«Корабль изуверов» (скопцы-контрреволюционеры) - Владимир Холодковский

Возврата к людям нет, — лишь немногие умели разрывать круг проклятого сектантского навождения…

— Кто от нас уйдет — нигде в мире покоя не найдет! Все будто и хорошо — ан-нет: что-то грызет его, сушит тоска какая-то… И раньше-ли, позже-ли — возвратится он к нам.

Так утверждают скопцы… Они-то знают дьявольский секрет этой тоски: это — тоска неполноценной искалеченной человеческой личности, чувствующей свою чуждость всему нормальному, радостно-здоровому, подлинно-человеческому, свое безвыходное одиночество…

Среди людей оскопленный — чужак. А человеку — свойственно искать себе подобных. И оттого сознание непоправимой судьбы загоняет его обратно на страшный «корабль», в узкий круг людей, клейменых «печатью духа».

Бесплодие — лишь одно из многих, лишь самое глубокое и явное изменение, которое претерпевает природа человека, подвергшегося оскоплению. Оскопление влечет за собой еще другие отклонения от здоровой нормы. Оно изменяет даже самый «облик человеческий»…

Одутловатое, подернутое восковой желтизной, лицо — не лицо, а омертвелая маска, лишенная живой игры личных мускулов, тупое безволосое лицо, лишенное даже выразительного и благородного отпечатка человеческого возраста — таков обычный тип скопца… У людей, оскопленных в детстве, на всю жизнь сохраняется высокий детский дискант, ибо развитие гортани приостанавливается. В юности на многих скопческих лицах лежат тени «собачьей старости». А иногда, наоборот, проходят годы и жизнь, а лицо скопца все еще хранит черты недоразвившегося — ребенка, и только грузное, вялое, жиром заплывшее, тело, толстые отечные ноги, да тяжелая поступь говорят о близкой могиле…

Но последствия оскопления не ограничиваются внешним физическим уродством, они идут дальше и глубже.

Как показало медицинское вскрытие и наблюдение над оперированными животными, оскопление вызывает важные изменения в анатомическом строении мозга: не говоря уже об уменьшении веса мозга, у скопцов приостанавливается развитие мозжечка.

Все мужественные начала характера остаются у скопцов недоразвитыми. Все яркие, бурные, живые проявления многогранной человеческой личности у них приглушены.

Оскопленный в детстве, молодой сектант остается чужд и далек всем высоким стремлениям и порывам, всем благородным увлечениям, свойственным человеческой юности. А в зрелом возрасте — он не отдаст себя никакой большой сверхличной идее, никакому социальному служению. Он безразличен ко всему, что выходит за узкий предел его секты; общественность исчерпывается для него замкнутой кучкой его единомышленников. Трезвый и бесстрастный, он не знает героизма и самопожертвования. Лишенный благодетельного дара фантазии, он неспособен к какой-либо творческой деятельности… Воистину, он — скопец не только телом, но и душой.

Зато пышным цветом распускаются в этой выхолощенной душе типичные пороки людей, с ограниченным умственным кругозором и низкой нравственностью: эгоизм, хитрость, лукавство, коварство, алчность…

Таков типичный «профессиональный» и бытовой облик матерого, преуспевшего в жизни скопца.

Скопцы ставят себе в заслугу целый список (весьма сомнительный) добродетелей. Они-де — трудолюбивы и настойчивы, спокойны и рассудительны, терпеливы и честны… Но все эти «добродетели» превращены у скопца только в средство для его основного заветного порока, все они подчинены и служат той единственной живой, до необузданности доростающей, страсти, которая владеет черствым оскопленным сердцем: это — страсть к деньгам, жажда стяжательства, наживы и накопления.

Так скопец становится скопидомом…

КУДА ПЛЫЛ «КОРАБЛЬ»…

Возникновение в России скопчества, как секты, относится к сравнительно позднему времени — ко второй половине 18-го столетия.

Вот в эту пору Кондратий Селиванов, основатель скопческой секты, выступил с новым «спасительным» учением.

Ученне это во многом сходилось с учением «хлыстов», от которых отделился Селиванов после того, как хлыстовская богородица Акулина Ивановна признала его «богом над богами, царем над царями, пророком над пророками, сыном божиим, рожденным по наитию святого духа» от нее, пророчицы Акулины.

