Пляска смерти. - Эрих Керн

— Если бы тебе пришлось пережить столько же, сколько мне… — улыбнулся горько Кауль, — ты бы ничего больше не боялся… Конечно, мне хотелось бы остаться в живых… знаешь, моя жена… у нас с ней не все ладится в последнее время… но ведь еще есть дети…

— Не говори ерунды, — прервал я его. — Тебя не так-то легко отправить на тот свет.

— Легче, чем ты думаешь, — усмехнулся Кауль.

— Мне нужно отлить, — сказал я, поднимаясь.

— Не делай глупости, не будь идиотом, — попытался остановить меня Кауль.

Пригибаясь, я отошел немного в пшеничное поле, колосья скрывали меня до плеч. Не успел я справиться с нуждой, как в нескольких метрах от меня из темноты появилась человеческая фигура.

— Осторожней! — крикнул я. — Здесь кругом летает много всякой всячины…

Вдруг я заметил, как фигура подняла над головой ручную гранату. С криком «Иван!» я бросился плашмя на землю. В этот момент прозвучала очередь из автомата Кауля, не издав ни звука, русский упал, а я через мгновение уже опять укрылся в придорожной канаве. Кауль смотрел на меня без всякого выражения. Я не знал, что ему сказать, не находил слов.

— Знаешь, я поступил на военную службу в 1939 году, — пояснил он спокойно. — Руководил, понимаешь, подразделением СС в маленьком городишке. Другого занятия там не было. Но это меня нисколько не изменило, я оставался прежним слабаком и слюнтяем. Тогда я

решил закалять свой характер и поступил в элитную часть СС «Мертвая голова».

— Ну и что? — проговорил я, все еще не оправившись от потрясения.

— Именно это и я сказал себе тогда. Несмотря на некоторое разочарование, я не переставал надеяться принять участие в настоящем деле. Но мне пришлось еще целый год служить охранником концентрационного лагеря. Ты знаешь, многое из того, что рассказывают, — далеко от правды или, по крайней мере, сильно раздуто. Но и то, что было на самом деле, уже достаточно скверно… Множество людей годами теснятся на крошечном пространстве. Со временем у меня сложились довольно дружеские отношения с одним из них — польским профессором. И вот в один прекрасный день он вместе со всеми, как обычно, работал, но затем неожиданно направился к лагерной ограде. «Стреляйте! — попросил он меня спокойно. — Ну давайте же, стреляйте. У меня нет сил больше терпеть». — «Остановитесь! — закричал я в ужасе, поднимая винтовку и прицеливаясь — на этот счет у нас существовал строгий приказ, — но он уже был слишком далеко, не видел и не слышал меня: мысленно уже переселился в мир иной. — Стойте, ради всего святого… стойте! Вы знаете приказ!» — вновь крикнул я. — Кауль немного помолчал. — Он пересек границу запретной зоны, закрыв глаза. Я не мог выстрелить, был не в силах… Охранник по другую сторону ограды нажал на спусковой крючок…

Я писал Гиммлеру, всем, кто мог оказать хоть какую-то протекцию. Во что бы то ни стало стремился попасть на фронт… Не хотел быть тюремщиком. В конце концов я добился своего. После всего того, что было, здесь для меня, — Кауль указал глазами на ночную темь, испещренную точками трассирующих пуль и зарницами разрывов, — сущий рай.

— У тебя просто немного сдали нервы, — заметил я с тревогой. — Сам не знаешь, что говоришь!

Кауль горько усмехнулся.

Тем временем русские продолжали сжимать кольцо окружения, обстрел сделался интенсивнее. Какой-то

офицер, указав на меня, Кауля и еще одного солдата, скомандовал:

— Давайте быстро снаряды для 105-миллиметровых орудий!

Ящик за ящиком таскали мы боеприпасы к орудиям занявших позицию в глубоком рву справа от нас. Рядом, у края дороги, — крупнокалиберный пулемет. Всякий раз, когда он начинал строчить, огонь пехоты противника прекращался. Я обменялся несколькими словами с фельдфебелем, корректировавшим огонь 105-миллиметровых пушек и похвалившим нас за быстроту при доставке боеприпасов. После, пожалуй, десятой ходки я присел на корточках у его ног и зажег сигарету. Внезапно у него подогнулись колени и он повалился на землю.

— Прямо в голову, — прошептал Кауль, переворачивая фельдфебеля на спину. — Парню повезло: легкая смерть.

Его заменил один из ближайших унтер-офицеров. Когда мы вернулись с очередным грузом снарядов, он, к моему ужасу, тоже уже лежал бездыханным рядом с фельдфебелем.

— Понимаешь, именно так я всегда представлял себе в своих мечтах СС, — сказал меланхолично Кауль. — Я не думал ни о концентрационных лагерях, ни о гестапо, ни о полиции безопасности, а о храбрых солдатах, которые сражаются и умирают, выполняя приказ. — Помолчав, он с грустью добавил: — Ни тебе заборов из колючей проволоки, крематориев, ни «душегубок» (автомобили с наглухо закрытым кузовом, куда отводились выхлопные газы, быстро умерщвлявшие помещенных в кузов людей. «Душегубка» изобретена в 1936 г. начальником административно-хозяйственного отдела Управления НКВД по Москве и Московской области И.Д. Бергом (расстрелян в 1939 г.). — Ред.).

В полном замешательстве, я не нашелся что ему ответить. Через секунду наше каре накрыла несколькими залпами вражеская батарея, но наши самоходки быстро заставили ее замолчать. Под утро поползли слухи, будто все подразделения нашей дивизии окружены и радиосвязь с ними прекратилась. Вскоре по цепи передали следующее

распоряжение командира: «С рассветом ожидается атака противника. Согласно приказу батальон должен удерживать важный перекресток дорог. Об отступлении или капитуляции не может быть и речи. Все вы видели вчера обезображенные тела ваших товарищей и знаете, что вас ожидает».

К утру обстрел со стороны противника внезапно прекратился. Все солдаты укрылись, как могли: одни — в наспех вырытых окопчиках, другие — за автомашинами. Рядом с собой я положил несколько магазинов, чтобы иметь их под рукой. «Часа на два боя их, пожалуй, хватит, — подумал я, — а потом…» Не было смысла беспокоиться о том, что наступит потом.

В течение получаса не последовало ни одного выстрела — абсолютная тишина. Наши нервы были напряжены до предела. Скорее бы что-нибудь началось, скорее бы они атаковали. Но ничего не происходило. Прошел еще час в томительном ожидании, и наступило утро.

— Достаточно света для прицельной стрельбы, — заметил Кауль, обстоятельно раскуривая свою трубку.

Прищурившись, чтобы лучше видеть, я пристально всматривался в даль, в широкую полоску шоссе. Боже! Не может быть.*: Вне себя, я помчался к укрытию нашего командира.

— На подходе с запада немецкие мотоциклисты! — доложил я, с трудом переводя дыхание.

Взглянув на меня, командир поднял бинокль.

— За мной! — рявкнул он, и мы, вскочив на мотоцикл, понеслись вдоль цепи ошеломленных солдат.