Лоботомия. Роман - Анжелика Лавицкая

Приоткрываю дверь. В коляске сидит безумно худая женщина с абсолютно седыми волосами, пряди которых успели вылезти из-под шпилек и растрепаться. Она в чёрном длинном платье, кажется, бархатном, у этого платья белый кружевной воротничок под горло. Женщина закрыла лицо ладонями, как только увидела меня и перешла навзрыд.

– Тебя не очень рады видеть, – за моей спиной возникает Колян, на его и без того неприятном лице, усмешка; ему нравится наблюдать за подобными истериками, он мечтает успокаивать свою жену так же, как успокаивает наших психов. Наверное, с тех пор его и прозвали БДСМ.

– По-твоему, это забавно? Ей же плохо, – говорю ему, не отрывая взгляд от этой женщины; в самом деле, она выглядит несчастной, и мне почему-то хочется её пожалеть и как-то успокоить.

Женщина внезапно замолкает, смотрит пристально на меня, поднимает руки вверх и, сползая с кресла на колени, хватает меня за ноги.

– Десять лет работы! Все сгорело! Они же говорили мне, чтобы я туда ни в коем случае не относила! – мои попытки помочь ей встать ни к чему хорошему не приводят, она цепляется за мои руки и тянет меня за собой.

На помощь приходит Колян, он быстро возвращает её в кресло.

– Они однажды тебя убьют из-за твоей мягкотелости, здесь так нельзя! – он кричит на меня, пристегивает женщину к креслу, но я его почти не слышу, у меня зазвонил телефон.

– Я приехал, выходи, – не сразу сообразив, что это Димка, я стою и смотрю вслед Коляну, который увозит несчастную, вероятнее всего, писательницу, и мне хочется послать Димку к черту, пойти за ними и познакомиться с новой сумасшедшей. Ей нужна помощь, я уверена, что она здесь по какой-то ошибке. К тому же, это намного лучше, чем вечер в караоке в компании этого куска сала.

– Извини, меня оставили на дежурство, Зинка заболела и не вышла, – вру ему о Зинке, которая никогда у нас не работала.

– Ты охренела?! – это последнее, что я услышала от него, пошёл он к черту.

– Стойте, я с вами! – я срываюсь с места и бегу за Коляном. Он останавливается и, ошалев от этой новости, уставился на меня.

– Ты совсем больная что ли?! – он никак не привыкнет к тому, что психи меня любят, он просто не знает, как сильно они нравятся мне.

– Да. Приготовишь мне отдельную палату? – мне приходится сводить всё на шутку, чтобы он ничего не понял и в самом деле не запер где-нибудь здесь, в палате, навсегда.

– Дома совсем не ждут? Вышла бы замуж, что ли, – он соглашается с моим решением, мы идём вместе. Да, кроме Фимки, меня никто не ждёт, надеюсь, он мне простит это и не разнесет квартиру за ночь.

Женщина спокойна. Она смотрит впереди себя, она кажется неподвижной, замершей, как будто перед ее глазами прокручиваются кадры фильма, где горит издательство, где показаны все десять лет работы, где сгорают рукописи, где мы с ней встречаемся…

Дверь открывается, тусклый свет, который слегка синего оттенка из-за стен, проливается на нас.

– Как вас зовут? – забирая у Кольки ручки коляски, я смотрю впереди себя и чувствую какую-то неизвестную мне до этого власть над человеком, над этой несчастной женщиной, оттого и голос мой почти командный.

– Анна Горц, – довольно улыбаюсь, она ответила так, будто ее привели на эшафот. Теперь мне становится ясно, что это не просто ошибка, всё было подстроено специально.

Глава четвертая

Красная плитка магазинного пола. Вздох. Всё же интересно работают сплетни: от литературы я очень далека, как далека другая галактика от нашей планеты, я от неё так же далека, как от астрономии и физики, но мне всё известно про Анну Горц.

Сегодня возьму клубничный йогурт, не помню, какой был вчера. После того дня моя рассеянность то и дело берет надо мной верх. Да и вообще у меня депрессия – мало было старых сапог с потертыми носками, теперь у меня ещё и порванный пуховик. Нет, конечно, рукав мне удалось зашить, но с моими способностями… В общем, мне нужен новый пуховик, но сейчас не об этом.

Инга отпикивает всё то, что мной куплено, в том числе и йогурт, а я молчу и думаю о Васе. Он умер.

– У вас снова кто-то убился? Чего такая понурая? – Инга вырывает меня из мыслей.

– Убился? Нет. Умер, – складывая в пакет свои покупки, отвечаю я.

