На крыше мира - Игорь Середенко

– Что на ней изображено? Что тебя так удивило?

– Это был рисунок земли.

– Земной шар? – удивленно спросил Эрнст.

– Да. Но рисунок не просто земного шара. Он был изображён полым.

– Что? Полая земля? – еще раз удивился Шеффер, на этот раз он не скрывал своей заинтересованности.

– Да. Я спросил, сколько лет этому рисунку?

– И сколько?

– Монах-библиотекарь точно не ответил. Он сказал, что его прадед видел этот рисунок, и считает, что ему более трёх тысяч лет.

– Это вряд ли, – усомнился Шеффер.

– Может быть, это фантазия художника, пожелавшего изобразить шар голым.

– Что же там внутри? – с любопытством спросил Шеффер.

– Это не всё, что меня удивило. На рисунке были изображены два входа в центр земли: на северном и южном полюсах.

– Любопытно.

– Когда я уходил, монах вдруг ухватил меня за руку и сказал шёпотом: «там находится спящая сила».

– Внутри земли?

– Видимо, он это имел в виду, – ответил Бруно.

– А что ты вообще искал в библиотеке?

– Происхождение народа, его историю, обычаи, ритуалы.

– Понятно.

– Это не всё. Я спросил его о Шамбале. Он показал мне полку с книгами и древними рукописными дощечками и добавил: «Учение Шамбалы, настолько священно и высоко, что даже незначительная крупица знания Шамбалы, сама по себе благодатна и может кардинально изменить жизнь человека на земле, в этой жизни».

– Что значит «в этой жизни»?

– Тибетцы верят в реинкарнацию человеческой души.

– Души умерших, ищущие новое тело, – иронически сказал Шеффер. – Бессмертное ищет уединение и защиту в смертном и тленном. Как улитка ищет раковину, чтобы выжить. Ты веришь в это?

– Я понимаю твою иронию. Ты биолог, и привык доверять лишь фактам, и выводить законы на опытах, но я антрополог и этнограф. Меня всегда интересовал человек, его мысли, действия, история, и, конечно же, душа, как нечто неопределенное, таинственное, прячущееся за ликом грешника.

– Что такое, ты поверил тибетскому мифу о спящей силе под землёй? Словам какого-то полуграмотного монаха.

– Нет, разумеется, нет, но… – он задумался, – но нужно ли искать эту силу в мистическом несуществующем месте? Может она находится внутри человека, в его сердце, и нам следует лишь прислушаться к себе, хоть немного?

– Я не могу тебе сказать об этом месте, – вздохнув, ответил Шеффер, – насколько оно велико и древнее, но хочу сказать о своём взгляде. Я давно уже замечал, что в истории развития человечества есть одна странная связь. Рядом с бесценной культурой, стоящей много миллионов, обрамлённой золотом, не имеющем цены творениями скульпторов и художников, человек изменяется, он чувствует себя властелином мира.

– Ты хотел сказать господином мира.

– Да, сверхчеловеком, богом. Ты сними отпечаток этого рисунка. Для Гиммлера, ему это понравится.

– Хорошо, это не сложно. Завтра хочу сделать анатомические измерения тибетцев, – сказал Бруно Бегер. – А что наши геологи и физики, чем заниматься будут?

– Собираются в горы. Сейсмическая активность, минералы – это их удел. Я же займусь насекомыми и животными. Говорят, что где-то в горах неплохо сохранились скелеты древних животных. Кстати, монахи что-то говорили о древнем кладбище людей. Не интересуешься?

– Ты серьёзно, – заинтересовался Бруно. – Если хочешь, пойдём вместе в горы, там разделимся.

– Договорились.

В городе и прилегающих селениях доктор Бруно Бегер провел многочисленные измерения. Вскрыть могилы ему не разрешили. Зато он мог свободно проводить анатомические измерения среди живущего населения. Впрочем, обратившись к Сяо, Бруно всё же разрешили войти в усыпальницу со старыми захоронениями, чему он был чрезвычайно рад, и где он провёл снятие гипсовых масок. В селениях сделал множество антропологических измерений местного населения. Он изучал строение местного населения для выявления нордических примесей.

