бессмысленно гадать, потому я озвучил самый благоприятный и логичный:

— Мы отлично себя проявили. На месте Кири я изыскал бы средства для содержания нашей команды и интеграции в игровой процесс. А дальше уже смотрел бы, кто проявляет себя хуже всех, и отсеивал бы.

— Да, так правильно, — кивнул Мика и сказал: — Знаешь, мне будет грустно, если тебя исключат.

— Мне в принципе обидно будет за всех, потому что каждый достоин остаться. — Я ополоснул свою чашку и поставил в сушилку. — Выдвигаемся?

— С богом! — Погосян снова перекрестился.

Когда нервничал, он становился чуть больше армянином, чем всегда: в нем просыпался верующий, а потом прорезался акцент.

— Иди, Погосян, в попы, — предложил я и тотчас отказался от своей идеи. — Хотя нет, туда Поласкунам нельзя, там целомудрие и все такое.

— Сам ты… иди, — откликнулся Мика беззлобно.

Из теплого подъезда мы вышли на улицу. Будто карауля нас, повалил снег, и мы рванули к метро, благо было недалеко.

С остальными игроками «Балласта» условились в полвосьмого встретиться в ресторане «Гол», где я обедал, когда опоздал к Лизе. Это заведение напоминало современный паб, вдоль стен висели портреты знаменитых футболистов, на постаментах стояли имитации кубков, а люстры были исполнены в виде мячей.

На месте уже были ветераны полным составом и Клык, сублимирующий нервозность и щелкающий кнопками телефона.

— Хватит уже клопов давить, — проворчал Колесо. — Бесишь.

Клык посмотрел на него отстраненно и промолчал.

— Они что, хотят нас поставить против команды высшей лиги? — занервничал Микроб.

— Даже если так, это не худший вариант, — ответил Матвеич. — Но раз сразу не выгнали, значит, есть надежда.

Дрозд предположил:

— Зуб даю, оставят мелких: Нерушимого, Погосяна и Клыкова. Может, Микроба и этих двоих, — он кивнул на Жеку и Игната. — Нас — точно нет.

Столько горечи было в его голосе, что на душе кошки заскребли.

— Вы были не хуже. Матвеич и ты — вообще красавцы, — ободрил их я и толкнул коротенькую воодушевляющую речь: — Люди стали жить дольше, а советская медицина творит чудеса! Тридцать-сорок лет — самый пик формы. Потому посмотрите, сколько толковых футболистов, кому за тридцать! Да еще и опыт…

— Сын ошибок трудных, — проворчал Нюк, глянул на вход.

У двери стояли Жека, Игнат и Микроб и жестами приглашали на выход.

— Или дочь, — улыбнулся я и продолжил: — В общем, старение отодвинулось, и только полный дебил отказывается это замечать. А опыт — бесценен. Иначе как получается: только вырастил футболиста и всему научил — а ему тридцать пять. Глупо разбрасываться ценным ресурсом.

— Скорее дряхлый Киря оставит нас из солидарности, — сказал Гребко, самый наш возрастной, которому было аж сорок лет. — И то не всех. Всех оставлять — так мы песком ему поле засыплем.

— Пойдем, — сказал Матвеич, поднимаясь и надевая куртку. — Чего гадать-то?

Мы расплатились и отправились на стадион «Динамо», где состоялась моя памятная встреча с Марокко. И почему-то я счел добрым знаком, что нас позвали на стадион, а не туда, где проходили тренировки дубля — в одноименный спорткомплекс.

В раздевалке было людно, стоял настоявшийся запах разгоряченных тел, напряжение висело в воздухе. Все волком смотрели на всех, потому что с минуты на минуту решится наша судьба: кого-то — в обойму, кого-то — на плаху.

Или мне показалось, или основной вратарь Кониченко ненавидел меня особенно рьяно. А это значит, что я сумел себя проявить, и меня воспринимают всерьез. Киря не мог этого не заметить.

Один за другим футболисты покидали раздевалку и, как велел Киря еще вчера в поезде, направлялись на футбольное поле. Вряд ли мы будем там играть. Вероятно, Кирюхин решил собрать нас в таком месте, дабы мы прикоснулись к торжественности момента и почувствовали себя частью великого.

«Балласт» отправился на поле полным составом и держался в стороне. И запасные, и основные игроки шарахались от нас, как от зачумленных.

Чтобы голова не взорвалась от предположений, я начал разминаться, хотя тут больше бы подошла боксерская разминка, ведь нам предстоит испытание на прочность. Надеюсь, Киря не будет нас долго мариновать. Мой пример оказался заразным, вот уже три человека… пять… десять вращают коленями и приседают.

А вот и тройка тренеров вырулила на поле: Киря, Шпала, Димидко. Марокко с ними не было, и я пока не понял, хороший это или плохой знак.

Отделившись от коллег, Сан Саныч подошел к нам и прошипел:

— Молчит, как рыба об лед, сука. — Обернувшись, он злобно глянул на Кирю.

— А что он вообще собирается делать? — спросил Микроб, перетаптывающийся с ноги на ногу. — Сперва играть, потом говорить?

Димидко мотнул головой.

— Сразу скажет. — Он поглядел на часы. — Еще две минуты… Уже одна.

Кирюхин начал раньше, коротко свистнул в свисток, собирая вокруг себя футболистов. Мы окружили его подковой — тридцать три человека, три полноценные команды. Шпала и Димидко стояли справа и слева от него.

Я скользнул взглядом по своим: Микроб раздувал ноздри и смотрел исподлобья — готовился к плохим новостям. Погосян расправил плечи и вздернул подбородок. Ветераны держались так, словно ничего не происходит. Жека и Игнат напоминали каменные изваяния. Им сложнее всего — после триумфа в высшей лиге они вынуждены трястись над возможностью играть во второсортной команде. Но, с другой стороны, они товарищи известные, и новую команду найдут без труда, их обеспокоенность непонятна. Щеки Клыкова алели, а беспокойные пальцы будто бы что-то лепили из пластилина. А может, нажимали невидимые кнопки телефона.

— Ну что, товарищи, — проговорил Киря без энтузиазма каким-то сдувшимся голосом. — Вот и пришла пора подводить, к-хм, итоги сборов. Я предупреждал, что для кого-то они могут стать последними, кто-то, напротив, усилит, позиции.

— Не тяни, говори давай, — прошептал рядом стоящий Микроб одними губами.

Киря как будто издевался, говорил о планах и задачах, о том, что сделано на сборах и чего не сделано. При этом он старательно ни на кого не смотрел, изучал травинки на поле.

Он был достаточно далеко от меня, но желание его я считал: чтобы все это поскорее закончилось, и можно было спокойно работать.

Я вздрогнул, и сердце заколотилось, когда он произнес:

— Отдельные игроки, Например, Александр Нерушимый, показали фантастический прогресс и волю к победе. Другие, как тот же Андрей Матвеев, продемонстрировали кратковременный результат, достойный высшей лиги. Также прекрасную форму и уровень подготовки продемонстрировали Гагнидзе и Тюканов…