Любовь поэтов Серебряного века - Нина Щербак

В нежную стужу недвижных век,

Имя твое – поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток…

С именем твоим – сон глубок.

Марина Цветаева

Андрей Белый 1880 – 1934 «Не осуди мое молчанье»

В годы эмиграции Зинаида Гиппиус вспоминала: «Удивительное это было существо, Боря Бугаев! Вечное „игранье мальчика“, скошенные глаза, танцующая походка, бурный водопад слов, на все „да-да-да“, но вечное вранье и постоянная измена. Очень при этом симпатичен и мил, надо было только знать его природу, ничему в нем не удивляться и ничем не возмущаться. Прибавлю, чтобы дорисовать его, что он обладал громадной эрудицией, которой пользовался довольно нелепо. Слово „талант“ к нему как-то мало приложимо. Но в неимоверной куче его бесконечных писаний есть кое-где проблески гениальности».

Борис Николаевич Бугаев (псевдоним Андрей Белый) – русский писатель, поэт, критик, филолог, философ, теоретик символизма. Родился в Москве в «профессорской» семье 14 (26) октября 1880 года. Отец Бугаева – выдающийся математик, в 1886 – 1891 годах декан физико-математического факультета Московского университета, основатель Московской математической школы, предвосхитивший многие идеи Константина Циолковского и русских «космистов». Мать занималась музыкой и пыталась противопоставить художественное влияние «рационализму» отца. Суть этого родительского конфликта постоянно воспроизводилась Белым в его позднейших произведениях.

Профессор Бугаев в ту пору говаривал: «Я надеюсь, что Боря выйдет лицом в мать, а умом в меня». За этими шутливыми словами скрывалась нешуточная семейная драма. Профессор был не только чудаковат, но и очень некрасив. Однажды на каком-то концерте (уже в начале 1900-х годов) Надежда Брюсова, сестра поэта, толкнув локтем Андрея Белого, спросила его: «Смотрите, какой человек! Вы не знаете, кто эта обезьяна?» «Это мой папа», – ответил он с тою любезнейшей, широчайшей улыбкой совершенного удовольствия, чуть не счастья, которою он любил отвечать на неприятные вопросы. Мать же Андрея Белого была очень хороша собой. На одном из чествований Тургенева, по воспоминаниям Владислава Ходасевича, «возле знаменитого писателя посадили московских красавиц: Екатерину Леткову и Александру Бугаеву. Они сидят рядом и на известной картине К. Е. Маковского „Боярская свадьба“, где с Александры Дмитриевны писана сама молодая, а с Екатерины Павловны – одна из дружек».

Андрей Белый боялся отца и втайне его ненавидел (недаром потенциальные или действительные преступления против отца составляют фабульную основу многих его произведений). Мать же он жалел и восторгался ею почти до чувственного восторга. Но чувства эти, сохраняя всю остроту, с годами осложнялись и вступали в противоречия с противоположными. Ненависть к отцу, смешанная с почтением к его уму, с благоговейным изумлением перед космическими пространствами и математическими абстракциями, которые вдруг через него раскрывались сыну, оборачивалась любовью. Влюбленность же в мать уживалась с нелестным представлением об ее уме.

По меткому замечанию Ходасевича, «каждое явление, попадая в семью Бугаевых, подвергалось противоположным оценкам со стороны отца и со стороны матери. Что принималось и одобрялось отцом, то отвергалось и осуждалось матерью – и наоборот».

Женщины волновали Андрея Белого гораздо сильнее, чем принято думать. «Тактика у него, – вспоминал Ходасевич, – была всегда одна и та же: он чаровал женщин своим обаянием, почти волшебным, являясь им в мистическом ореоле, заранее как бы исключающем всякую мысль о каких-либо чувственных домогательствах с его стороны. Затем он внезапно давал волю этим домогательствам, и, если женщина, пораженная неожиданностью, а иногда и оскорбленная, не отвечала ему взаимностью, он приходил в бешенство. Обратно: всякий раз, как ему удавалось добиться желаемого результата, он чувствовал себя оскверненным и запятнанным и тоже приходил в бешенство. Случалось и так, что в последнюю минуту перед „падением“ ему удавалось бежать, как прекрасному Иосифу, – но тут он негодовал уже вдвое: и за то, что его соблазнили, и за то, что все-таки недособлазнили».

Андрей Белый играл в своей жизни ангела – белокурый, восторженный, голубоглазый и очень обаятельный настолько, что это можно было бы считать пороком. Но современники вспоминали, что все в его присутствии буквально озарялось. Молодая поэтесса Нина Петровская не могла его не заметить, как не мог не заметить эту яркую страстную женщину и Андрей Белый. Спустя несколько недель после знакомства любители поэзии обратили внимание на… грудь Нины. Там красовался тяжелый черный крест, висящий на деревянных четках. Такой же крест носил и Андрей Белый. «Нина, вы забираете у нас светлого гения! Вы слишком земная! – кричали ей в ухо мистически настроенные доброжелатели. – Оставьте Белого в покое!»

Андрей Белый не выдержал первым и просто перестал общаться. Ходасевич вспоминал, как Нина Петровская пострадала за то, что просто стала его возлюбленной. После разрыва она, как настоящая женщина, пыталась привлечь внимание других мужчин, и небезуспешно. Впрочем, ведомая яростным желанием отомстить «ангелоподобному», результатов она не добилась. Поэт не был склонен к ревности и совершенно не собирался идти против общественного мнения.

Через какое-то время после разрыва Андрей Белый в Политехническом музее читал лекцию по литературе. Стройный, вдохновленный, он стоял за кафедрой и вещал о самой страстной своей любви – символизме. Нина тихо открыла дверь в аудиторию, мягко и незаметно, как кошка, подошла к нему вплотную. Поэт увидел перед собой три расширенных зрачка. Два принадлежали огромным глазам его бывшей любовницы, а третий – направленному на него дулу револьвера. Нина выстрелила. Револьвер дал осечку. Впоследствии Петровская печально говорила своему другу и поэту Владиславу Ходасевичу: «Бог с ним. Ведь, по правде, я уже убила его тогда, в музее».

В 1904 году Андрей Белый познакомился с молодым поэтом Александром Блоком. Их личные и литературные судьбы оказались связаны навсегда. Александр Блок приехал в Москву с молодой женой Любовью Менделеевой, знакомой некоторым московским мистикам и уже окруженной их восторженным поклонением, в котором придавленный эротизм бурлил под соблазнительным и отчасти лицемерным покровом мистического служения Прекрасной Даме. Андрей Белый тотчас поддался общему настроению, и жена нового друга стала предметом его пристального внимания. Этому вниманию мистики покровительствовали и только раздували его. Впрочем, не нужно было и раздувать – внимание превратилось в любовь, которая, в сущности, и дала толчок к разрыву с Ниной Петровской.

Братские чувства, первоначально предложенные Андреем Белым, были приняты Любовью Менделеевой благосклонно. Тот, некогда иронизировавший по поводу женитьбы Александра Блока, теперь почти неприкрыто отождествлял Любовь Дмитриевну с Вечной Женственностью. «Вот она сидит с милой и ясной улыбкой, как будто в ней и нет ничего таинственного, как будто не ее касаются великие прозрения поэтов и мистиков», – писал он в статье «Апокалипсис в русской поэзии».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});