Ведьмы поместья Муншайн - Бьянка Мараис

Сегодня утром Айви залечила кору двух изуродованных деревьев и убрала еще одну кучу мусора, прежде чем поспешить в оранжерею к своему трупному цветку. Ура, его покрывало (оно похоже на сращенные лепестки, соцветие, но на самом деле это огромный преображенный листок) налилось пурпуром и опушилось. Это хороший знак. Значит, скоро трупный цветок распустится.

Покрывало трупного цветка прикреплено к огромному желтому початку. Отсюда и его научное название – Аморфаллус титанум [9]. Смешно, но с латыни это переводится как гигантский преображенный фаллос. (Определенно название цветку давал ботаник мужского пола. Ибо любая уважающая себя ведьма узрела бы в початке сходство с волшебной палочкой. А цветок назвала бы Виргула титанум [10] – ему это больше подходит.)

Айви хочется не просто застать сам период цветения (что случается раз в десять лет, и тогда цветок воняет словно дохлое животное, да и по окраске напоминает сырое мясо), но и собрать драгоценную пыльцу. Айви заморозит ее, часть разошлет по самым престижным оранжереям мира, а другую часть использует для изготовления самых искусных эликсиров (в том числе защищающих сестринство) и для совершения самых мощных заклинаний (вроде того, что собиралась сотворить Руби много лет назад).

Айви подзывает двуногую стремянку, и та с грохотом идет в ее сторону. Снаружи слышатся чьи-то шаги. Должно быть, это Урсула, но отчего-то поступь ее тороплива.

Что за срочность такая?

Айви придерживает полы балахона, чтобы подняться на стремянку, и на этот раз слышит, как кто-то семенит по коридору на четырех лапах. По звукам похоже на свинью.

Понятно. Очередной кавалер Иезавель, – думает Айви, насмешливо качая головой и одновременно испытывая некоторую зависть. – У нашей Иезавель – сплошной праздник из фаллосов, а у меня – ноль. – Айви смотрит на огромное растение. – Ну, этот фаллос не в счет.

Айви гадает, куда так торопится Урсула, вспоминая, что в последние дни та вся на взводе. Впрочем, все нервничают перед возвращением Руби, потому что конфликт не исключен. Да что там говорить, Айви и сама стала дерганой. Неизвестно еще, как отнесется ко всему Табита, которая очень сильно обижена на Руби – ведь никто тогда не смог отговорить Руби от ее затеи. Да и сама Руби тоже приедет с собственными обидами и горестями. Ее многолетнее молчание – красноречивее всяких слов.

Тревога сродни креслу-качалке, – уже в который раз повторяет про себя Айви. – Вроде есть чем себя занять, но с места не двигаешься.

Впрочем, никакие философствования не способны унять нарастающую тревогу.

4

Суббота, 23 октября Утро

Библиотека у ведьм расположена на первом этаже. Табита сидит в честерфилдском [11] кресле времен королевы Анны [12], вдыхая столь любимый ею запах старых книг и пергаментов. Она перелистывает ветхую страницу тома в зеленом кожаном переплете, точь-в-точь таком же, как обивка ее кресла. Эта книга – раннее издание «Холодного дома» Чарльза Диккенса. Сим чтением Табита буквально отмеряет течение времени.

Да, вместо того чтобы глядеть на песочные часы, она поглощает страницу за страницей, и каждая следующая страница приближает ее к долгожданному дню – возвращению Руби, за которым должны последовать ее извинения. Это не вернет Табите утерянного – ведь некоторые вещи, отнятые однажды, не подлежат восстановлению. Но Табита уверена, что это событие станет для нее необходимой отправной точкой, чтобы затребовать свою жизнь обратно, чтобы это заточение закончилось.

Как-то одна из ведьм (кажется, Квини) сказала, что у Табиты лицо упокоившейся ведьмы. Не самое приятное наблюдение, но верное – потому что смуглые щеки Табиты стали впалыми, словно она пососала лимон, не запив его привычным глотком текилы.

Темные подвижные глаза Табиты – словно грузики, не позволяющие ее неодобрительно приподнятым бровям совсем уползти наверх. А ее пышные африканские волосы напоминают черное полнолуние. Выражение лица у Табиты несколько высокомерное, будто она только и ждет, что окружающий мир ее разочарует. Ирония заключается в том, что так оно и случилось.

Табита не всегда была такой. Когда-то она была «оком вулкана» на любом сборище. Черт возьми, именно она их и устраивала, служа своего рода воротами, сквозь которые внешнему миру было позволено проникнуть в замкнутое царство ведьм.

Люди тянулись к Табите, и ее безразмерное сердце способно было вместить всех и еще одного. Все восхищались ее чувством стиля и славным зверинцем. На званом вечере она могла появиться со змеей, обвивающей ее шею словно шарф, или с обезьянками-верветами, свисающими с ее рук подобно рукавам, или с птицами, устроившимися в ее прическе как в вороньем гнезде на пиратском корабле.

Но все это относилось к временам, когда Табита могла спокойно выйти из дома, чтобы познакомиться c людьми, посетить свой зверинец или просто заняться шопингом. А потом Руби поставила на всем этом точку.

Встревоженная завываниями ветра, ворона Виджет покидает свое любимое место на верхней полке и кружит вокруг рельсовой лестницы, задевая распростертым крылом накладные плечи Табитиного платья в горошек. Наконец птица примостилась на жердочке возле своей хозяйки и успокоилась.

– Какая ж ты у меня умница, Виджет, – ласково говорит Табита и переворачивает страницу, но ее чтение прерывает шум на парадной лестнице.

Табита поднимает голову: по лестнице спешно спускается голая и рассеянная Урсула. Тэбби вздергивает бровь, но молчит. В конце концов, у каждого свои причуды.

Табита поднимает руку и гладит воронье крыло. Но птица никак не реагирует, устремив взгляд на эркерное окно. Там по периметру поместья смыкается, наступая, густой лес, и с каждым годом отбрасываемая им тень становится все ближе.

Но для Табиты это неважно: всем сердцем она желает воссоединиться со своими несчастными брошенными животными, что зовут ее и днем, и ночью, и особенно ночью, пронзая воем темноту.

Табита и так страдает ужасной бессонницей, но ей даже спокойно посидеть не дают – накануне в два часа ночи, когда она была в библиотеке, Иезавель притащила в дом очередного хахаля.

– Вот же шлюха, – пробормотала тогда Табита вослед Иезавель.

И тогда Виджет озвучила своим скрипучим голосом истинные мысли Табиты: «Эх, вот бы мне так».

Ибо разве не ревность – причина наших резких суждений о других? Разве мы не завидуем, что кто-то другой осмелился жить так, как мы сами не смеем или не можем в силу разных обстоятельств? К чести Табиты, она стоически воспринимает мягкие укоры вороны, отдавая дань ее острой наблюдательности. Кстати, именно из-за Руби Табита уже много десятилетий лишена изысканных ночных