Urbi et Orbi - Валерий Брюсов

Учитель, друг, желанный враг, двойник —

Я в вас обрел все сладости и яды!

Вы были голубем в плывущий мой ковчег

И принесли мне весть, как древле Ною,

Что ждет меня земля, под пальмами ночлег,

Что свой алтарь на камнях я построю…

С какою жадностью, как тесно я приник

К стоцветным стеклам, к окнам вещих книг,

И увидал сквозь них просторы и сиянья,

Лучей и форм безвестных сочетанья,

Услышал странные, родные имена:..

И годы я стоял, безумный, у окна!

Любуясь солнцами, моя душа ослепла,

Лучи ее прожгли до глубины, до дна,

И все мои мечты распались горстью пепла.

О, если б все забыть, быть вольным, одиноким,

В торжественной тиши раскинутых полей,

Идти своим путем, бесцельным и широким,

Без будущих и прошлых дней.

Срывать цветы, мгновенные, как маки,

Впивать лучи, как первую любовь,

Упасть, и умереть, и утонуть во мраке,

Без горькой радости воскреснуть вновь и вновь!

1902

НАВЕТ ILLA IN ALVO[4]

Ее движенья непроворны,

Она ступает тяжело,

Неся сосуд нерукотворный,

В который небо снизошло.

Святому таинству причастна

И той причастностью горда,

Она по-новому прекрасна,

Вне вожделений, вне стыда.

В ночь наслажденья, в миг объятья,

Когда душа была пьяна,

Свершилась истина зачатья,

О чем не ведала она!

В изнеможеньи и в истоме

Она спала без грез, без сил,

Но, как в эфирном водоеме,

В ней целый мир уже почил.

Ты знал ее меж содроганий

И думал, что она твоя…

И вот она с безвестной грани

Приносит тайну бытия!

Когда мужчина встал от роковой постели,

Он отрывает вдруг себя от чар ночных,

Дневные яркости на нем отяготели,

И он бежит в огне — лучей дневных.

Как пахарь бросил он зиждительное семя,

Он снова жаждет дня, чтоб снова изнемочь, —

Ее ж из рук своих освобождает Время,

На много месяцев владеет ею Ночь!

Ночь — Тайна — Мрак — Неведомое — Чудо,

Нам непонятное, что приняла она…

Была любовь и миг, иль только трепет блуда, —

И вновь вселенная в душе воплощена!

Ребекка! Лия! мать! с любовью или злобой

Сокрытый плод нося, ты служишь, как раба,

Но труд ответственный дала тебе судьба:

Ты охраняешь мир таинственной утробой.

В ней сберегаешь ты прошедшие века,

Которые преемственностью живы,

Лелеешь юности красивые порывы

И мудрое молчанье старика.

Пространство, время, мысль — вмещаешь дважды ты,

Вмещаешь и даешь им новое теченье:

Ты, женщина, ценой деторожденья

Удерживаешь нас у грани темноты!

Неси, о мать, свой плод! внемли глубокой дрожи,

Таи дитя, оберегай, питай

И после, в срочный час, припав на ложе,

Яви земле опять воскресший май!

Свершилось, Сон недавний явен,

Миг вожделенья воплощен:

С тобой твой сын пред богом равен,

Как ты сама — бессмертен он!

Что было свято, что преступно,

Что соблазняло мысль твою,

Ему открыто и доступно,

И он как первенец в раю.

Что пережито — не вернется,

Берем мы миги, их губя!

Ему же солнце улыбнется

Лучом, погасшим для тебя!

И снова будут чисты розы,

И первой первая любовь!

Людьми изведанные грезы

Неведомыми станут вновь.

И кто-то, сладкий яд объятья

Вдохнув с дыханьем темноты

(Быть может, также в час зачатья),

В его руках уснет, как ты!

Иди походкой непоспешной,

Неси священный свой сосуд,

В преддверьи каждой ночи грешной

Два ангела с мечами ждут.

Спадут, как легкие одежды,

Мгновенья радостей ночных.

Иные, строгие надежды

Откроются за тканью их.

Она покров заветной тайны,

Сокрытой в явности веков,

Но неземной, необычайный,

Огнем пронизанный покров.

Прими его, покрой главу им,

И в сумраке его молись,

И верь под страстным поцелуем,

Что в небе глубь и в бездне высь!

Июль 1902

ИСКУШЕНИЕ

Я иду. Спотыкаясь и падая ниц,

Я иду.

Я не знаю, достигну ль до тайных границ,

Или в знойную пыль упаду,

Иль уйду, соблазненный, как первый в раю,

В говорящий и манящий сад,

Но одно — навсегда, но одно — сознаю;

Не идти мне назад!

