Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания - Кирилл Привалов

Чудеса продолжались! Гремела колесиками-подшипниками «чертова» тележка, которой, как фокусник, манипулировал Мишель. Чертыхался вьетнамец, помолодевший от пива с ромом и сразу ставший похожим на Рауля Кастро. Что-то мычал, совсем по-квазимодовски, деловитый «Эй, Гадость!», тщетно пытавшийся протащить одновременно в дверь и торшер, и ночник. В итоге чехол с торшера сорвался, а керамическая лампа треснула… Но царствовал в этом бедламе месье Паскаль. Единолично правил! Он, хотя и расцарапал напрочь обшивку лифта, совершенно не приспособленного для столь масштабных пролетарских акций, зато перетаскал на своем горбу комод и диван, кровать и шкаф, стол и бюро…

Наконец фургон опустел. Мебель, коробки, узлы были выгружены и свалены в кучу в прихожей и гостиной.

– Куда ставить будем, хозяин? – спросил не знающий устали месье Паскаль.

Я лишь развел руками. Откуда я мог знать, как моя жена расставит весь этот сонм вещей в новой квартире?

– Пока оставьте так, – только и смог ответить я.

– Тогда распишитесь! Вот здесь! – И месье Паскаль, старший, ткнул в серую казенную бумажку огромным пальцем с ногтем, напоминающим танковую броню. – Напишите: «Претензий не имею».

– Э, нет! – взвизгнул я. – Мне нужно проверить, все ли вещи целы. К тому же вы испортили две лампы!

– А я-то думал, что вы настоящий советский человек, – проявив политическую осведомленность, с укоризной покачал головой месье Паскаль. – Мы же рабочие люди, месье Попофф (во Франции русских часто зовут «Поповыми». – К. П.), Неужто пожалуетесь?

– А как же лампы?! – упорствовал я, становясь сам себе противен. – И сервировочный столик, смотрите, почему-то без ручки!

– И тебе не стыдно, камарад? – в голосе бригадира грузчиков появилась сталь. – Ты будешь фискалить хозяину на рабочих!

Потом мы еще не раз и не два встречались с месье Паскалем. Первый раз он пришел за моим автографом и принес ручку от сервировочного столика, которая – как он объяснил – отвалившись, закатилась в дальний и темный угол. (На самом деле эта ручка была не моя, командир грузчиков отломал ее у столика других своих клиентов, но меня и это устраивало – статус-кво должен был быть восстановлен любым путем!) Во второй – он склеил керамическую основу ночника. В третий – захватил с собой бутылку мартиникского рома. У меня в холодильнике обнаружилась бутылка водки. Мы выпили все, что можно пить в моем доме. Все – кроме воды из-под крана! И я затянул по-русски «Катюшу». Месье Паскаль обнял меня рукой-бревном и, проникновенно закатив глаза, подхватил припев по-французски неожиданно тонким для его внушительной комплекции голосом… Как, когда и где я подписал бумагу о том, что у меня к месье Паскалю «претензий нет», я не помню. Но подписал наверняка. Видимо, в конце концов дал о себе знать еще не вытравленный до конца рефлекс пролетарской солидарности бывшего советского человека.

«…Скупой платит дважды», – винил я себя. Каюсь, месье Паскаля и его штрафную команду я нашел много лет назад не в официальных «Желтых страницах», а в подозрительном боевом листке, подброшенном мне в почтовый ящик. Поэтому, обуреваемый благими намерениями и недобрыми воспоминаниями, я решил на этот раз обращаться только в солидные транспортные компании. И тем не менее влип по уши в Париже с отправкой в Москву наших вещей.

Недолго выбирая между транспортными компаниями, способными грамотно загрузить в свой трайлер наш багаж, я остановился на фирме – назовем ее – NNN. Ее представители с особой предприимчивостью окучивали меня с двух концов. Из Парижа, где явившийся в мою квартиру толкач из NNN обещал мне самый лучший в мире сервис и самый честный в Европе персонал, и из Москвы, откуда меня соблазнял по телефону милый молодой человек, оказавшийся моим тезкой и отрекомендовавшийся зятем моих давних знакомых, а заодно и представителем этой же фирмы в России. Вскоре обнаружилось, что оба змея-искусителя нагло врали. Впрочем, я сам виноват. Разве обещания касаются кого-либо, кроме того, кому они даются?

Когда в Париже в день перед отлетом в Москву ко мне приехал грузовик от NNN, мне стало не по себе. Группа захвата, присланная – казалось бы – стопроцентно французской фирмой, состояла из пятерых огромных негров. Какой яйцеголовый балбес придумал байку про пигмеев?! Рядом с этими сенегальскими стрелками истинным пигмеем был я с моими метр восемьдесят. Впрочем, очень быстро выяснилось, что к Африке эти гренадеры не имели ровным счетом никакого отношения. Трое из штрафного взвода были из Гаити, двое – из Гваделупы, заморского департамента Франции, а значит, почти чистопородные галлы, только очень смуглые. Командовал афро-американскими собратьями похожий на портовый кран средних размеров гаитянец цвета индиго, которого я прозвал про себя «дядей Томом».

Зачем эта экзотика: Гаити, Гваделупа?.. Позднее французские друзья мне объяснили, что рынок рабочей силы в сфере транспортно-погрузочных услуг держат во Франции гаитянцы, жестокие, властные и спаянные между собой. Они не пускают в бизнес конкурентов – африканцев и славян – и обычно набирают к себе в ватагу биндюжников из своего ближайшего географического окружения, иммигрантов с Антильских островов. Они и говорят на том же самом креольском диалекте, что и гаитянцы, и островной морали следуют той же самой. Одно слово: куль Твуду… Большинство из них работают нелегально, лишь два-три человека из экипажа – те, у кого есть французские паспорта, – официально зарегистрированы на рынке труда. Перевозочные компании это вполне устраивает: меньше социальных отчислений. Качество сервиса? Конечно, оно страдает от непрофессионализма и текучести персонала. Но, скажем, NNN возмещает это рекламной трескотней и активностью зазывал, способных пообещать с три короба, лишь бы получить от клиента заказ.

Когда я оформлял заказ, коммерческий агент из фирмы выставил счет и уточнил:

– Если вы не займете весь объем контейнера, разница в деньгах будет вам возмещена… Напоминаю вам: вы можете по причине отъезда оформить «детакс» – возврат таможенной пошлины – на купленные в последнее время вещи. Такова практика: на выезде из Франции наш водитель, специально обученный человек, ваши бумаги зарегистрирует, проштемпелюет, и таможенная пошлина будет вам возвращена… Это ваше право.

Люди нередко прибегают ко лжи, сами не подозревая, что говорят правду. Но, как выяснилось позднее, это был не тот случай…

С первых минут общения с шоколадной командой мне сделалось жутко неловко. Прежде всего: как к ним обращаться? «Господа негры»? Неполиткорректно, даже во Франции, где пофигизм и пренебрежение по отношению к иностранцам являются национальными чертами. «Товарищи черные»? Тоже не подходит: гусь славянину не товарищ. Просто «господа»? Тьфу восемь раз! Язык не поворачивался… Тем более что они все время чирикали между собой исключительно на диалекте «креоли», понятном мне в такой же степени, как язык гордых вайнахов, и демонстративно подчеркивали свою полную от меня отстраненность. Поэтому после раздумий я решил к ним обращаться исключительно демократично: «Ребята!» Как-никак я и сам – из бывших советских трудящихся.

Веселые ребята – и это меня обидно поразило – были потрясающе экипированы. В их распоряжении были разногабаритные ящики-крафт из прочного, плотного картона, специальная упаковочная труха из маленьких кусочков пенопласта, полиэтиленовая пленка с пузырьками воздуха и – самое главное! – огромное количество бумаги. В эту бумагу они, как машины, заворачивали все подряд. Получались пухлые, почти как снежные, шары, которые они складировали в картонки. Причем, как мне показалось, смуглокожие парубки соревновались в том, кто слепит шар побольше и пообъемистее. Когда я заглянул на кухню, увидел совершенно кафкианскую картину: первый чернокожий брал с полки по одному предмету, а второй с невозможной для человека быстротой закатывал его в ворох упаковочной бумаги. После этой операции оставалось только впихнуть пухлый ком в коробку – можно сказать, индивидуальную для каждого предмета. Так, пылесос оказался у меня запакован в целых шесть (!) картонок. Причем для каждой из щеток был предусмотрен свой ящик.

Эти манипуляции показались мне более чем странными. Я обратился за разъяснениями к дяде Тому, но тот, выслушав меня, принялся белозубо и заливисто хохотать в голливудском стиле Эдди Мэрфи. Затем выпучил на меня глаза с розовыми белками и сказал лишь одну фразу.

– Все должно быть хорошо упаковано.

Меня при всей моей любви к французской лапидарности такой лаконизм вовсе не устраивал. Я выразил недоумение, мотивируя тем, что перевозчики, работая так, грубо забивают объем, я же плачу как раз за место в контейнере. Но дядя Том из тропиков отличался непростым характером.

– Все должно быть хорошо упаковано, – медленно и тщательно повторил он и сжал кулаки, каждый из которых оказался в полтора раза больше моей головы.