Дарий Великий заслуживает большего - Адиб Хоррам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда сложно сказать, сколько ей лет – девять или тридцать девять.
– Жалко, что ты заболела.
– Спасибо, – хрипло сказала она.
– Лэндон готовит суп.
– Ух ты, – ответила Лале, но без того сумасшедшего энтузиазма, с которым она обычно реагировала на стряпню Лэндона.
К восьми часа вечера суп был готов – как раз когда мама пришла с работы. После того как мы съездили в Иран, они с папой часто засиживались допоздна.
Мама выглядела такой уставшей, что, пожалуй, порция живительного куриного супа пригодилась бы ей больше, чем Лале. Стоило маме отправить в рот первую ложку, как на ее лице расцвела улыбка.
– Очень вкусно, Лэндон! Ты успел сварить его всего за час?
– Ага. Курица-то была готова
Я уже говорил, что из Лэндона вышел бы отличный повар. Пожалуй, именно своими кулинарными талантами он очаровал мою маму.
Не подумайте, что Ширин Келлнер разозлилась или расстроилась, когда я сказал ей, что я гей.
И ее ничуть не смущало, что мы с Лэндоном зависаем вместе.
Но иногда между нами возникало напряжение, своеобразное возмущение гравитации наших орбит, и я не мог понять, что служит его источником.
Так что любовь Лэндона к готовке пришлась очень кстати.
Ведь каждая персидская мама мечтает, чтобы ее сын женился на ком-то, кто умеет готовить.
Нет, я пока не задумывался о браке с Лэндоном или с кем-либо еще. Но кулинарные способности – обязательное требование к потенциальным партнерам, которое предъявляют персидские родители.
– Лэндон нашел твой адвиех, – сказал я.
– Это рецепт Маму. Моей мамы, – объяснила она Лэндону. – Она смешивала специи в большой ступке и толкла пестиком.
– Я скучаю по Маму, – пожаловалась Лале, проглотив очередную ложку лапши. – Вот бы снова с ней повидаться.
За столом стало тихо.
Не только Лале скучала по Маму.
Но прошлой весной мы поехали в Иран из-за Бабу, моего дедушки, у которого нашли опухоль мозга. Он умирал, и мама хотела, чтобы мы встретились с дедушкой до того, как будет слишком поздно.
– Да, было бы здорово еще раз к ним съездить, – наконец сказала мама и повернулась ко мне, чтобы провести пальцем по коротким волосам к самой границе кудрявой копны на макушке. – Поверить не могу, что ты все-таки постригся.
Великий Нагус
Я как раз заканчивал делать домашнюю работу, когда папа постучал по открытой двери моей комнаты.
– Есть минутка?
– Конечно.
Он вошел, закрыл за собой дверь и сел на кровать.
– Итак. – Потер ладонями колени. – Знаю, у нас с тобой уже был разговор об отношениях. И сексе. И согласии. Но я подумал, что лучше кое-что освежить в памяти.
Я покраснел.
– Папа.
– Да, нам обоим неловко, но это очень важно, Дарий.
Я развернул кресло и согнулся, упершись в колени локтями.
– Нет, я в смысле… – Я сглотнул. – С тех пор как мы говорили в последний раз, ничего не изменилось.
Прошлый разговор случился летом, как раз после нашего с Лэндоном лукового поцелуя.
До этого мы тоже обсуждали подобные темы. Например, когда мне было восемь и мама ходила беременная Лале, а я спросил, откуда берутся дети. И после уроков сексуального просвещения в средней школе.
Но хуже всего было в тринадцать, когда я проснулся на липкой простыне.
Тот разговор с папой был самым неловким и болезненным из каталога неловких и болезненных разговоров, а ведь до поездки в Иран так можно было назвать почти все наши разговоры.
И если честно, даже после возвращения из Ирана – хотя между нами рухнула стена непонимания – я по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке, когда папа поднимал тему секса.
Он откашлялся.
– Значит, когда я зашел, рука Лэндона не была у тебя в штанах?
– Нет, – ответил я. А потом сказал: – Ну то есть была, но далеко он не продвинулся. – И еще: – Я пока не уверен, что готов к этому.
Папа кивнул.
– Хорошо. Ты знаешь, что это абсолютно нормально, если ты хочешь. И точно так же нормально, если нет. Понимаешь, о чем я?
Я кивнул и уставился на свои ноги.
Папа медленно выдохнул.
– А ему ты об этом сказал?
Я помотал головой.
– Мы же целовались.
– Ладно. – Папа бросил взгляд в окно. Занавески были раздвинуты, и на соседние дома медленно опускалось сумеречное одеяло. – Во-первых, нет ничего страшного в том, чтобы прервать поцелуй и поговорить. Отношения – любые отношения – строятся на общении. И во-вторых, если не знаешь, что сказать, можешь направить его руку своей. Иными словами, если ты не хочешь, чтобы его рука находилась у тебя в штанах, мягко перенаправь ее в другое место – на спину или на колено, тут уж сам решай.
– Хорошо.
Папа слабо улыбнулся.
Подобные разговоры давались ему нелегко, но он ни разу не подал виду, что ему что-то не нравится.
– Вы с Лэндоном обсуждали его прошлые отношения?
– Было дело, – сказал я.
– И ты знаешь, насколько близкими они были?
От этих слов меня слегка затошнило.
– В общих чертах.
Лэндон говорил, что раньше он в основном встречался с девушками. А первый раз поцеловался в шестом классе.
Иногда я жалел, что у меня нет никакого опыта. Может, тогда я бы чувствовал себя увереннее.
Знал бы, что делать и что говорить.
Папа пробежался рукой по волосам.
– Тебя беспокоит, что Лэндон опытнее, чем ты?
– Нет. Может быть. Не знаю.
– Понимаю, не слишком круто обсуждать такие темы с отцом, – сказал папа. – Но я хочу, чтобы ты был здоров и счастлив. И чувствовал себя в безопасности.
– Я знаю.
– Ладно. Хорошо. – Папа глубоко вздохнул. – В следующий раз просто скажи ему, что не хочешь торопиться. Что тебе нравятся… поцелуи и прочее, а с остальным ты хотел бы подождать.
– Хорошо.
Папа хлопнул себя по коленям и встал. Потом поцеловал меня в макушку и погладил по затылку.
– Я уже и забыл, что у тебя тут тоже есть кожа.
– И уши. Я похож на Великого Нагуса.
Папа фыркнул. Великий Нагус – предводитель ференги, инопланетной расы с огромными ушами, которая была помешана на прибыли.
– Ты прекрасен такой, какой ты есть, – сказал папа.
– Спасибо.
– А теперь заканчивай с домашкой, чтобы мы успели посмотреть серию «Глубокого космоса 9».
Обычно по утрам я сначала выходил на пробежку, а потом принимал душ.
Я даже не знал, нравится мне бегать или нет.
На тренировках меня это не напрягало: мы бегали всей толпой, орали, смеялись и подтрунивали друг над другом. Но когда я бегал один, в компании собственных мыслей, в розовом утреннем свете, мне почему-то становилось грустно.
Тем не менее я хотел поработать над скоростью.
И если уж