– Странная у тебя работа, я бы уже уволилась, – продолжает она.

– Я бы тоже, – отвечаю и ухожу.

За порванный рукав куртки должен был кто-то ответить, за мою паранойю – выходить с работы и оглядываться постоянно по сторонам – должен был кто-то заплатить.

– Тебя вычислили, Вася. Я сказала, что ты умер, – говорила я ему.

Паника охватила его в то же мгновение: вскочив с кровати он несколько секунд простоял смотря в пол, после чего начал ходить от кровати к окну и обратно, держась за подбородок и по-прежнему смотря в пол. Так продолжалось несколько минут, а я сидела на его койке и ждала, когда он заговорит. Он остановился напротив меня, лицо его выражало полную обречённость, но когда наши глаза встретились, стало ясно, что как раз на меня он смотрит с большой надеждой, будто перед ним – ключ к разрешению его проблем.

Опустившись, наконец, рядом со мной, он начал спрашивать, что ему теперь делать. Да, так и спрашивал:

– Что теперь делать?! – охватывая голову руками, бледнея с каждым мгновение, трясясь так, будто его запихали в морозилку.

Этого я и ждала. Пожав равнодушно плечами, поднимаясь с его кровати, вложив в свой голос все равнодушие, которое у меня имелось, я ответила:

– Придётся умирать, Вась.

Глаза его округлились. Знаю, он ожидал чего-то другого, спасения, например.

– Как же это… Как же это я умереть должен? – на мгновение его речь показалась мне немного театральной, несмотря на то, что в театре я никогда не была. Другими словами, настоящего ужаса перед смертью в глазах Васи мне разглядеть не удалось. Наверное, он не до конца понимал, что я ему предлагаю, поэтому мне оставалось только добить его своими объяснениями, рассказать кое-что о смерти.

– Сам подумай, – опиравшись локтями на душку его кровати, начала я. – В твоём случае смерть – единственный выход. Сбежать ты отсюда не сможешь, а если и сможешь, то найдут тебя быстро. Рано или поздно за тобой придут сюда, а Иван Иванович, наш главврач, тебя скрывать не будет – выдаст с потрохами. – Обрисовав ему безвыходность этой ситуации, мне оставалось только повторить ранее сказанное: – Придётся умирать, Вась.

Он сидел, как обычно сидят возбуждённые дебилы, которые ещё не утратили способности более-менее мыслить: глаза были живыми, по лицу было видно, что он осмысливает сказанное мной и рад бы это оспорить, но аргументов в противовес не находилось. Мне прекрасно известно, как издевается мания преследования над своими жертвами, Вася тут был такой не один, я успела насмотреться на всё это.

Он долго сопротивлялся, говорил, что ему умирать никак нельзя, просил выдать ручку и бумагу…

Ничего ему не помогло. Когда я пришла на следующее дежурство, мне сказали, что Вася умер. Способ его самоубийства самый банальный. Так как он считался у нас практически нормальным, ванну он принимал сам. Виновата, конечно, Олька, которая ни в какую не хотела помогать ему и предоставляла свободу действий. Вася не просто утонул, он даже вены вскрыл каким-то образом. Хотя это меня не удивляет нисколько.

Фимка, как и всегда, встречает меня с визгом.

Забыв прочитать подъездные объявления, забираю своего пса, и идём обратно на улицу.

Сегодня мне удалось немного поспать на дежурстве, но в сон все равно рубит. После того как Анна Горц появилась у нас, после того, как ещё в первый же вечер я выцарапала её из рук Коляна и не отдала в отдельную палату… Мне влепили выговор, но это неважно. Важно то, что я отчётливо помню, как студентами нас для массовки водили на презентацию книги Анны Горц и одна из её книг непременно должна быть у меня: нам раздавали подарочные экземпляры. Ищу я эту книгу в своём бардаке уже неделю. Где она может быть, неужели выкинула?

– Эй, привет! Идёшь и никого не видишь, – на плечо опускается рука, вздрагиваю оттого, что меня вырвали из размышлений.

– А, это ты. Привет. – «Дима, какого черта ты тут делаешь?» – думаю я, равнодушно здороваясь.

Оранжевый пуховик, который не мешало бы постирать, вязаная шапка, натянутая едва ли не на глаза, и между этой одеждой – красное лицо с огромными щеками и узкими от прищура чёрными глазами. Иногда я думаю: что людей, у которых есть деньги, побуждает так нелепо одеваться? Денег у Димы, что называется, куры не клюют, поэтому он всё ещё мой друг, у которого можно перезанять до зарплаты на кредит или на хавчик.