Аня - Ирина Левитес

— Это из какого меха?

Наташа вздрогнула от неожиданности. Малышка лет пяти восхищенно смотрела на Наташин серебристый плащ. Даже погладила прорезиненную синтетику.

— Из меха молодой клеенки, — развеселилась Наташа.

— Как красиво… — завороженно прошептала девочка и, утянутая за руку нетерпеливой мамашей, все оборачивалась с передней площадки.

Смешная… Наташа вдруг отчетливо вспомнила: в переполненном автобусе двадцатилетней давности сидела у окна женщина. Шелковый платочек обегал тонкий овал лица и небрежно завязывался сзади на шее, пассажирка рассеянно смотрела на убегающие дома, телефонные будки, автоматы с газированной водой. В углах глаз лучились морщинки. Шестикласснице незнакомка показалась такой прекрасной, что она тогда подумала: «Вот вырасту, стану пожилой, как эта тетенька, ей уже, наверное, целых тридцать лет. И буду такой же красивой, с лучиками возле глаз. Буду загадочно улыбаться и смотреть устало и разочарованно».

Сейчас она старше той далекой автобусной красавицы, легко спустившейся по ступенькам и навсегда скрывшейся в толпе. И морщинки уже не кажутся достоинством. Лучше бы их не было. Но они есть. Появились после того, как ушел Витя. Будем считать, что все отболело, присохло и отвалилось, но так хочется встретить нормального человека, устроить жизнь. Только где знакомиться? На танцы не пойдешь, там одни малолетки. В ресторан дорого. Остается смирить гордыню и пойти на вечер «Кому за зо». Сначала даже не поняла, почему эти посиделки неудачников так называют, пока афишу не увидела. «Вечер для тех, кому за 30». Мерси. К унижению под кодовым названием «за зо» она еще не готова.

Уж лучше на улице знакомиться. Хотя можно нарваться на неприятности. Как в последний раз, когда она шла, натянутая как струна, ожидая чуда. Спиной почувствовала: сзади притормозила машина и медленно поехала рядом. Наташа сохранила лицо, не бросилась радостно в объятия первого встречного. Но разрешила уговорить себя, скрывая надежду в старательно подведенных глазах. Андрей — так звали водителя — оказался немногословным. Мягко сказано. Просто молчуном. Зачем он покатал ее по городу, а потом высадил возле дома, было непонятно. Но свидание на следующий день назначил. Она пришла. Пришла и в третий раз, и в четвертый, хотя недоумевала: к чему молча нарезать круги по городу? Может, у него боязнь одиночества?

А потом потенциальный ухажер пропал. В прошлое воскресенье не выдержала: схватила бидон для молока и зашагала по краю тротуара, рассчитывая на то, что Андрей случайно увидит ее и остановится. А бидон — для прикрытия, чтоб не подумал, что она специально его выискивает. Как задумала, так и получилось. Машина притормозила, Наташа села. Поехали. У магазина остановились — Андрей пошел покупать сигареты. А она осталась. Вдруг дверца распахнулась, очень красивая девушка зло спросила:

— Ну?

У Наташи от страха пересохло во рту. Она с ужасом смотрела на яркую девицу, мгновенно осознав, что та имеет весомые права на молчаливого Андрея и будет их рьяно защищать. Хотя это смешно: Наташа рядом с ней — дурнушка, простенькая и плохо одетая.

— Я за молоком, — испуганно оправдалась она и даже бидон подняла повыше в качестве наглядного подтверждения чистоты своих намерений.

— Ну и топай за своим молоком! — разрешила девица. Бидон ее успокоил.

Может, все-таки присмотреться к Пете? Как он краснеет и вздыхает, вздыхает и краснеет, уже все в отделе заметили. Даже не стесняются подшучивать: «Ната, твой воздыхатель опять пришел в гости к батарее». А язва Лена придумала: «Может, нам самим эту батарею раскурочить, чтобы Петя повод не искал?» Но рассматривать Петю в качестве варианта по меньшей мере несерьезно. И дело не в том, что он простоват и всего-навсего сантехник. И даже не в том, что маленький, щупленький, ушки торчат, шейка тоненькая. Какие его годы? Вырастет. Именно. Слишком он молод. Какой из него отец для Ани? Его еще самого нянчить…

…Длинный школьный коридор звучал на разные голоса. «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…» — писклявым речитативом неслось из-за одной двери; «Клетка — это универсальная… универсальная… целостная система… система… записали?» — монотонно повторялось из-за другой; «Семушкин! Сядь ровно и перестань вертеться!» — приказывалось из-за третьей.