От хлыстовского обряда в новой секте удержалось многое: «распевцы», радения, «пророчества» и самое наименование сектантской ячейки — «корабль». Коренное же отличие от хлыстовства заключалось в требовании оскопления, как единственного залога спасения души.

С момента ареста Селиванова и ссылки его в Сибирь на каторгу вокруг его имени начинает сплетаться дикая сказка, усиленно распускаемая его последователями… О том, что Кондратий Селиливанов-де не беглый тамбовский мужик, а — царь всея руси Петр III, свергнутый с престола своей женой Екатериной и чудесно спасшийся от рук подосланных убийц. Да и царь Петр — не простой человек, а — «Христос во вторы пришедший на землю»…

Первое пришествие, имевшее целью насадить на земле скопчество, не дало желательных результатов: «только 12 апостолов удалось Христу посадить на белых коней». Наступило время второго пришествия: «вернется из иркутских стран царь-батюшка, искупитель Петр Федорович, объявится на Москве и ударит в Успенский колокол, на престол царский воссядет и соберет около себя своих детушек»… И когда число «убеленных» праведников на земле достигнет апокалипсического числа — 144.000 — наступит тысячелетнее царство правды христовой…

В дореволюционной России главари и организаторы скопческой секты насчитывали в своем распоряжении колоссальные имущества и капиталы на десятки миллионов золотых рублей. Они в значительной степени руководили рыночной торговлей. Они держали в своих руках нити биржевых спекуляций…

Не отличаясь особенной многочисленностью, эта секта всегда поражала своей исключительной живучестью: раз проникнув в селение или в семью, скопчество неизменно пускало там прочные корни. Особенное распространение оно получило на родине Селиванова в Тамбовской губ., в Курской и Орловской губерниях, в Поволжьи, в обеих столицах и в Сибири, в местах ссылки скопцов (Якутия, Туруханский край, Минусинский округ).

На протяжении первых ста лет своего существования (по данным медицинского департамента за 1872 г.) скопчество сумело завербовать в свои ряды 5.444 мужчин и женщин.

На протяжении всей своей истории эта секта во всей отвратительной наготе проявила свое хищническое капиталистическое нутро. Беспощадная эксплоатация трудящихся всегда была у скопцов руководящим хозяйственным принципом.

Паразитизм скопцов тем омерзительнее, что во все времена они прикрывали его личиной доброты и милосердия.

Благотворительность была исстари одним из способов, которым скопцы вербовали новых «овечушек». Это была система обдуманного втягивания бедноты в долговую кабалу. Сам учитель Селиванов в одном из своих «посланий» рекомендовал не благодетельствовать без расчета. И верные этому завету скопцы, благотворя, ссужая деньги, помогая в беде, никогда не забывали о «документике». Они не торопили своих должников с уплатой, не брали их до поры

— до времени за горло, — они копили расписочки И только когда становилось совершенно очевидным, что жертве уже не выпутаться из петли, благотворитель предъявлял свое требование:

— Оскопись — и прощу долг. А не согласен — в долговую яму!

Так действовали, например, известные по громким скопческим процессам прошлого купцы-оскопители Варачев и Бровченко, судившиеся в свое время за совращение в скопчество крестьян Поволжья и Екатеринославщины.

Другим способом вовлечения была откровенная покупка людей. Во времена крепостного права скопцы выкупали крестьянских детей, платя помещикам до тысячи рублей серебром за 14-15-летнего мальчика. Позднее «кормчие» столичных кораблей рассылали по провинции специальных разъездных агентов-вербовщиков. Их задачей была поставка «товара», т. е. желающих оскопиться за известную сумму. В своих секретных письмах-инструкциях оскопители так и выражались:

— …«Скажи, чтобы товар привозили в Москву, очень хорошо его принимают…»

Третьим способом была вербовка по деревням подростков из бедных семей, под видом найма «в услужение к богатому купцу»:

— Жалеть не будете, — убеждал скопец родителей-бедняков, — жалованье положу хорошее, стол у меня сытный… А малец по крайности в люди выйдет…

Недаром все богатые скопцы почти всегда были детьми бедных родителей. Пройдя тяжелую школу

— в темной лавке столичного купца или менялы, с детства росшие в обстановке скопческого быта, они выростали готовыми кандидатами в секту и — после известной операции — становились преемниками торгового дома.