Зной горит, и губы сухи.

Дали строят свой мираж,

Манят тени, манят духи,

Шепчут дьяволы: «Ты — наш!»

Были сонмы поколений,

За толпой в веках толпа.

Ты — в неистовстве явлений,

Как в пучине вод щепа.

Краткий срок ты в безднах дышишь,

Отцветаешь, чуть возник.

Что ты видишь, что ты слышишь,

Изменяет каждый миг.

Не упомнишь слов священных,

Сладких снов не сбережешь!

Нет свершений не мгновенных,

Тает истина, как ложь.

И сквозь пальцы мудрость мира

Протекает, как вода,

И восторг блестящий пира

Исчезает навсегда.

Совершив свой путь тяжелый,

С бою капли тайн собрав,

Ты пред смертью встанешь голый,

О мудрец, как сын забав!

Если ж смерть тебе откроет

Тайны все, что ты забыл,

Так чего ж твой подвиг стоит!

Так зачем ты шел и жил!

Все не нужно, что земное,

Шепчут дьяволы: «Ты — наш!»

Я иду в бездонном зное…

Дали строят свой мираж.

«Ты мне ответишь ли, о Сущий,

Зачем я жажду тех границ?

Быть может, ждет меня грядущий,

И я пред ним склоняюсь ниц?

О сердце! в этих тенях века,

Где истин нет, иному верь!

В себе люби сверхчеловека…

Явись, наш бог и полузверь!

Я здесь свершаю путь бесплодный,

Бессмысленный, бесцельный путь,

Чтоб наконец душой свободной

Ты мог пред Вечностью вздохнуть.

И чуять проблеск этой дрожи,

В себе угадывать твой вздох —

Мне всех иных блаженств дороже…

На краткий миг, как ты, я — бог!»

Гимн

Вновь закат оденет

Небо в багрянец.

Горе, кто обменит

На венок — венец.

Мраком мир не связан,

После ночи — свет.

Кто миропомазан,

Доли лучшей нет.

Утренние зори —

Блеск небесных крыл.

В этом вечном хоре

Бог вас возвестил.

Времени не будет,

Ночи и зари…

Горе, кто забудет,

Что они — цари!

Все жарче зной. Упав на камне,

Я отдаюсь огню лучей,

Но мука смертная легка мне

Под этот гимн, не знаю чей.

И вот все явственней, телесней

Ко мне, простершемуся ниц,

Клонятся, с умиленной песней,

Из волн воздушных сонмы лиц.

О, сколько близких и желанных,

И ты, забытая, и ты!

В чертах, огнями осиянных,

Как не узнать твои черты!

И молнии горят сапфиром,

Их синий отблеск — вечный свет.

Мой слабый дух пред лучшим миром

Уже заслышал свой привет!

Но вдруг подымаюсь я, вольный и дикий,

И тени сливаются, гаснут в огне.

Шатаясь, кричу я, — и хриплые крики

Лишь коршуны слышат в дневной тишине.

«Я жизни твоей не желаю, гробница,

Ты хочешь солгать, гробовая плита!

Так, значит, за гранью — вторая граница,

И смерть, как и жизнь, только тень и черта?

Так, значит, за смертью такой же бесплодный,

Такой же бесцельный, бессмысленный путь?

И то же мечтанье о воле свободной?

И та ж невозможность во мгле потонуть?

И нет нам исхода! и нет нам предела!

Исчезнуть, не быть, истребиться нельзя!

Для воли, для духа, для мысли, для тела

Единая, та же, все та же стезя!»

Кричу я. И коршуны носятся низко,

Из дали таинственной манит мираж.

Там пальмы, там влага, так ясно, так близко,

И дьяволы шепчут со смехом: «Ты — наш!»

1902

ИТАЛИЯ

Страна, измученная страстностью судьбы!

Любовница всех роковых столетий!

Тебя народы чтили, как рабы,

И императоры, как дети.

Ты с трона цезарей судила властно мир

И больший мир из Ватикана.

Былая власть твоя — низверженный кумир,

Но человечество твоим прошедшим пьяно.

Твои художники на зыбкости холста

Запечатлели сны, каких не будет дважды!

Они — к источникам открытые врата

Для всех, томящихся от безысходной жажды!

На все пути души ты простирала жезл,

Как знак владычества, — и люди были рады,

Ниц преклоненные у величавых чресл,

Лобзать края одежд, ловить слова и взгляды.

Италия! священная царица!

Где ныне скипетр твой и лавровый венец?

Разломана твоя златая колесница,

Раскрыты двери в твой дворец.

Италия! несчастная блудница,

И вот к чему пришла ты, наконец!