Скоро звонок. И что с этой девчонкой делать? Переходный возраст у нее начался, что ли? Так вроде рано — еще только пятый класс. А что будет в десятом? Страшно подумать. Обидно то, что Аня тянется не к родной матери, а куда-то в сторону. То к Маше бегала — но это ладно, девочку жалко, сил нет. Потом к пионервожатой приклеилась, хвостом за ней ходила, секретами делилась. Когда Витя уехал, не канючила, слава Богу. Притащила откуда‑то карту, повесила над кроватью. Наверное, высматривала Витькину Москву да Машин Кисловодск. Примерялась — далеко ли? Далеко…

Как хорошо было, когда дочь была маленькой. Все заботы сводились к тому, чтобы накормить, заплести косы и спать уложить вовремя. А сейчас? Есть ничего не хочет, от всего ее тошнит. Косы сама заплетать научилась. Спать не загонишь — читает до полуночи, утром не добудишься. Честно говоря, совершенно непонятно, почему Аня плохо учится. В первом классе отличницей была, а теперь до двоек докатилась.

Может, потому что Наташа ее разбаловала? Но она дала себе торжественное обещание, что никогда не будет кричать на своего ребенка. Лет в пятнадцать, после очередного скандала с мамой. Мама… Тяжело без нее. Она была прямолинейной, часто в ущерб себе. Не умела лавировать и притворяться. И служила вселенской жилеткой для всех желающих. А дома вскипала независимо от повода. Чаще всего просто так. На ровном месте. Наташа в детстве боялась сказать что-нибудь невпопад, невинное замечание могло вызвать взрыв негодования. Мама кричала: «Это хамство! Хамство, и ничего более!» — и на ее щеках дрожали злые слезы. Сейчас понятно, что она была редким человеком — образованным, порядочным, тонким. А срывалась от безысходности. От того, что вечно не хватает денег, и вечно надо готовить обед, и вечно в доме бардак — откуда он берется? Жить в ожидании крика было тяжело. Поэтому Аню никто никогда не наказывал. Даже голос на нее не повышали. И вот результат.

У всех дети как дети… Всех Валентина Петровна хвалит. Этот — гордость класса в частности и школы в целом. Эта — звездочка. Эта — приятно посмотреть (причесана всегда аккуратно, формочка наглажена) и приятно тетрадь в руки взять. Этот — умница, воспитанный мальчик, сразу видно — из хорошей семьи. Аня оставалась напоследок. Валентина Петровна, отводя глаза в сторону, лишнего старалась не говорить, чтобы не травмировать родительницу, сидящую за последней партой. Но многозначительных намеков на сложное семейное положение было достаточно, чтобы Наташа еще ниже опускала голову, стараясь спрятаться от вскользь брошенных взглядов счастливых родителей отличников и хорошистов.

Странно. До школы никто не сомневался в Аниной одаренности. Себя Наташа в ее возрасте помнила прекрасно. Никаких проблем у нее не было, училась старательно и ровно. И в институте чуть-чуть до красного диплома не дотянула. А толку? Кругом беспросветные серость и скука. Работа осточертела — что за радость коровники проектировать? Или типовые дома. Те же загоны, только пятиэтажные… Разговоры с подругами известны: про тряпки, неблагодарных мужиков и где перехватить трешку до зарплаты.

Звонок. Наташа вздохнула и судорожно принялась придумывать оправдания, почему Аня никак не может освоить школьную программу по математике.

Глава четвертая

Очередь

— Аня! Просыпайся! — Наташа потрясла дочь за плечо, но та, не открывая глаз, натянула одеяло на голову и крепко держала его, зная, что мама все равно не оставит в покое.

— Кому говорю? Вставай немедленно! — Наташа добавила металла в голосе и отдернула шторы.

В комнату вполз серый рассвет, не разбавленный солнечными лучами.

— Который час? — пробормотала Аня сквозь сон.

— Уже шесть.

— Мам, ну чего в такую рань? Мы сегодня не учимся. Последний звонок завтра.

— Вот именно! Про выпускников вспомнили. Вчера Лариса прибегала, талоны принесла на одежду. Давай в магазин на Ленина. Девочкам обещали сапоги и куртки.

— О! Зачем летом сапоги? — Аня села и сквозь спутанные волосы уставилась на маму.

— Какая разница, — фыркнула Наташа. — Когда-нибудь понадобятся. Оглянуться не успеешь, как зима катит в глаза. Не тяни, шевелись.

— А чего вчера не сказала?

— А ты во сколько вчера явилась? — перешла в наступление Наташа. — Я весь вечер бегала, деньги занимала тебе на сапоги. А ты пришла черт знает во сколько. Вообще ничего для тебя делать не хочется.

Аня вскочила, бросилась на шею маме и, чередуя слова с поцелуями, горячо зашептала: