Лоботомия. Роман - Анжелика Лавицкая

Акулина – слишком официально, да и имя какое-то нелепое, врачебное и вместе с тем несчастное – странные ассоциации вызывает. Буду звать её сокращённо – Акулой. Ну да, Акулой, почему бы и нет? Как и любой хищник – акула не тронет, если её не трогать, если не вторгаться в её личное пространство, если не показывать ей своего страха, акула – типичный шизофреник.

Мне нужно в ординаторскую, отдать все эти краски и кисточки, а потом вымыть полы в коридоре и прочее, прочее.

Стены здесь давят, ходить спокойно невозможно, многие больные разгуливают по больнице в свободное время, несмотря на режим. Иногда я себя спрашиваю, зачем устроилась именно сюда, ведь была возможность устроиться и в обычное детское отделение при поликлинике, но меня сманила радужная перспектива ничегонеделания – вымыть полы в коридорах, перестелить постели, иногда помочь в чем-то своей напарнице, а потом можно спокойно заниматься всякой ерундой. Когда кто-то увидел, как легко мне дается общение с психами, меня часто стали просить присмотреть то за одним, то за другим. Здесь вообще своеобразный порядок. Беспорядок. Свою работу никто не любит, и работают лишь бы работать. Странно, как вообще человек выбирает такую работу. В отличие от меня, они действительно работают и что-то делают, что-то пишут, кого-то лечат. Как можно проснуться с идеей – лечить психов, мне не понятно.

Пока я стою и набираю ведро, слышу крики сквозь шум воды.

– Она укусила меня! Эта тварь меня укусила! – это голос Ольги.

Пока я закрывала воду, крик ее стал ближе, выскочив в коридор, я увидела как двое наших санитаров – Ванька и Колян – заталкивают Акулу обратно в палату, а она пытается вырваться и кричит о том, что обязательно доберется до той твари, смотря на Ольку, которая бежит на меня и отстраняет в сторону.

– Что случилось? – как только Акула исчезает за дверью вместе с парнями, я возвращаюсь. Олька моет руки, вся трясется и готова разрыдаться.

– Она укусила меня! Бешеная тварь! – Олька говорит это сквозь зубы, тщательно вымывая руки.

– Это я уже слышала, – бросаю равнодушно, подперев стену. – Из-за чего? – если бы характер моей напарницы мне не был бы знаком, я бы не спрашивала.

Вода перестает шуметь, Олька вытирает руки о халат и тут же лезет в карман за сигаретами.

– Тварь старая! Чтоб она сдохла, сука! – продолжает она, пытаясь прикурить. – Я ей, видите ли, укол больно поставила! Как схватит меня за руку и зубами! Сука! – да, Ольга ещё и медсестра наполовину, поэтому уколы у нее действительно больные, от них остаются синяки. Наверное, поэтому она здесь: в нормальное отделение такие медсестры не нужны просто.

Руки Ольки обе красные от воды, на правой – следы зубов, никогда бы не подумала, что протезы оставляют такие глубокие следы. Не зря она теперь зовется Акулой.

– А у моего соседа змея сбежала и теперь по чьей-то квартире ползает, – говорю это, чтобы отвлечь напарницу от Акулы, иначе она ее долго будет склонять по всем падежам, а это утомляет, психов хватает и так.

– Ну, зашибись! МЧС вызвали? – она забывает обо всем, что с ней только что случилась, её черные глаза отражают настоящее беспокойство.

– Змея не ядовитая, просили как раз никого не вызывать, чтобы не делать из этого большую проблему, – возвращаясь к своему ведру, продолжаю рассказывать.

– Всякую херню дома держат, – выпуская дым, отвечает она.

– Иван Иванович советует держать дома зверей, чтобы не сходить с ума от одиночества, – вспоминая рекомендации нашего главного врача, продолжаю разговор.

– По-моему, тот, кто заводит дома змею, – уже сумасшедший, его пора определить к нам. – Олька окончательно забывает об Акуле, она уже смеется.

– Да, я подумала так же, – выключаю воду и, больше ничего не говоря, отправляюсь работать.

Интересно, что там с Акулой? Нужно будет зайти к ней после и проведать.

Глава третья

– …Ты не мог бы меня забрать из моего дурдома? – говорю шепотом, потому что голос пропал от пережитого несколько минут назад ужаса.

– Ну, окей. А куда дальше? – Димка на том конце беспроводной мобильной связи явно не торопится меня забирать. Наверняка он лениво протянулся, сидя за своим компьютером, сделал глоток остывшего чёрного чая и думает о том, как ему не хочется выходить из квартиры, идти к гаражу и ехать к дурке.

