Феномен Грасса - Борис Хлебников

Публичная элита в чем-то похожа на Совет старейшин в немецком бундестаге. Тот формирует для парламентских сессий повестку дня, представитель публичной элиты обладает вполне легитимной привилегией предлагать немецкой общественности внеочередную тему для обязательного обсуждения или, как говорил Кант, для «публичного употребления разума». Непосредственное или хотя бы заочное участие в публичном диалоге, будь то на стороне известнейшего общественного деятеля или на стороне его противников, будь то в роли примиряющего обе стороны третейского судьи или в роли обличителя всех участников конфликта, становится для всякой претендующей на общественную значимость силы либо действительно насущной необходимостью, либо в крайнем случае неизбежным ритуальным действом, как это бывает в парламенте с партийными фракциями, которые не могут не откликнуться на заявленную повестку дня, если они хотят, чтобы их воспринимали всерьез, не говоря уж о желании отстаивать собственную политическую линию.

Из сказанного явствует, что место, занимаемое Грассом на вершине публичной элиты, досталось ему не в результате неких манипуляций общественным мнением или закулисной интриги, а под воздействием совокупности факторов, ключевым из которых стало все-таки мнение самой публики, признающей высокий авторитет Гюнтера Грасса и его исключительную «проминентность», даже тогда, когда они оспариваются его оппонентами.

Писатель как интеллектуал

Не вдаваясь в обсуждение различия национальных трактовок понятия «интеллектуал»,[17] заметим, что в немецкой традиции именно писатель служит образчиком подлинного интеллектуала.[18] Здесь интеллектуал — фигура прежде всего публичная. Он призван инициировать общественные дискуссии, вести их или хотя бы принимать в них активное участие. Интеллектуал обращается к массовой аудитории, чтобы привлечь внимание к той или иной проблеме, которая обычно вызывает споры, носит характер острого конфликта, поэтому интеллектуал неизбежно поляризует общественное мнение, ища поддержку у сторонников и опровергая оппонентов. Для этого интеллектуалу необходимо обладать мастерством публичного красноречия, владеть искусством аргументации и эмоционального воздействия, наличие которых и предполагается у писателя.

Широкая публичная дискуссия сама по себе становится в современном обществе фактором политическим, следовательно, и фигура интеллектуала приобретает в этом смысле политическое содержание, но от политика и даже от общественного деятеля независимый интеллектуал отличается тем, что он не имеет ни мандата от избирателей или своей политической партии, ни легитимных полномочий от той или иной организации гражданского общества. Он выступает только от своего имени, от себя лично и может опереться лишь на силу собственного авторитета.

Более того, независимость интеллектуала, свобода его суждений должна иметь соответствующую материальную основу. Как раз в этом отношении писатель в качестве интеллектуала отличается от профессиональной интеллигенции, находящейся на службе у государства или частного капитала. Писатель является, по существу, индивидуальным предпринимателем, человеком свободной профессии, но в полном смысле этого слова его даже нельзя считать профессионалом, так как писательская деятельность не предполагает ни образовательного ценза, ни обязательных квалификационных свидетельств, ни лицензионного допуска к профессии, она не подлежит какой-либо регламентации, не подчиняется гласным или негласным правилам, которые устанавливаются для других профессиональных корпораций.

К тому же интеллектуальная компетентность писателя выглядит совершенно иначе, чем компетентность эксперта и специалиста. Писателя-интеллектуала можно назвать воинствующим дилетантом, призванным задавать вроде бы простые и даже наивные вопросы, адресуя их к экспертам и специалистам и привлекая порой общественное внимание к конкретным, частным случаям, усматривая в них проявление крупномасштабных, даже глобальных проблем.

Если суждение эксперта претендует на объективность, а истинность этого суждения имеет строгие, научные критерии проверки, если рекомендации специалиста оцениваются их практическим результатом и эффективностью, то в выступлении писателя-интеллектуала важное, даже ключевое значение имеет субъективный, личностный элемент, общественная репутация, которые определяют доверие к слову.