Один из старых монахов, работающих во дворце с книгами, где Бруно было позволено сделать копию странного древнего рисунка полой земли, посоветовал ему посетить старинное захоронение, хранящееся под дворцом, в глубинах подземных строений, напоминающих братскую усыпальницу. Один их монахов провёл его по мрачным туннелям к древним захоронениям.

Очевидно было, что человек здесь бывал редко. По словам монаха, кое-как говорившего на английском языке, Бруно понял, что скелеты (их было более трёхсот) принадлежали некогда слугам и родственникам Далай-ламы, которые когда-то служили и повелевали своим народом.

По внешнему виду многим скелетам – довольно хорошо сохранившимся – было свыше двухсот лет. Старый монах зажёг несколько свечей и уселся на камень, сложив под себя ноги, как это делают молящиеся. Жёлтое пламя свечи, которую Бруно установил рядом с захоронением, высвечивало во мраке призрачные зловещие очертания скелетов – всё, что осталось от некогда живших тибетцев. Бруно Бегер вынул из сумки измерительный прибор, сделал несколько измерений черепов, лежащих рядом с ним. Потом ему захотелось закурить, но вспомнив, что табачный дым может навредить, чудом сохранившихся, останков, он сунул трубку обратно, в карман. Вынув из сумки блокнот и карандаш, с которыми он никогда в походах не расставался, подсев ближе к горевшей ровным пламенем свече, Бруно сделал запись своих измерений. Начертив табличку, куда он вписал размеры исследуемых им черепов, он перевернул лист и записал: «Изучение останков нордических переселенцев в Тибет на предмет выявления остаточных признаков нордических черт, определение полноценных рас, смешанных и неполноценных, а также исследования влияния климата на психику и физиологию людей…»

Неожиданно он остановил запись. Ему показалось, что пламя свечи чуть заиграло, колыхнулось. Он посмотрел на ровное пламя и успокоился, возможно, ему это показалось. Он огляделся. Кругом были стены в призрачном сумраке. Монах по-прежнему сидел на своём месте, словно каменная статуя Будды, лицом к стене и, казалось, не шевелился. Бруно вновь окунулся в работу. Он полагал, исходя из наблюдений и тех многочисленных исследований, проведённых членами экспедиции и им лично, что некогда господствующая арийская раса распалась по причине скрещивания с низшими расами, но её выжившие представители, то есть древние германцы, могли быть обнаружены среди таинственных мудрецов Тибета. Он предположил, что возможный много веков назад бунт, атланты могли легко подавить, если бы не предательство среди них самих.

Он сделал запись на основании исследования и, желая подтвердить то, что от него хотели услышать, написал: «Исследуемые мной черепа древних тибетцев могут быть звеном для германо-японского альянса».

Он вновь задумался. Перед его глазами пролетели десятки, сотни тибетских лиц. Он сравнивал их с арийскими чертами. Собрав воедино сходства и отличия, в его сознании созрело несколько теорий. Согнувшись над блокнотом, он сделал запись: «Тибетцы занимают промежуточное положение между монгольскими и европейскими элементами, явно проявляющиеся среди аристократии…» Так нужно было Германии, это нужно было Гиммлеру и фюреру.