– Хоть куда! Ты меня в караоке сводить хотел? Лови момент! Приезжай быстрее! – не дожидаясь его ответа, отправляю трубку в карман халата. Мне нужно отдышаться, я так убегала от этого деда в огромных очках… Учителя физкультуры, которые вечно были мной недовольны, сейчас бы аплодировали стоя, я ведь ещё и через забор перемахнула. Господи, что же это получается-то? Дед Вася не токарь никакой, правду рассказывал и про КГБ, и про Ельцина, прости Господи, Бориса Николаевича?

А как хорошо начинался день: я спокойно, не опаздывая, подходила к своей любимой работе, увидела странного толстого деда в огромных тёмных очках с рогожей оправой, и всё, на этом всё хорошее этого дня закончилось. Он встал у меня на пути, поздоровался, а я, потеряв дар речи от полного несоответствия его внешности и речи, тупо смотрела на него, совершенно ничего не понимая.

– Я не буду ходить вокруг да около, – несмотря на это обещание, он мялся, но мялся наигранно и наигранно то опускал глаза, то оглядывался, то снова смотрел на меня, после чего приблизился вплотную, схватил меня за ворот пуховика и над ухом прозвучал его вопрос: – Василий Николаевич, дедушка такой, лы-ы-ысенький, худенький, здесь лежит? – пока он кивал головой в сторону психушки, моё сердце успело остановиться, а дыхание пропасть.

Не знаю, что сработало – инстинкт самосохранения или страх, но вцепившись в его руку, я зачем-то очень быстро натянула его вязаную шапку ему же на глаза и толкнула со всей силы. Вот уж не знала, что сил моих хватит уронить его, а после этого ещё и побежать, забыть о том, где находится вход, и, подняв колючую проволоку, которая меня нехило покалечила, перепрыгнуть через забор. Господи, что же это было?!

Нет, никому и ничего я не сказала. Пока Акула тихо-мирно рисовала очередной цветок, я лишь, стараясь быть незаметной, выглядывала в окно и видела, как этот дед бомжацкого вида крутился около нашей психушки, либо переходил через дорогу, к остановке, и делал вид, что ждёт автобус.

И почему-то я подумала, что он больше ко мне не пристанет, а потому, спокойно собралась домой и вышла из двора больницы. Бомжа этого нигде не было видно, успокоившись, я даже вздохнула, ещё раз огляделась вокруг, и в тот момент, когда уже собралась устремить свой взгляд вперёд, – он появился передо мной. Воображение предательски воспроизвело где-то в мозгу музыку из фильма ужаса. Он довольно улыбался, выдыхая мне в лицо, я отступала назад, прижимая свою сумку к груди. На улице, как всегда, ни души, даже кричать бесполезно, хоть и от стен психушки я была не далеко, никто бы мне не помог.

– Вася, ма-а-аленький такой старичок, – бомж напоминал маньяка, ему не хватало только ножа в руке, он явно чувствовал мой страх, а потому был уверен, что сейчас я сопротивляться не стану.

– Он умер! – я заорала во все горло, после чего сорвалась с места к уже известному маршруту – через забор. Проволока прорезала рукав пуховика, но мне впервые было плевать на такую мелочь.

Вернувшись в стены родной психушки, чувство того, что теперь я в безопасности, дало спокойно дышать. Прошмыгнув в ванную комнату, я надела снова свой халат, позвонила Димке и вот теперь сижу на краю ванны и жду его. Этот придурок явно не торопится забирать меня отсюда.

Наверное, если бы змею, которую вроде нашли, ибо объявления о ней больше нет, нашли бы в моей квартире, я бы отреагировала куда спокойнее, чем на всё то, что произошло сегодня. Не знаю, почему не сказала этому бомжу про Васю. Всё же Вася – любимый псих: тихий, спокойный. Нет, не такой, как Акула, но к нему у меня тоже свой подход: я отбиваю об косяк три раза, прежде чем зайти, и он знает, что это я, потому что он сам просил меня это делать. Мы друзья. Только почему я сказала, что он умер? Да чтобы бомж сюда больше не приходил.

– Сго-о-рело! Издательство сгорело-о-о! И рукопись моя с ним вместе! – истеричный крик-плач снова заставляет меня прекратить дышать. Голос незнакомый, скорее всего, поступила новенькая, так как крик женский.

Приоткрываю дверь. В коляске сидит безумно худая женщина с абсолютно седыми волосами, пряди которых успели вылезти из-под шпилек и растрепаться. Она в чёрном длинном платье, кажется, бархатном, у этого платья белый кружевной воротничок под горло. Женщина закрыла лицо ладонями, как только увидела меня и перешла навзрыд.