Слон для Карла Великого - Дирк Гузманн

Кинжала на ожерелье не было. Танкмар, окаменев, ошеломленно уставился на свою ничего не стоящую добычу в руке. Невзирая на опасность быть обнаруженным, он даже застонал от разочарования.

– Очень ловко, мой мальчик, – сказал кто-то позади него и медленно захлопал в ладоши.

Танкмар резко обернулся и упал в пыль. Всего в нескольких шагах от него стояли двое мужчин. Голый череп Грифо блестел на солнце. Рядом с ним стоял худощавый немолодой незнакомец с белым венчиком волос вокруг лысины, словно тонзура, которую давно не подстригали. На лице с резкими чертами выделялись светлые глаза, смотревшие на Танкмара сверху вниз.

– Мастер-вор, – сказал незнакомец Грифо, не отводя взгляда от Танкмара.

– О, как вы правы! – поспешно подтвердил его слова работорговец.

Слюна брызнула с его губы на щеку человека с седыми волосами, однако тот не обратил внимания:

– У этого раба очень умелые руки. Он мастер гончарного искусства, да к тому же талантливый музыкант, искусный в игре на охотничьем роге; он умеет ткать и делать бочки, изготавливать тончайшие золотые изделия, как золотых дел мастер, и я лично видел, как он целый день ходил на руках. Это компенсирует дефект его ноги. Скажу вам так: если бы у Александра Великого был раб с такими ловкими руками, фригийский узел не смог бы удержать его.

Танкмар пришел в удивление от стольких своих талантов, однако поостерегся перебивать работорговца. Краем глаза он заметил, что Розвита пошевелилась.

– Вы, кажется, очень хорошо знаете своих рабов, так, словно они – ваша семья, а в знании легенд прошлого вряд ли с вами может кто-то сравниться. По крайней мере, в том, что касается точности. – Чужестранец отвесил легкий поклон, а Грифо гордо выпятил свое огромное пузо, так что оно достигло опасного размера. – Вы получите за него двенадцать шиллингов, – добавил худощавый человек.

Грифо замахал руками:

– Двенадцать! Посмотрите на прекрасные чашки, миски и горшки, которые рождаются под его пальцами! Посмотрите на его прекрасное тело! Да он в качестве мальчика для утех был бы достоин государя! Он обойдется вам в полфунта чистого серебра, не меньше!

– Кажется, я не похож на государя. Но тем не менее должен заплатить государеву цену. Как же так?

Работорговец, казалось, сначала растерялся:

– Я притащил этого парня из Хадулоа сюда. Никто не хотел покупать его у меня. Я должен был его кормить. Много недель. Это стоило мне целого состояния. Лошадь была бы более неприхотлива, чем этот раб. – Грифо выразительно сплюнул прямо на песок под ноги Танкмару.

– Хадулоа? Значит, он сакс. – Незнакомец скрестил руки на груди на одеянии из темно-красной парчи. Танкмару бросилось в глаза, что руки старика дрожат.

– Если его никто не хочет заполучить в качестве раба, значит, вас устроит любая цена. Вы хотите сорвать сделку из жадности? Пятнадцать шиллингов – вот мое последнее предложение. По рукам?

Грифо теребил кошель на поясе. Он переводил взгляд с Танкмара на протянутую руку незнакомца.

Хриплый, как карканье, голос Розвиты прервал торговлю.

– Этот чумной калека мой. Я дарила ему свою любовь, а он обокрал меня. Для такого благородного господина, как вы, его близость слишком опасна. Оставьте мне вшивого грабителя, а я в наказание за его неблагодарность вырежу свое имя у него на животе.

Она встала. Слезы текли по ее морщинистому лицу.

Безумие, казалось, окончательно овладело ею. Ничего в жизни не желал Танкмар так сильно, как покинуть это место навсегда. Не заключи Грифо сделку, он будет считать виноватым его, Танкмара, – если только сумасшедшая ведьма не зарежет его раньше. Теперь все зависит от него. В конце концов, он хозяин своей судьбы.

Ноги Танкмара отяжелели, но он заставил себя встать. Казалось, в жилах у него вместо крови свинец. Он не услышал резкого приказа Грифо оставаться на месте. Шатаясь, он поднялся перед человеком в красной одежде и уставился на загнутые носки его сапог. Грифо пролаял свой приказ еще раз, однако незнакомец жестом приказал ему молчать.

– Господин, – хриплым голосом сказал Танкмар. От отчаяния у него перехватило дыхание. Он сглотнул. – Господин, я – Танкмар-горшечник. Да, я сакс. Моя родина находится на большой реке Альбия[5], там, где начинается Маршланд[6]. Из-за войны я стал рабом, но сам никогда не воевал против франков. Из-за ноги, понимаете? Это правда, что я едва могу ходить. Даже стоять мне больно. Но я могу работать. И я хочу верно служить вам, если только вы дадите мне такую возможность. Увезите меня отсюда, господин! Здесь меня ожидает смерть.

– Какое мне дело до твоих желаний, невольник? Даже если твоя кровь окрасит целое море в красный цвет, я поплыву по нему, не моргнув глазом. Если тебя повесят, это станет для меня потехой. Раб, который выдвигает требования! Здесь живет безумие. Да к тому же ты еще и вор!

