Н 3 (СИ) - Ратманов Денис

Девушка зябко переминалась с ноги на ногу возле ресторана, куда нас не пустили, одетая в бордовое короткое пальто и юбку чуть выше колен. Ноги у нее были тонкие, с острыми коленками, худобу подчеркивали сине-красные берцы со шнуровкой.

Я подошел к ней, только сейчас заметив, что она лишь ненамного ниже меня.

— Привет.

Девушка, смотрящая на море, повернулась, пятерней приглаживая волосы, которые трепал ветер, и расплылась в улыбке.

— Привет, Саша!

Она была бледна, под глазами проступали темные круги, видимые даже под пудрой. В дневном свете стало видно, что она старше меня, ей лет двадцать пять, а может, и больше. Или нет, и это просто отпечаток лихой жизни?

Она неожиданно повисла у меня на шее, а я инстинктивно отшатнулся, вспоминая, чем закончилось наше знакомство в прошлый раз.

Но нет, теперь все было по-другому, и больше всего на свете она хотела меня отблагодарить, но не знала как.

Отстранившись, она проговорила:

— Огромное тебе спасибо! Менты, представляешь, пожалели нас с Элей. Ты понарассказывал всякого, а они… Не знаю, как так можно. Но, в общем, отпустили нас. Столько страху натерпелась, что думала, поседею. Но отделались предупреждением.

— Так ты в первый раз, что ли, в отделении? — удивился я. — Странно, учитывая, к-хм, род твоей деятельности.

Мы двинулись вдоль набережной.

— Так я не воровка. Воровка мать у меня, которая сидит за это. Теперь прописку потеряет, а значит, не вернется в Крым.

— Я про другую деятельность. Древнейшую.

По лицу Маши-Ани словно пробежала тень, она зыркнула исподлобья, а я не удержался от нотации:

— Ладно бы начало девяностых, когда жрать было нечего, а сейчас-то зачем? Легкой жизни захотелось? Так ни фига она не легкая, как ты, наверное, убедилась.

— Я ж не местная, — сказала она после минутного раздумья. — Я с колхоза. Ильинка — слышал про такое село?

— Не слышал. Ну, из села, и что с того? Знала бы ты, из какой я глухомани. Кунашак — слышала?

— Не. Но по названию ясно, что это у черта на рогах.

— Скорее под хвостом. Если ты из села, и не хочется работать в колхозе, вот тебе город. — Я раскинул руки. — Конечно, не Москва, но довольно милый добрый город.

Она шумно вздохнула и не стала юлить и выкручиваться, ответила прямо, я аж ее зауважал.

— Денег захотела. Много денег. Думала, пропетляю. Не вышло. Знаешь, мне очень не понравилось в ментовке. В общем, устроилась я на винзавод убирать, там, за вином в бочках следить, доливать-переливать. Комнату обещали. — Она посмотрела на меня с интересом и надеждой, подумала-подумала, да как выпалит: — Саша, а возьми меня с собой в Москву! Нравишься ты мне очень. Я готовлю вкусно и еще много чего умею. У меня дома борщ есть. С пампушками!

При мысли о «много чем» захотелось усмехнуться, но я сдержался и соврал:

— Не могу, извини. У меня там девушка.

Маша-Аня потухла, голову повесила. Я считал ее желание и понял, что нравлюсь девушке. Очень нравлюсь. Что-то она себе обо мне нафантазировала и уверовала.

— Жаль. Но все равно спасибо тебе.

— Расскажешь, что у вас тут, в Евпатории, происходит? — Я поднял локоть, и она взяла меня под руку. — И покажешь, где можно сытно отобедать?

— Ты приглашаешь меня в кафе? — игриво улыбнулась девушка, к ее чести, навязываться со своим борщом не стала.

— Приглашаю. Только… можно я буду называть тебя Машей?

Ее перекосило, и я исправил ошибку:

— Ладно, понял… Аня.

Хотя в моей голове эта девушка была и останется именно Машей…

Оказывается, недалеко от ресторана, куда нас с ребятами не пустили, находилась очень уютная забегаловка, где было душевно, вкусно и недорого. Девушка оказалась разговорчивой и на удивление смекалистой. Меня же интересовало, как тут люди живут, почему мать Маши потеряет прописку, отсидев, и чем ей грозит эта потеря прописки. А еще было интересно, какой одаренный курирует Крым.

