Наводнение - Сергей Хелемендик

Доктор Хуан Сантос Родригес умел разрешать любые проблемы с волшебной быстротой и легкостью. Мягко отстранив Роландо, он несколько раз повернул ручку двери, и дверь приоткрылась, причем граф заметил, что замок был не заперт. Потом он осторожно подхватил Луиса на руки и без видимых усилий донес до дивана. Роландо топтался у порога и хихикал.

После беглого осмотра Луиса граф попросил Роландо принести коричневый саквояж, известный многим жителям Ринкон Иносенте. Саквояж с набором всего, что граф считал самым необходимым в экстренных случаях, всегда стоял на видном месте в его доме, поскольку, появившись в Ринкон Иносенте, доктор Хуан – так окрестили его местные жители – практически заменил собой бригаду «Скорой помощи», приезжавшую каждый раз из провинциального центра. За пять лет граф Хуан Сантос Родригес стал в Ринкон Иносенте всеобщим любимцем. Он умел лечить любые болезни, в любое время, получая за свою помощь только жалованье, которое платило ему правительство Эль-Параисо. Это особенно подкупало местных жителей, никогда не любивших платить врачам и считавших, что, потраченные на пиво, эти деньги принесут здоровью намного больше пользы.

Доктор Хуан был удивлен. Рассматривая Луиса сквозь темные очки, он наконец нарушил молчание:

– Видишь ли, Луиси, я никогда не вмешиваюсь в твою жизнь, но… Но мне кажется, что это наркотик. Это так странно и неожиданно, и опасно! Я не специалист и не могу точно сказать, что именно, но это явная наркотическая интоксикация. – Граф замолчал, продолжая внимательно рассматривать лицо Луиса. – Это очень серьезно! Что случилось, Луиси, почему ты вдруг решил стать наркоманом? Ты слышишь меня?

Граф взял Луиса за руку, еще раз пробуя пульс. Луис медленно и монотонно покачивал головой, тяжело дышал и, казалось, не слышал слов графа. Не дождавшись ответа, граф слегка повысил голос:

– По крайней мере, скажи мне, что ты принял? Я буду знать, как быстрее помочь тебе!

– Хуан, я ничего не помню! Ничего… Боже, как больно!.. – Луис громко шептал, не открывая глаз. Его голова продолжала раскачиваться из стороны в сторону. – Обычный «дайкири»1… Вечером, как всегда… А потом – пустота… Потом – ничего…

Превозмогая боль, Луис вспоминал вслух и не мог вспомнить, что же случилось после того, как он допил бокал дымящегося «дайкири», сидя под тентом бара. Это было вчера, после десяти часов вечера. Все, как обычно. «Дайкири», старый Эбелио за стойкой и что-то еще… Что-то еще отложилось в памяти Луиса и настойчиво пробивало себе дорогу. Это нечто, беспокоящее, возникло вдруг ясно, как только что проявленная фотография. Да, именно это привлекло к себе внимание Луиса вчера в баре. В затененном углу у эстрады, где всегда усаживаются влюбленные парочки, сидел незнакомый угрюмый тип. Местным он быть не мог. Всех жителей Ринкон Иносенте Луис знал в лицо и здоровался с ними. А для туриста этот тип был как-то слишком озабочен. Он все время уводил глаза в сторону, и тем не менее Луису казалось, что он постоянно смотрит на него вязким прилипчивым взглядом. Это был лысый мужчина с маленькой головкой и фигурой, похожей на муравья. Ему легко можно было бы дать и сорок, и пятьдесят лет. Он то и дело вскакивал со стула и бродил по веранде без видимой цели. Отставляя широкий зад куда-то вниз, он неуверенно, поспешно перебирал толстыми кривыми ногами, наклоняя голову вперед, и казалось, что он вот-вот споткнется или только что споткнулся. Силуэт его муравьиной фигуры – последнее, что запомнил Луис. Потом было пробуждение в незнакомом странном месте и боль, невыносимая боль во всем теле…

Роландо принес саквояж. Доктор Хуан по-прежнему пристально смотрел на Луиса, в то время как его руки нашли в чемоданчике шприц и проворно собрали его.

– Не знаю, в чем дело, Хуан. Какие, к черту, наркотики… – закончил свой несвязный рассказ Луис. – «Дайкири» – и всё! Обычный «дайкири»… Дай мне что-нибудь, чтобы заснуть! И не надо смотреть на меня как на чокнутого. Я как-нибудь сам разберусь, в чем тут дело. Пусть только отпустит эта… – Луису хотелось выругаться, но он замолчал, потому что граф не любил ругательств.

Доктор Хуан снял очки. Его большие глаза весело задвигались.

– Извини меня, Луиси, но мне кажется, что какие-то мерзавцы просто подсыпали тебе в «дайкири» древний яд из средневекового перстня, и ты выживешь только благодаря своему здоровому организму и еще, быть может, тому, что яд за много веков испортился. Наверное, ты оказался единственным законным наследником какой-то династии и тебя решено вытравить, как таракана…

Говоря все это, доктор Хуан отломил головки нескольким ампулам и, наполнив шприц, взял Луиса за руку. Еще несколько минут он говорил что-то легкое и забавное, пока Луис не заснул. Потом граф слушал его сердце. Глаза графа были напряженны и колючи. Когда он закрывал свой саквояж, дверь распахнулась, и в комнату влетела Люси – графиня Люсия Сантос Родригес.

– Луиси, не болей! Вот тебе бегемот плавающий! – зазвенел ее голос, но повелительный жест отца заставил Люси перейти на шепот:– Ты еще не вылечил Луиси, папа? – Синие круглые глаза графини были полны тревоги. Она почувствовала страх отца и тоже испугалась.

Люси была замечательно хороша собой. Кожа четырехлетней девочки была необыкновенного, золотисто-коричневого цвета, что в сочетании с соломенными волосами и огромными ярко-синими глазами, такими же подвижными, как у отца, но по-детски ясными, производило сильнейшее впечатление на жителей Ринкон Иносенте, да и не только на них. Графиня была крепкой, неутомимой и жизнерадостной, как котенок.

Граф молча направился к двери, и девочка послушно потопала за ним, оглядываясь на Луиса и сокрушенно покачивая головой. Толстого надувного бегемота она оставила на полу посреди комнаты и уже на улице убедительно объяснила, что «когда Луиси проснется, бегемот сразу скажет ему, что надо идти к нам пить чай»…

Из динамика маленького дешевого магнитофона доносился громкий, счастливый хохот Луиса, сквозь который прорывалось бормотание: «Ну, ты! Ну, перестань! Ну, отстань от меня, слышишь!» Казалось, бормотал заика. То и дело голос бормотавшего прерывался странными звуками, отдаленно напоминавшими кудахтанье курицы.

– Это он меня… это самое… щекотал! – признался Шакал, искоса посматривая на Лысана, который угрюмо и сосредоточенно созерцал собственные сандалии.

Адам Бочорносо, по кличке Лысан, укрепившейся за ним с незапамятных времен, был классически лыс. Нечто похожее на волосы росло по бокам его маленькой головки и лишь подчеркивало лаковое сияние лысины. Лысан сидел на ярко-салатовом диване в согбенной позе, которую принимал всегда, когда ему приходилось размышлять. Занятие это для Лысана было неприятным. Он весь подбирался и съеживался от напряжения.