Осколки наших сердец - Мелисса Алберт

в его блокнот и прочла одну из таких «идей». «Волшебный остров, где умирают все мужчины, кроме одного. Становится объектом сексуального поклонения/богом?».

Но в нашей школе в него были влюблены все девчонки. И когда он пригласил меня пойти с ним куда-нибудь, я, естественно, согласилась. У него заранее сложился мой выдуманный образ – не так уж хорошо быть тихоней, люди думают, что все о тебе знают. Но мне это нравилось, хотя я не признавалась в этом даже Амине. Мне нравился этот выдуманный образ. Нейт думал, что я на самом деле крутая, а я лишь притворялась; думал, я молчаливая, а я на самом деле просто боялась ляпнуть что-нибудь не то.

Папа, должно быть, принял мою гримасу за похмелье, потому что вручил мне свою чашку кофе.

– Давай обсудим то, что случилось вчера.

– Я была неправа, – с ходу выпалила я. С папой было легко, он просто хотел, чтобы мы брали на себя ответственность за свои действия. Хэнк готов был оправдываться до посинения, но я научилась папе подыгрывать. – Но я не знала, что Нейт выпил. Мы договорились, что он будет трезвым водителем.

Папа кивнул.

– Для начала неплохо, но ты все равно должна держать ухо востро. Ты сама должна за всем следить, никто за тебя это не сделает. И то, что случилось вчера… – он покачал головой. – Милая, на тебя это совсем не похоже.

Я могла бы согласиться и уйти. Но мне почему-то стало обидно. Может, потому что я только что думала о Нейте и его выдуманном представлении обо мне. Неверном представлении.

– Не похоже на меня? – спросила я. – А что, по-твоему, на меня похоже?

– Я просто хочу сказать, что нам повезло. Девочка нам досталась умная. Переживать за тебя не стоит. В отличие от твоего братца. – Он наклонил голову и скорчил смешную гримасу, видимо, подразумевая, что, когда мальчики попадают в беду, это весело. То ли дело девочки.

– Не перехвали ее, Роб. Она еще доведет тебя до инфаркта. Раз двадцать.

У входа в подвал стояла мама. Мы с папой вздрогнули – не слышали, как она вошла. Ее волосы были распущены, а белок левого глаза покрыт тонкими красными сосудиками, словно кто-то прошил его красной нитью.

– Дана, – отец шагнул ей навстречу, – что ты делала в подвале?

Она проигнорировала его вопрос.

– Айви, как губа?

Обезболивающее пока не подействовало. Губа сильно болела.

– Нормально, – соврала я.

Мать подошла ближе и осмотрела мой ушиб. Она стояла слишком близко. От нее странно пахло. Резко и пряно, какой-то травой. Но в сад она пока не выходила – в такую-то рань.

Она сверлила меня взглядом.

– Сегодня никуда не пойдешь.

– Что? Почему?

– Ты наказана, – она испытующе взглянула на меня и перевела взгляд на отца. В вопросах воспитания она всегда ему уступала, но вела себя при этом насмешливо, иронично, будто мы – детишки из песочницы, которых нельзя принимать всерьез.

– Я наказана? – Я повернулась к папе.

Он неуверенно взглянул на меня.

– Если мама сказала…

– Но ведь каникулы! Я ничего не сделала!

– Ну… ты села в машину с пьяным водителем.

– Я не знала, что он пьян!

– В следующий раз будешь внимательнее, – сказала мама и выпятила губы. – Надеюсь, ты бросила этого тупицу.

Я покраснела, испытывая и досаду, и самую малость торжества.

– Ага. Бросила.

– Вот и молодец, – пробормотала она и направилась к выходу.

– Эй, – папа ласково положил ей руку на плечо и развернул к себе лицом. – У тебя что, мигрень начинается?

В его голосе звучало обвинение. И он был прав; теперь и я заметила. Мигреней у мамы не было уже давно. И я уже забыла, как обвисал ее рот и дергался глаз, когда у нее болела голова.

– Все у меня в порядке, – ответила она. – Правда. Я уже позвонила Фи.

Фи была маминой лучшей подругой. Они были близки, как сестры. И когда у мамы начиналась мигрень – а это бывало не так уж часто, – тетя Фи приносила настой из корешков с уксусом, который они с мамой пили вместо лекарств.

– Я не то хотел… – Папа осекся и отошел назад. – А знаешь, неважно. Поступай как хочешь.

Он чмокнул меня в висок.

– Попозже поговорим. Я еду кататься.

Когда за ним закрылась дверь, я взглянула на маму.

– Папа на тебя злится?

– Не переживай, – коротко ответила она. – Я пошла наверх.

– Мам. Подожди.

Я жаждала ее внимания. Мне было мало того, что она вчера меня дожидалась, потом запретила выходить, то есть показала, что ей не плевать на меня и не плевать на то, с кем я встречаюсь. Мне хотелось, чтобы она задержалась, поговорила со мной еще. Вот только о чем?

– Вчера, когда я пришла, ты сказала, что тебе приснился плохой сон.

Она чуть опустила подбородок. Это был даже не кивок.

– Сон был обо мне? – выдохнула я.

– Айви, – ее голос был мягким. Непривычно мягким. – Зря я тебе… это был просто сон.

Но я вспомнила, что вчера она совсем не выглядела сонной, а была взбудоражена и напугана, причем еще до того, как увидела мою разбитую губу.

– А что тебе приснилось?

Она ущипнула себя за переносицу и зажмурилась.

– Темная вода… Бегущая темная вода. И…

– И что? – мой голос прозвучал как издалека.

Ее глаза резко распахнулись.

– Ничего. – Она попыталась улыбнуться. – Фи сказала бы, что вода снится к переменам. Но у нее все сны к переменам.

Я не улыбнулась в ответ. Перед глазами возникла девушка из леса, она стояла на коленях в ручье с черной водой.

– Мам, – робко начала я, – я…

Она нажала пальцем на глазницу.

– Не сейчас. Правда. Мне нужно прилечь.

И я позволила ей уйти, а сама, как всегда, стала думать, что сказала не так и что надо было сказать, чтобы она осталась.

Глава третья

Пригород

Сейчас

Еще одиннадцати не было, а солнце уже грело беспощадно. Машины и почтовые ящики слепили бликами. Я сидела на крыльце и попеременно глотала кофе и вязкий июньский воздух, горячий, как суп. Машина Билли Пэкстона стояла у дома. Я видела ее в окно. Я решила еще раз поблагодарить его, если он решит выйти из дома. На этот раз как полагается.

Телефон в заднем кармане завибрировал. Амина прислала сообщение.

«Срочно зайди к Нейту в профиль!»

– О нет, – прошептала я. Но тут пришло второе сообщение.

«Это не про тебя, не волнуйся. Напиши, как посмотришь».

Нейт сделал пост меньше десяти минут назад. На фото красовалась его смазливая физиономия – меня так и подмывало ему влепить. Рот открыт, глаза полуприкрыты. За спиной