Оказалось — Алексей Чалый, о котором я слышал и в той, и в этой жизни.

Товарищ этот и в той, и в этой жизни был патриотом своей земли, занимался научной деятельностью, но здесь еще и являлся Первым секретарем обкома Крыма и спуску никому не давал, потому криминал сидел тихо-тихо. Стоило кому-то высунуться, как, например, Демерджи, и — пройдемте, товарищ. Если кто и безобразничал, так разве что гастролеры летом.

Теперь мне стало ясно, почему в Лиловске беспредельные бои обустроены дорого-богато, а здесь проходили на заднем дворе. Потому что «вор должен сидеть в тюрьме» — здесь не просто слова. Мало того, жизнь в Крыму считалась привилегией, а поскольку он не резиновый, те, кто плохо себя проявил, теряли прописку и не могли сюда вернуться.

Переезд в Крым на ПМЖ напоминал эмиграцию. Хочешь в тепло к морю? Докажи свою полезность, предъяви вызов на работу, если ты ценный специалист, а если нет — проработай в колхозе пять лет или — врачом, медсестрой, учителем в глухом селе. Потому колхозы тут процветали, сады, пшеничные поля, виноградники, теплицы тянулись от горизонта до горизонта. Наверное, как в Турции из реальности Звягинцева.

Хочешь торговать? Делай это честно, и никто тебя не обидит. В итоге фарцовщикам оказалось проще прижиться в Крыму и купить квартиру самостоятельно, и потянулись они сюда вереницей, вот только мало кто хотел работать по правилам.

Вспомнились честные лояльные менты, которые прикрыли лавочку Хасана Демерджи.

В общем, Чалый жестил, наводил и наводил порядок, а крысы все заводились и заводились, — очень уж кусок лакомый.

Рассказ Ани навел меня на мысль, что Горский был вынужден наделить могуществом не только порядочных людей, как Чалый, но и относительно лояльных, имеющих на тот момент реальное влияние, лишь бы они помогли сохранить страну. Потому противостояние системы и местного олигархата идет до сих пор, иногда не в пользу царьков, если вспомнить недавнее дело зарвавшихся Воликовых. Их место наверняка занял кто-то более достойный. Так, глядишь, постепенно и всех повыведут.

Отпустила меня Маша в восемь вечера, наслушавшись о том, какая она сообразительная, и что надо бы ей закончить десять классов, а не восемь, и получить образование. Похоже, ее удалось убедить, глаза заблестели — сперва от воодушевления, потом от слез, что я уезжаю. Если бы могла, она точно перевела бы стрелки часов, чтобы я опоздал на поезд…

И вот мой поезд отдаляется от вокзала, огни ночного города качаются на черной воде лимана.

— Кто-то из наших упал. Домой! — пел Микроб.

Никто из футболистов не пил, только Киря со Шпалой надирались в самом первом купе, а я, сколько ни ходил мимо, не мог уловить то, что мне надо было узнать. Просто потому, что футбол вылетел из приоритетных задач Кирюхина. Похоже, он вообще о нас не думал.

Этот поезд сделал всего шесть коротких остановок, и в девять вечера мы прибыли в Москву, где вместо +7°C было -7°C.

Мика Погосян пригласил меня пожить у него в квартире, пока Виктор Иванович Кирюхин не объявит результаты сборов, и его предложение пришлось как нельзя кстати, потому что я не знал, как долго придется снимать жилье.

Мы все надеялись, что уже завтра все станет известно. Выходной и отсыпной нам, слава богу, не полагались.

Только проснувшись по будильнику, я понял, как здорово, что я не один в квартире. Неизвестность нависла гильотиной, не позволяя думать ни о чем другом, кроме как о результатах сборов. Я проверил сообщения в личном профиле. Одно было от Маши-Ани, девушка интересовалась, как я доехал и все ли хорошо. Я ответил, что сегодня будет решаться моя судьба и попросил держать за меня кулаки на удачу.

Второе… Точнее второе, третье и четвертое написала Арина. Чего ее так прорвало? Три дня вообще молчала, а теперь?.. Напилась, что ли — самое первое сообщение отправлено в два ночи.

«Привет, мой хороший! Спишь?»

Что-то на нее не похоже, никогда она меня так не называла. Точно напилась. Второе письмо утвердило меня в этом предположении.