Рипсимиянки - Арм Коста
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот же день кормилица вошла в дом консула. Агапия всё чаще отлучалась по делам лекарским – префекту нездоровилось, а позже и вовсе он слёг с внутренней болью, и только его врачеватель облегчал ему дни лекарствами и снадобьями. Молодая мать металась пред выбором – отказать префекту в помощи – значит погубить себя и свою семью. Но оставить ребёнка или, куда хуже, взять его с собой – невозможно.
– Госпожа, поезжайте, не терзайте себя, – ровным голосом посоветовала кормилица. – Вы же доктор, как Гален, незаменимый.
– Ты серьёзно? На кого же оставлю Рипсимию? – растерянно ответила Агапия.
– Будьте спокойны, с ней ничего не случится. Я уже изучила малышку, словно книгу. Она очень ладный и добрый ребёнок. Будет и сыта, и чиста, и зацелована.
Вскоре маленькая красавица обрела настоящую «вторую маму». Кормилица всячески забавляла и занимала ребёнка: Рипсимия тянула свои крохотные ручки к ней и что-то лепетала на младенческом языке; кормилица целовала молочные щеки малышки, рассказывала смешные истории – о мире, о людях, о природе, а девочка всё смеялась и с интересом слушала их.
Кормилица служила в доме консула не только как кормилица, но и как няня: на неё возлагалась серьёзная ответственность – учить ребёнка познавать мир, к тому же молоко её действительно помогло Рипсимии: с маленького тельца ушла болезненная худоба – это было целое счастье для родителей. Ибо нет радости больше для матери и отца, чем здоровые и крепкие дети.
Рипсимия в глазах няни видела ту любовь, которую порой не видела от родителей: отец всё так же долго и часто отсутствовал дома. Конечно же, он гордился дочерью и неустанно твердил, что красивее и милее ребёнка нет ни на земле, ни под землёй; шустро целовал ручки маленькой Рипсимии и тут же покидал дом – честь и долг всегда забирают время и силы, забирают самое важное, драгоценное и необходимое: любовь, семью, дружбу, сон.
С той поры много времени прошло.
Повзрослевшая Рипсимия тоскливо смотрела в окно: высоко летели птицы и она им завидовала – на них в небе никто не охотился, они ничем и никому не обязаны, их не волновало ничего, кроме свободы. Она была бы рада превратиться в птицу и улететь высоко в горы, да только крыльев нет. Воспоминания из детства прервал бесцеремонный стук в дверь, вернув Рипсимию в реальность. Девушка отворила дверь и увидела толпу мужчин – все они смотрели на неё, не скрывая любопытства и горячего азарта.
– Мы пришли в дом консула по приказу императора Диоклетиана, – отозвался один мужчина из толпы. – До него дошли вести о том, что дочь консула невероятно красива, и он хотел бы воочию увидеть прелесть Рипсимии и сделать её своей второй женой. Очевидно, ты Рипсимия, нам нужно писать с тебя картину, а потом забрать с собой! За неповиновение нам приказано заточить тебя в тюрьму и предупредить, что за тюрьмой последует ещё более жестокое наказание и клеймо предательницы!
– Я бы с радостью предстала пред вами на холсте, но, к сожалению, не Рипсимия я. Видите ли, та девушка – красавица, коих не сыскать на земле. А я? Ноги мои кривы и худы – приходится прятать их под длинными балахонами! Без слёз не взглянешь на рёбра, торчащие из моих боков, – император только пальцы порежет о них… Женское здоровье моё – худшее, что даровано мне родителями. Слаба и немощна я. Вы не смотрите на лицо, что оно мило да мало – к ночи оно становится ужасным. В доме этом – я лишь помощница врачевательницы Агапии. Вы, конечно же, можете у неё спросить подтверждение моих слов, но хозяйка моя сейчас сидит у ложа префекта – нездоровится ему.
– Где же Рипсимия?
– Ушла Рипсимия из этого дома давным-давно, и никому из нас неведомо куда.
Так Рипсимия – не по годам мудрая – выпроводила императорских посланников.
– Рано или поздно всё тайное станет явным, – обеспокоенно прошептала красавица. – Боюсь, что обман будет в скором времени раскрыт и меня и мою семью могут наказать за это. Нужно бежать!
Она влетела в свою опочивальню и схватила из шкатулки все драгоценности.
