Река жизни - Владлен Петрович Шинкарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тётушка на ферме, на утренней дойке. Маринка дрыхнет без задних ног на сеновале. Я чувствую, как она устала. За две недели накосили столько травы, и копна сложили, что даже тётушка нас похвалила.
Погода на редкость способствовала заготовке сена. На нашу радость ни разу дождь не выпал, хотя в этих местах он частый гость.
Я иду на хозяйственный двор, где находится сеновал. Взбираюсь тихо по лестнице на вершину стога. Как только моя голова оказалось на уровне логова моей сестры, я замер от увиденного. Сестра лежала на покрывале, распластав руки, в одних белых трусиках без лифчика. Скомканная простынь была у длинных и стройных ног. Передо мной предстала восхитительная красота женского тела, с золотисто соломенными волосами, рассыпающимися на высокую молодую грудь. Я задержался на лестнице, боясь пошевелиться, спугнуть неземную девичью красоту.
Я часто видел грудь своей матери, но у сестры она была иная, изящная и сочная, с маленькими сосками, которые выглядывали из-под волос, как гранатовые зёрна такие сочные и налитые.
И вдруг за спиной я слышу тихий голос тётушки:
– Насмотрелся!
Только я начал спускаться вниз, Маринка потянулась за простынёй и перевернулась на бок.
Смущённый, я спустился по лестнице на землю. Тётушка обняла меня нежно и повела в летнюю беседку пить чай, приговаривая при этом:
– Вот надо же, приболел некстати. Мне, знаешь, с некоторых пор кажется, что моя дочь тебе нравится. С моих губ вдруг неожиданно слетают нелепые слова:
– Гарна тёлка! Я сразу же получаю лёгкий хлопок по губам.
И усаживая меня на лавочку под беседкой, тётушка продолжила:
– Твоя безрадостная молодость, знаешь, меня очень волнует. Улица тебя захватила, она может тебя погубить. Ничем не увлекаешься, книг не читаешь, матери по дому не помогаешь, жаргон уличный. Ясно, с кем поведёшься, от того и наберёшься.
Она качала головой, вытирая огрубевшими ладонями слёзы, которые скупо стекали по её загорелым щекам, указывая на то, что этих слёз она пролила немало, воспитывая одна своих детей. Мне стало её жалко. Я склонил голову и тихо произнёс:
– Я исправлюсь! Хана!
Я ещё не представлял, каких усилий это стоит, сколько раз придётся краснеть и терпеть упрёки!
Подымая голову, я неосознанно почувствовал, на меня смотрят удивительно нежные глаза сестры, меня охватило что-то, исходящее изнутри, не подвластное рассудку. Маринка села за стол напротив меня и, глядя мне в глаза, промолвила:
– Он исправится. Даёшь слово!
– Врубился!
До этого утра я всегда отдавал себе отчёт во всех своих чувствах и умел подчинить их тому, что находил разумным. Я его представлял в абсолютной свободе. Школьные правила были для меня каторгой и не приемлемы для моей натуры. Но теперь, увидев глаза своей сестры, у меня появилось такое нетерпение, какое способно было всё перевернуть, всё одолеть.
Ни секунды, не сомневаясь в своей силе, появилось желание остаться с Маринкой наедине и болтать с ней до потери сознания о чём попало. Я боялся, чтобы она в глубине своей души меня не осуждала за легкомысленные слова, только что произнесённые. Она смотрит на меня внимательно и вдруг произносит то, чего я всего боялся:
– Не влюбился ли ты случайно? Посмотрев внимательно мне в глаза, вдруг произнесла фразу, смысл которой, я всю свою жизнь разгадывал: «Прежде чем любить, научись ходить по горящим углям, думая о чужой боли».
И не давая возможности опомниться, даже слово промолвить, вдруг заявляет:
– С сегодняшнего дня приступаем к учёбе, и никаких возражений, стрелки переводить не будем.
Я и не собирался возражать. Для меня стало важным не потерять её уважение и дружбу. Я боялся в её глазах оказаться бездарным и тупым учеником (деревом). Раньше я об этом как-то не задумывался, то сейчас все усилия бросил, чтобы побороть свою слабость и боязнь. Душевное смятение моё сестра заметила и вдруг неожиданно заявляет:
– Не трусь! Терпение и труд всё перетрут.
В этой фразе я уловил её желание мне помочь, и я захотел страстно оправдать её надежды, тем самым завоевать её доверие. Это была нелёгкая задача для меня. И я промолвил:
– Не дебил, засёк!
Как только мы приступили к занятиям, я осознал, насколько мои знания ничтожны и насколько я отстаю от своих сверстников в своём развитии. Сидеть за книгами рядом с сестрой было тяжело и одновременно радостно на душе. Я ощущал её дыхание и скрытую твёрдую волю, которой мне так не хватало.
И потекли мои дни изнурительного умственного труда и сосредоточенности всех моих умственных ресурсов. Познавая школьную программу, я приводил сестру в неописуемый восторг и заразительный смех от моей беспомощности. Правда, каждый мой успех она одаривала поцелуем, что меня только подбадривало и побуждало дальше двигаться, не останавливаться на достигнутом. Уже к концу третьей недели я почувствовал интерес к математике и к чтению книг. Книги мы читали до самой глубокой ночи, лёжа рядом в постели, а потом, обнявшись, засыпали. Тётушка нас не ругала, что мы много палим керосина. Она только сокрушалась, что так можно потерять и зрение.
В труде и заботе быстро наступила середина лета. Маринка, понимая, что меня загрузила по полной программе, старалась иногда разнообразить мою жизнь. В один из тёплых дней предложила отправиться на ночь пасти лошадей вместе с конюхом. Я немедленно согласился и был вознаграждён очередным её доброжелательным вниманием.
4. Импульсивность памяти
Поздняя ночь. Маринка и я лежим рядом на диване в летней кухне, в её руках повесть Л. Н. Толстого «Холстомер».
Керосиновая лампа догорает и медленно тухнет.
– Завтра днём надо успеть дочитать, а вечером с Фомичом в ночь, пасти лошадей, – сказала сестра, вставая со скрипучего дивана.
– Куда? – спросил я растерянно.
– Спать на сеновал, а ты спи здесь!
– Можно с тобой? – промолвил я неуверенно.
– Ещё чего не хватало, чтобы мамка видела. Она и так на нас с тобой косо смотрит, следит в оба глаза. Ещё вздумает завтра с нами в ночь податься. От неё всё можно ожидать.
В эту ночь я не мог долго заснуть. Мои мысли были связаны с жизнью пегого мерина, я представлял, каким он был в молодости и каким стал на старость лет. Мне стало его жалко.
В памяти всплыли забеги лошадей на Краснодарском ипподроме, где в главной ложе всегда сидел
