Доспехи нацистов - Юрий Гаврюченков

– В какой-то мере, да, – изо всех сил избегая опрометчивых заявлений, отозвался я.

– Я тоже, по роду своей профессии, все-таки физмат за спиной, – похвастался Анатолий Георгиевич. – Вы имеете представление о нумерологии?

– В определенной степени.

– Наверное больше как гуманитарий?

– В некотором роде, – я старался не задевать болезненного самолюбия, свойственного большинству представителей точных наук.

– Но немножечко в курсе?

– Так, самую малость.

В своих ответах я был сама осмотрительность.

– И как вы относитесь к каббализму имен?

– К Каббале, как к таковой, отношусь с почтением.

«Что мне твой физмат? – подумал я. Во мне проснулся историк. – Да, я гуманитарий, но разве от этого стал хуже? Как бы не так, уважаемый».

– Вообще-то Каббала Каббале рознь, – продолжил я раз уж захотелось тестю помусолить сию тему. – Та, что была создана в Аквитании, сильно отличается от древнеиудейской, которая, в свою очередь, имеет мало общего с египетской инвариацией. А китайская Каббала, в силу совершенно иного мышления ее создателей, просто небо и земля по сравнению с ближневосточными аналогами, но принципиальной разницы меж ними нет, ибо суть их одна.

– Гм… – Анатолий Георгиевич замялся, подавленный неожиданно открывшимся многообразием священного трактата, но алкогольная раскованность взяла свое и он безоглядно продолжил. – Я, собственно, имел в виду соответствие между буквами и числами.

– Похвальная тема, – сказал я. – Каббала – точная наука.

– Я говорил о нумерологии, – с двухсот граммов во лбу тестя влекло в профессиональное русло. – Вы знаете цифровые эквиваленты букв? А – один, бэ – два и так далее до десятой, а потом все сначала.

– Кажется, вы имеете в виду русскую вариацию Каббалы, – догадался я. – В классической на двадцать две буквы иврита цифры распределяются только на первые девять букв. На последующие девять падают числовые значения от десяти до девяноста, а последние четыре имеют эквивалент от ста до четырёхсот.

– Каббалистические счисления действительно не совпадают у разных народов, – согласился запутавшийся Анатолий Георгиевич.

«Вот тебе и гуманитарий, – мелькнула у меня самодовольная мысль, – что, съел?»

– Я всё-таки имел в виду отечественную вариацию Каббалы, – преподавательская спесь маринкиного отца быстро улетучивалась. – Так вот, сумма нумерических эквивалентов в конкретном имени содержит информацию о характере личности и судьбе этого человека.

– Безусловно, – молвил я, когда мы viribus unitis [2] пришли к согласию.

– ? – глянул на меня Слава.

– Конечно, наливай, – позволил я, словно был хозяином за этим столом.

Дамы пропустили за исключением, разве что, Ксении, которая хлестала водку как лошадь – сказывалась афганская закалка. Впрочем, по фронтовым меркам, дозы были детские: рюмка вмещала пятьдесят граммов.

Однако же тестю похорошело. Я ему помогал как мог.

– Пифагор Самосский, – с важным видом воздел он указательный палец, – собрал число тысяча двести тридцать четыре из цифр один, два, три и четыре.

– Тетрактис, – вовремя вспомнил я. Пифагор Самосский был для меня непререкаемым авторитетом. – Он утверждал, что в этом числе сокрыты источники и корни вечно цветущей природы.

– Макс Борн в тридцать шестом году написал статью «Таинственное число сто тридцать семь», – продолжил тесть нумерологическую лекцию, по-моему, главным образом для себя, любимого, – в которой доказал, что постоянная сто тридцать семь играет исключительно важную роль во всех явления природы.

– Борн вообще был гений, – высказался я, тонко польстив тестю знакомством с биографией его коллеги. – И фамилия у него весьма символическая: «born» по-немецки означает «источник». Дураки нацисты не смогли его оценить. В тридцать третьем году Борна выгнали из Геттингенского университета. Он был еврей.

– Как и Эйнштейна, – заметил Анатолий Георгиевич. От высококалорийной водки он раскраснелся и безнравственно ослабил галстук. – Тоже зря, между прочим. Они, конечно, уехали, да потом не очень-то и горевали. Евреи нигде не пропадут. Борн в Кембридже преподавал, а в пятьдесят четвертом Нобелевку получил.

– Ему ли быть в печали? – усмехнулся я, наблюдая, как тестя развезло и потянуло на панибратство с Талантами – характерный признак амбициозной заурядности. – Жил Макс Борн весьма неплохо и умер в семидесятом году восьмидесяти восьми лет отроду. Они в фатерланде все почему-то долго живут, несмотря на тяготы и лишения.

– Борн умер пятого января, – оживился тесть, возвращаясь к старой теме. Он достал из внутреннего кармана пиджака перьевую ручку «Союз» в блестящем металлическом корпусе. – Смотрите, как раскладывается эта цифродата, – и он быстро написал на салфетке: 5 1 1970 = 137 • 3737 + 1.

– Верю без калькулятора, – сказал я.

– У меня самого голова не хуже счетной машины, – довольно изрек Анатолий Георгиевич. – Как видите, открытое гением математического описания основ материи биочисло, иногда сочетающееся с тридцатью семью и девятью, напрямую связано с его смертью.

– Девятка у многих народов считается цифрой смерти, – ввернул я.

– Ныне забытые великие умы жили по всей Земле, – неожиданно рассудительно заметил тесть. – То, до чего додумался один человек, могут додуматься другие и наверняка додумывались прежде. А такие вот числовые следы судьбы при желании можно найти во всех знаменательных датах. Кстати, присутствие этого приоритетного числа мы обнаруживаем и в Тетрактисе. – Анатолий Георгиевич снова пустил в ход вечное перо: 1234 = 137 • 9 + 1.

– Логично, – резюмировал я и налил всем по рюмке, не давая увлечь себя в дебри нумерологии. Пора было поправить кукушку. С непривычки от одного прикосновения к Каббале могла сдвинуться крыша.

– А на кой хрен нужна вся эта… нумерация? – опростав посудину, полюбопытствовал у тестя доселе молчавший Слава. Он уже давно прислушивался к нашему разговору и, улучив удобный момент, сподобился проявить интерес.

– Гм… видите ли, – пустился в объяснения Анатолий Георгиевич, – надеюсь, вы понимаете, насколько важное значение имеет математика как метод описания процессов…

– Ну да, – перебил Слава, – а вот нумерация, на хрен она нужна?

Анатолий Георгиевич не нашелся, что ответить. Наверное в первые повстречался ему столь грубый невежда, задающий абсурдные вопросы потрясающе безапелляционным тоном.

– Гм, гм, – малость поблекнув покашлял Анатолий Георгиевич. Слава в своей простоте мог смутить кого угодно. – Знаете ли, да как вам сказать…

Корефан бесхитростно пялился на него и на морде читалось бессмертное йостовское: «Когда я слышу слово – „культура“, моя рука тянется к пистолету».

Я с удовольствием отметил, как быстро тесть утратил преподавательский налет. Слава умел без слов разить наповал. Малохольная интеллигенция под ним трещала и ломалась как гнилые доски!

Застольное действо стихало по мере того, как сладкий плен Бахуса сменялся крепчающими объятиями Морфея. Тесть впал в ступор. Разомлевшая в домашней обстановке Маринка закемарила у меня на плече. Тёща с Ксенией обсуждали бедственное положение неимущих граждан, неожиданно найдя общий язык. Слава жрал кабачковую икру.

Главенствуя над осиротевшим столом, я ощущал тупой бычий триумф.

2

Утро выдалось препаскудное. Я глотал холодный чай, хмуро слушая пылкие речи «черных следопытов», сидящих напротив. Боря с Эриком лезли из кожи вон, доказывая, как выгодно и кайфно нам будет работать вместе.

– …Они же денег стоят, да каких, – никак не мог успокоиться Эрик, его лицо раскраснелось.

– Ты ведь знаешь, как их выгодно продать, – поддакнул Боря, пристально глядя на меня из-под густых бровей.

«С кем приходится работать!» – сокрушенно подумал я.

Ребята настораживали своим легкомысленным подходом к делу. Уж больно гладко всё у них получалось. Планы покруче гитлеровских. Пришли, выкопали и продали, огребя кучу халявных бабок. В реальности же сбыт является самым сложным звеном. У нас не настолько цивилизованная страна, чтобы спокойно осуществлять торговлю произведениями искусства. Разумеется, нелегальную. Но опасаться надо не представителей власти, которых везде следует избегать при незаконных операциях, а покупателя. Зачастую случается так, что клиент передумывает расставаться с деньгами. Ведь любителей халявы много. И решает забрать просто так, предпочитая заплатить за работу крепким удальцам. Теневой антикварный бизнес – грязная штука и безрассудное отношение к нему иногда оказывается губительным.

– Прежде, чем говорить о продаже, Доспехи надо найти.

На мое замечание Боря наклонил лобастую голову.

– Найдем. В карте указано точно, – Эрик продолжал находиться во власти своей фантазии. – Приедем да раскопаем курган.

Боря кивнул и ему.

«С кем приходится работать!» – в очередной раз мысленно посетовал я.