– Это может служить разменной монетой. А это, – презренно взглянув на величественные наряды, – больше не понадобится. Вовсе.
Затем Рипсимия взяла из триклиния продукты, которых должно хватить на первое время её скитаний. От голода не умрёт. Драгоценности и провизию она бросила на плотный кусок ткани, связав её крепко в узел.
«Прости, отец, что не смогу выполнить твою волю, оправдать твои ожидания и требования. Я также прощаю тебя за твою строгость. Мама, пойми меня!» – написала на клочке Рипсимия.
Облачившись в одежду, напоминавшую старый мешок, и сандалии и быстро прошмыгнув в дверь, девушка отправилась в поисках нового места, где не нужно бояться быть растерзанной львами или тиграми иль быть повешенной за неповиновение. За нелюбовь.
Мимо мелькали то сухие, съеденные зноем кустарники, то живописные пейзажи, завораживающие взгляд. Рипсимия шла долго, подальше от Диоклетиана – он не должен её получить, ни живой, ни мёртвой. Инсулы появлялись на виду и исчезали, прячась среди деревьев, словно трусливые зайцы. А позже и вовсе скрылись, и пред беглянкой открылась нагая земля. Девушка стояла посреди голой пустыни – не было ничего здесь, кроме сухой красной земли, игл и веток, шипами изрезавших ноги странницы.
– Откуда ветер принёс этот мусор? Может, это с гор сыплется? Если здесь иглы, значит, поблизости хвоя растёт… Как же больно… Нет мочи идти дальше.
Капли крови от порезов стекали маленькими змейками по белым ногам девушки. В её глаза летела пыль, предвещая грандиозную бурю. И не могла дева укрыться от непогоды. Оставалось только бежать. Послышались громкие раскаты грома. Небо стало чёрным, на смену тонким перистым облакам пришли асператусы – страшные тучи, которые испугали Рипсимию – она вскрикнула, увидев их.
– Скорее! – подгоняла себя девушка.
Она бежала изо всех сил. Если Рипсимия промокнет – её тело от усталости и холода просто не выдержит, и она падёт посреди дороги. Единственный способ спастись от дождя – найти укрытие… Пыль летела в глаза, и невозможно было рассмотреть, что ожидает впереди и что осталось позади. Мелкие крупицы, похожие на соль, впивались в лоб, щёки, хрустели на зубах, путались в волосах. Капюшон, который Рипсимия накидывала на голову, слетал во время бега. Пред глазами странницы проблеснула молния, гром следовал по её пятам. Девушка впервые чувствовала такой сильный страх, и единственное, что её спасало, это слова, которые она пыталась сложить в просьбу оставить её в живых.
– Вот бы добежать до пристанища или деревца, пожалуйста, неужели я так много прошу? Глупо, очень глупо умереть от грозы или ливня. Не от руки Диоклетиана, так от стихии… Погода, смилуйся надо мной! Дождь, прошу тебя, не лей, повремени немного, видишь, я умыла ноги кровью, подожди немного, смилуйся! Ещё немного, прошу, ещё немного! – заговаривала бурю Рипсимия.
Но стихия её не услышала. Впереди была пустота, глупая и однообразная, за плечами – тучи, шум, от которого перехватывало дыхание, и сильный ветер, который то гнал в спину, толкал и подгонял, то бил в грудь и лицо. Сандалии утяжеляли ноги Рипсимии. Она сняла обувь и побежала босиком, думая, что так будет быстрее скрыться от страшной бури. Девушка ускоряла бег, но казалось, что она не сдвинулась с места; земля под ногами сухо скрипела и трескалась без конца и края. Кровь лилась от ударов колючих шаров, пыли и напряжения. Ноги отказывались идти. Рипсимия рыдала, но бежала, надеясь, что скоро этот ад закончится. Однако он не прекращался. И девушка упала. Ветер её, слабую и утомлённую, повалил с ног, а у неё не хватило сил встать. Она лежала посреди дикой местности, одна, почти разуверившаяся в правильности своего побега, отчаявшаяся и уставшая, чувствуя, как раскаты грома больно ударяют по вискам.
Небо начало плакать. Поначалу тихо, как проснувшийся от испуга младенец, а потом сильнее и сильнее, как раненный копьём зверь. Крупные и холодные капли стекали по одежде
