По ту сторону смерти - Эндрю Клейвен

Тук-тук. Тук-тук.

Что это было? Звук доносился словно из самой преисподней.

— В кабинете, — сказал Квентин.

Без колебаний — помедли я хоть мгновение, от моей решимости не осталось бы и следа — я подошел к камину, взял с полки свечу и поднес фитиль к дотлевающим уголькам. Когда огонь разгорелся, я, не выпуская свечу из рук, вернулся к Квентину. Лицо моего друга вытянулось, и черты его исказило предчувствие чего-то ужасного, словно до него только сейчас дошло, чту я намерен предпринять.

— Невилл, — судорожно выдохнул он, — мы не можем, мы не должны…

— Можем, — отрезал я. — Следуй за мной.

К двери его пришлось тащить едва ли не силой. Терапия оказалась болезненной, но действенной. Вырванный из когтей ужаса, увидевший впереди хоть какую-то перспективу, Квентин немного приободрился. По крайней мере его уже не трясло и, когда мы вышли в коридор, мне больше не приходилось понуждать его следовать за мной.

С каждым нашим шагом звук приближался и становился отчетливее. Однако меня не покидало ощущение, что он обволакивает нас, вибрирует за висящими на стенах портретами, льется из-под пола, эхом откликается в балках перекрытия.

Тук-тук. Тук-тук.

Квентин снова начал протестовать. Лицо его в зыбком свете свечи снова перекосилось от страха.

— Невилл. Невилл, послушай, — бормотал он, запинаясь. — Ради всего святого… Ты не представляешь себе, с чем ты имеешь дело… Ты не понимаешь… Послушай меня… Послушай, пока еще не поздно…

Я упрямо шагал вперед, стараясь не слушать увещеваний Квентина, опасаясь, как бы его слова не поколебали моей решимости. Между тем звук становился все громче. Он приближался. И у меня возникало чувство, что это кровь стучит у меня в висках.

Тук-тук. Тук-тук.

— Невилл! — истошно закричал Квентин.

— Это кабинет? — спросил я, поднимая свечу и хватаясь за кованую чугунную ручку. Квентин кивнул, и я с силой толкнул тяжелую дубовую дверь. Она медленно открылась.

Мы вошли в небольшую комнату. Пламя свечи выхватило из мрака портьеры, полки с книгами, стол, на котором, как и в гостиной, в беспорядке валялись какие-то бумаги. Все предметы в комнате, преломляясь сквозь трепетное дыхание свечи, удивительным образом преображались; словно погруженные в воду, они лишались привычных очертаний, как рыбы заплывали в поле зрения и снова уходили в глубину.

Тук-тук. Тук-тук.

Я шагнул вперед. Квентин шел за мной. Что бы это ни было, оно находилось здесь — или совсем рядом. Звук вибрировал в самом центре комнаты. Весь обратившись в слух, я крепче стиснул в ладони свечу. Звук повторился.

Тук-тук.

— Откуда же он идет? — прошептал я.

— Невилл…

— Откуда?

Квентин кивнул в сторону книжного шкафа:

— Там.

В ту же секунду я оказался у высокого темного шкафа; на полках рядами стояли тронутые плесенью фолианты в кожаных переплетах. Я растерянно провел рукой по одному из корешков. Квентин, стоя у меня за спиной, снова затянул свое:

— Невилл, давай уйдем отсюда, надо все как следует обдумать, ты еще не все знаешь…

Под тяжестью моей ладони черная книга, на тисненом корешке которой не значилось никакого названия, утонула в глубине полки. Послышался щелчок, и шкаф с жалобным скрипом начал отделяться от стены.

Когда он открылся словно дверь, за ним оказалась узкая лестница, которая вела вниз, в темноту.

Тук-тук. Тук-тук.

Теперь звук, как будто освободившись от душивших его объятий старого дома, освободившись от спертого воздуха, окружавшего нас, освободившись от своей собственной оболочки, звучал совершенно отчетливо и доносился из одного-единственного источника, скрытого во мраке основания лестницы.

Тук-тук. Тук-тук.

Я поспешил на звук.

— Невилл, нет!

Под ногами поскрипывали сырые доски. Истошные крики Квентина у меня за спиной напоминали жалобные всхлипы волынки.

— Ты же ничего не знаешь, — голосил он, — ты ничего не понял, ты должен мне верить, я много думал об этом, я пытался постичь…

На влажных каменных стенах причудливо извивались тени. Сердце глухо стучало, готовое выскочить из груди, комок подступил к горлу, едва не задушив меня.

Шагнув на последнюю ступеньку, я почувствовал, как по ногам потянуло сырым, липким сквозняком. Огонек свечи задрожал, вспыхнул с новой силой, и я увидел перед собой прогнившую деревянную дверь на кованых железных петлях

Тук-тук. Тук-тук.

Звук шел из-за двери. Нервно прикусив губу, я усилием воли заставил себя протянуть руку к чугунному кольцу.

— Невилл Ради Бога, послушай! — закричал Квентин. — Прошло несколько недель, прежде чем Энни повесилась. Все это время она ночами бродила вокруг аббатства, вооружившись садовой лопатой. Неужели ты не понимаешь? Она совсем обезумела от горя и лопатой крошила камни! Она искала…

Наконец дверь отворилась, цепляя нижним краем за каменные плиты.

Тук-тук. Тук-тук. Тук…

Внезапно настроила тишина. Звук прекратился. В зыбком свете передо мной предстало потайное убежище священника.

В нем было пусто.

Мы стояли на пороге и как завороженные вглядывались в тесную, сумрачную темницу с каменными глыбами стен и покрытыми плесенью балками низкого потолка. Не было слышно ни шороха, и эта почти сверхъестественная тишина навевала уныние и страх. Мы не увидели даже крыс, непременных обитателей подобных мест.

Зловещую тишину прорезал возглас Квентина:

— Вон! Смотри!

Я поднял свечу повыше, и свет озарил все углы темницы. Мой взгляд, проследив за указующим перстом, упал на белевшую в полумраке кучку известковых осколков и пыли — все это было отбито от одного из камней, лежащего в основании стены. Я отчетливо видел следы: выбоины и сколы, оставленные на камне каким-то острым орудием — возможно, лопатой, — которым орудовали как зубилом.

Держа свечу над головой, я, не долго думая, направился к стене. Квентин снова окликнул меня, но я, не обращая на него внимания, уже нащупывал пальцами углубления в кладке. Наконец мне удалось обхватить камень, и я потянул его на себя. Он легко сдвинулся с места, покачнулся и, едва я выпустил его из рук, с грохотом упал на пол. Воздух разрезал безумный крик. Кричал Квентин. Однако в следующее мгновение крик его утонул в другом вопле, пронзительном и страшном. Вопль доносился сразу отовсюду, а потому рождался как бы из ничего: это был дикий первобытный вой, исполненный сатанинского гнева и в то же время неизбывной, вековой скорби. Казалось, весь дом, до самого основания, в ужасе содрогнулся. Вопль не смолкал.