– Я никогда не брал ничего, что принадлежит другим, – поклялся Танкмар и тут же вспомнил о своей добыче, которую все еще держал в руках. – Цепочка старухи, господин, – это всего лишь ошибка. – Умоляюще взмахнув руками, он поковылял к чужаку. – У нее есть кинжал, знаете, и…

Кулак Грифо ударом в левый глаз свалил его с ног, как ураган трухлявое дерево. Торговец с трудом сдерживал ярость:

– Простите! Он слишком молод и не привык к жизни в неволе. Вы предлагаете пятнадцать шиллингов? Да, значит, пятнадцать шиллингов, – процедил он сквозь зубы.

Чужак глубоко вздохнул. Он долго смотрел на Грифо и наконец произнес:

– Вам следовало бы убить этого урода. Освободите себя от этой напасти. Это ничтожество даже в качестве раба не имеет никакой ценности.

И с этими словами он повернулся, чтобы уйти, но застыл на мгновение, повернулся и сказал Грифо:

– Кстати, это был гордиев узел, который Александр разрубил мечом. Не фригийский. И никто Александра не связывал.

И чужак медленно удалился, затерявшись среди портового люда.

В лагере невольников воцарилось молчание. Грифо беспомощно размахивал руками, словно в поисках опоры, и неслышно шептал какие-то слова. Он тяжело дышал, а лицо его стало пурпурно-красным.

Ни от кого из рабов не укрылось, какую унизительную отповедь получил Грифо. Пятьдесят мужчин и женщин, застыв, сидели на месте, ожидая, что гнев их хозяина сейчас падет на их головы – окаменевшее войско перед битвой с более сильным противником.

Именно Розвита подала сигнал к наступлению. Из ее беззубого рта вырвался хриплый звук, нарушивший напряженную тишину. Это было, скорее, язвительное карканье. Но этот звук эхом отозвался в других невольниках. И вдруг со всех концов раздался язвительный смех.

– Прекратить! – пронзительно заорал Грифо. – Немедленно прекратить! Вы всего лишь невольники! Ваша жизнь ничего не стоит. Я утоплю вас всех!

Его голос стал еще тоньше и пронзительнее. И тут смех превратился в настоящую бурю.

И тут Розвита подскочила к Грифо. Она неуклюже заплясала вокруг него. Жирный работорговец стоял, словно окаменев, и эта его неподвижность, казалось, только распаляла безумие тюрингской ведьмы. Все быстрее она прыгала вокруг Грифо, похабно поднимая свои лохмотья, топая тощими ногами по земле под смех рабов. Когда она начала плести в воздухе руками невидимые нити, строить рожи, плеваться и проклинать Грифо, работорговец задрожал и согнулся.

– Одна голова, один глаз, одна нога. Вот сколько стоит жизнь. – Розвита повторяла эти слова как заклинание, вертясь вокруг Грифо. Было ли это колдовство или лишь бессвязные слова безумной женщины? Действия их так никто и не увидел.

Танец Розвиты прервался так же внезапно, как и ее жизнь. Дважды хищные лапы Грифо ловили пустоту, но затем ему удалось схватить старуху за голову. Когда он сломал ей шею, этот тихий звук заглушил гомон рабов. И снова над лагерем повисла тишина.

Тело Розвиты упало в пыль.

2

Порыв ветра внезапно всколыхнул раскаленный воздух и поднял пыль. Песок попал Исааку в глаза и заставил его остановиться. Темно-красный парчовый плащ раздулся на ветру. Исаак почувствовал, как тысячи песчинок проникают под кафтан и прилипают к его мокрой от пота коже.

«Ничего, это всего лишь порыв ветра», – подумал он. Но, несмотря на жару, он испытывал озноб, а его руки дрожали. Вздохнув, он присел на край причала.

«Только на минуту», – успокоил он себя. Однако затем, как уже часто бывало, он погрузился в воспоминания.

Уже больше половины столетия между франками и сарацинами бушевала война. Восток и Запад оспаривали как религиозное, так и политическое господство. Византия, до сих пор бывшая третьей великой державой, из-за целой череды слабых императоров во главе превратилась в политическую проститутку, которая продавала себя тому, кто предлагал больше. Кайзер или халиф, Карл Великий или Гарун ар-Рашид – кто-то должен был решить в свою пользу борьбу за веру и границы. С обеих сторон Пиренеев друг против друга стояли готовые схватиться враждебные армии. Однако в то время как воины горели желанием искупать свои мечи в крови иноверцев, их повелители устали от войн. Они постарели, и битвы их утомили. Им надоели поля, усеянные трупами, сожженные деревни и опустевшие сокровищницы. Управление их гигантскими империями требовало неотрывного внимания и многократно восхваляемой мудрости. Сама война превратилась в их злейшего врага, не желающего сдавать своих позиций. Перед таким противником склоняли головы два самых могущественных в мире человека. Если бы они открыто провозгласили о желании мира, их противники при их же собственном дворе напали бы на них, как стая львов на двух заблудших ягнят. Перемирие было невозможно.