Неожиданно, ему вновь показалось, что пламя свечи отклонилось. Он перевёл взгляд на свечу, пламя восстановилось, но он успел заметить, что незначительное отклонение было. Он сунул блокнот и карандаш в сумку, взял свечу в руки и медленно пошёл вдоль стены, где лежали скелеты. Монах по-прежнему хранил покой и казался безучастным. Слабый свет свечи освещал Бруно путь. Он отдалился от входа в захоронение. Казалось, что туннель не имел границы, но вот в пляшущем пламени появились очертания стены. Это был тупик, дальше хода не было. Он остановился, но, к его удивлению, пламя продолжало отклоняться, словно он шёл. Тщательным образом, исследовав стену, где не было ни одного скелета, он заметил, что в ней есть проход. Здесь, совершенно незаметно для наблюдателя, стоявшего поодаль от тупика, стена заходила за стену. Оглянувшись, он смог различить неясный силуэт монаха, по-прежнему сидящего у входа. Казалось, что он спал сидя. Пройдя за стену, Бруно оказался в небольшом сыром помещении. Он ясно видел его удивительно ровные стены и ниши в них. Чёрные, казавшиеся, бездонными, дыры в стенах, оказались не пустыми, в них были скелеты. В каждой нише по одному захоронению, то есть по одному скелету. Пройдя одну стену, он вдруг наткнулся на небольшую – высотой в полметра – пирамиду черепов. Что-то зловещее было в этой мрачной пирамиде. Черепа были уложены друг на друга очень аккуратно. Внизу были большие черепа, возможно, взрослых людей, далее черепа уменьшались в размере. На самом верху располагался очень маленький череп, видимо, принадлежащий ребёнку. Какая неведомая и страшная болезнь погубила всех этих, некогда живших, людей?

Бруно выпрямился, чтобы осмотреть противоположную стену, но, не успев отойти от пирамиды, он вдруг услышал позади шорох. Он вздрогнул. Оглянувшись, он увидел пирамиду. Казалось, что ничего не изменилось. Все черепа были повёрнуты под одним углом и, казалось, смотрели на него своими чёрными дырами, где когда-то были живые глаза. Леденящая волна прокатилась по его спине. Какое-то скрытое чувство тревоги посетило его разум. Он успокоился, подумав о крысах, и уже хотел повернуться, как вдруг пламя свечи выхватило из мрака лежащий на полу череп. Очевидно, он скатился с пирамиды. Бруно присел, взял в руки череп. На первый взгляд он мало чем отличался от уже исследованных черепов. Бруно вдруг захотелось нарисовать его. Он сел на каменный пол, поставил свечу на пол, достал блокнот с карандашом и принялся рисовать. Пламя свечи бросало тень, неудобную для рисования – не были видны кости лицевого черепа. Бруно решил поправить череп. Он взял его одной рукой, аккуратно придерживая пальцами за основание черепа. Ему показалось, что череп зловеще улыбался. Второй рукой он поправил нижнюю челюсть, казавшуюся ему, расположенную в неестественном положении – слегка сдвинутой в сторону. Но лишь прикоснувшись к костям челюсти, череп развалился в его руках. Видимо, он был слишком хрупок от времени. Всё что он успел поймать, на лету – было костями (всё ещё державшимися вместе) верхней части черепа. Он осмотрел его, заглянув внутрь. В пляшущем пламени свечи, которое вновь необъяснимо заиграло, он увидел неясное изображение – какие-то полосы. Ровные полосы, были расположены на теменной и лобной кости, с их внутренней стороны. Что это? – думал Бруно. – Игра воображения, или света и тени. Он присмотрелся, приблизив свечу к костям. Сомнений быть не могло. Полосы напоминали неглубокие царапины, словно кто-то звериными когтями прошёлся по внутренней стороне черепа в области лобной теменной кости. В более ярком свете, приблизив свечу почти вплотную к почерневшей от времени лобной кости, он вдруг заметил, что полосы, расположенные в три ряда, казались прерывными – они распадались на короткие и длинные отрезки. Он исследовал эти странные линии и пришёл к поразительному, почти зловещему выводу: все короткие отрезки были равны друг другу, а длинные были равными между собой. Что это, простое совпадение или закономерность? Поразмыслив, он пришёл к заключению, что странные полосы из коротких и длинных отрезков были сделаны кем-то. Но как это могло быть, ведь череп, когда Бруно в первый раз взял его, казался целым?