Все сказанное имеет самое непосредственное отношение к Грассу. Что касается образования, то он во многом самоучка. Подобно Томасу Манну, Герману Гессе или Бёллю, он «университетов не кончал». У Грасса вообще были проблемы со школой, он оставался на второй год, аттестата зрелости не получил, зато позднее удостоился от многих университетов и академий звания почетного профессора и академика, да и сам возглавлял в качестве президента Берлинскую академию искусств. Это не мешало ему начиная с 60-х годов выступать с программными заявлениями, скажем, по вопросам образовательной реформы, по ключевым вопросам внешней и внутренней политики, по глобальным темам, таким, как экология или помощь развивающимся странам, причем, чтобы выслушать его мнение, Грасса приглашали авторитетнейшие мировые форумы, вроде Римского клуба, конференции влиятельных профессиональных сообществ (например, учителей), партийные съезды.

Интеллектуальная биография Грасса читается как послевоенная история общественного диалога в Германии, как летопись ее важнейших публичных дискуссий, многие из которых инициировал Гюнтер Грасс, причем «запалом» для подобных дискуссий могла послужить как его публицистика, так и новый роман. О полемическом размахе свидетельствует, например, пятисотстраничная книга, посвященная спорам вокруг грассовского романа «Долгий разговор» («Ein weites Feld», 1995). Ее авторы собрали и проанализировали более 10 000 (!) появившихся практически лишь за год сообщений телеграфных агентств, газетных и журнальных статей, записей теле- и радиопередач, предметом которых являлась книга Грасса, ее автор, полемика с ним или высказывания в его поддержку.[19] Мне самому довелось в то время находиться в Германии, общаться с Грассом, присутствовать на его чтениях. Запомнилось выступление Грасса в театре Гёттингена, заполненном до отказа. Запомнилось явственное ощущение, что публика собралась не только для того, чтобы полюбопытствовать на скандального автора. Тон задавали слушатели, несомненно прочитавшие толстенный и сложный роман, охватывающий полтора столетия немецкой истории.

Впрочем, Грасс умеет общаться и с другой аудиторией, будь то партийный съезд социал-демократов, как это было еще в 1968 году в Нюрнберге, где Грасс выступил с одним из основных докладов, или недавний футбольный стадион, на который пришли — чтобы послушать Грасса — вовсе не ценители и знатоки литературы, а самые настоящие футбольные болельщики. В ходе избирательных кампаний, особенно в 1965 и 1969 году, Грасс объехал сотни (!) городов, устраивая многолюдные встречи с избирателями. Случалось, его забрасывали яйцами и помидорами, но Грасс предпочитал ехать именно туда, где его ждали не единомышленники, а противники, которых было необходимо переубедить или хотя бы склонить к размышлению. Настойчивость, риторический дар и полемический задор приносили если уж не победу над оппонентом, то его уважение, но главное — продвигали само обсуждение насущных проблем или, еще раз повторяя слова Канта, содействовали «публичному употреблению разума».

Казалось бы, уж кого-кого, а нас не удивишь ни встречей литератора с трудовыми коллективами, ни выступлением писателя на партийном съезде под бурные аплодисменты зала, но вот только Грасс сам организовывал свое участие в избирательных кампаниях, делал это по своей инициативе и за собственный счет. Больше того, например, в 1965 году он брал входную плату с пришедших на встречу с ним, так что два турне и 52 выступления в переполненных залах не только окупились, но и принесли доход, который пошел на закупку книг и создание библиотек в пяти подразделениях бундесвера, чью комплектацию он поручил своему другу, писателю Уве Йонсону. Будучи независимым от партийного финансирования, Грасс проявлял полную самостоятельность и относительно содержания своих выступлений, из-за чего социал-демократические функционеры не всегда могли Сообразить, как расценивать ангажированность Грасса. В какой-то мере это касалось и взаимоотношений между Грассом и Вилли Брандтом, который предложил писателю дружеское «ты», прибегал к его помощи,[20] но не рискнул доверить ему какой-либо политической должности, хотя в свое время писатель Голо Манн даже предлагал выдвинуть Грасса кандидатом на пост обербургомистра Западного Берлина.