Краткая история мифа - Карен Армстронг

Исследователи полагают, что первые мифы о восхождении на небеса возникли еще в эпоху палеолита и были связаны с фигурой шамана — религиозного вождя в общине охотников и собирателей. Шаман владел техниками вхождения в транс, достижения экстаза; его видения и сны были сосредоточены на идеалах охоты и придавали ей духовный смысл. Охота была сопряжена с огромной опасностью. Охотники на несколько дней расставались со своими близкими, покидали безопасную пещеру и рисковали жизнью, чтобы добыть пищу для всего племени. Однако, как мы увидим, охота не сводилась только к выслеживанию и убийству зверя: как и любой род занятий, она была священнодействием. Шаман также совершал подобные походы — но на духовном уровне. Считалось, что дух его способен временно покидать тело и отправляться в небесный мир. Погружаясь в транс, шаман возносился в мир богов и совещался с ними от имени всего племени.

В пещерных святилищах эпохи палеолита, обнаруженных в Ласко (Франция) и Альтамире (Испания), сохранились наскальные рисунки со сценами охоты; кроме животных и охотников, там встречаются изображения людей в птичьих масках, символизирующих способность летать. По всей вероятности, это были шаманы. По сей день в охотничьих сообществах от Сибири до Тьерра дель Фуэго шаманы убеждены, что, входя в транс, они поднимаются на небеса и говорят с богами, подобно людям «золотого века». Шаман проходит специальную подготовку, обучаясь техникам погружения в транс. Некоторые шаманы в подростковом возрасте переживают психическое расстройство, которое становится знаком разрыва с прежним обыденным сознанием и обретения способностей, некогда присущих всем людям, но ныне утраченных. Шаман погружается в транс в ходе особых ритуалов — камланий, включающих танец и барабанный бой. Нередко он взбирается на дерево или шест, символизирующие Древо, Гору или Лестницу, некогда соединявшую небо и землю[12]. Вот как современный шаман описывает свое путешествие через недра земли на небо:

«Когда люди поют, я танцую. Я вхожу в землю. Я иду в место, похожее на место, где люди пьют воду. Долгий путь, очень далекий… Когда я выхожу наружу, то уже взбираюсь. Взбираюсь по нитям… эти нити — там, на юге… а когда приходишь к месту Бога, становишься маленьким… Делаешь то, что должен там сделать. Потом возвращаешься туда, где все люди»[13].

Шаман, как и охотник, встречается в своем походе со смертью. Когда он возвращается к общине, душа его еще остается где–то вне тела, и помощникам приходится оживлять его. Они «держат голову и обдувают щеки. Так удается снова ожить. Если они не сделают этого с тобой, ты умрешь… просто умрешь, и все»[14].

Полет духа не сопровождается путешествием в буквальном смысле слова: это экстатическое состояние, в котором человеку кажется, что его душа выходит из тела. Нельзя подняться на высочайшее из небес, не спустившись прежде в недра земли. Новой жизни должна предшествовать смерть. Эти древнейшие представления о духовности сохраняются и в дальнейшем: подобные мотивы встречаются в описаниях духовных путешествий, предпринимаемых мистиками и йогами во все времена. Исключительно важно, что мифы и ритуалы, связанные с восхождением на небеса, возникли еще на заре истории. Это означает, что одно из главных устремлений человека — желание преодолеть свои ограничения. Как только процесс эволюции человека завершился, оказалось, что в самой человеческой сущности заложена жажда трансценденции.

Шаманы существуют только в охотничьих сообществах, и важную роль в их духовной жизни играют животные. В ходе обучения современные шаманы иногда уходят жить в лесную чащу, среди зверей. Предполагается, что шаман должен встретить животное, которое откроет ему тайны духовных путешествий, научит его языку зверей и станет его верным спутником. В этом нет ничего унизительного. В охотничьих сообществах на животных не смотрят свысока — напротив, считается, что они обладают великой мудростью. Им ведомы тайны долголетия и бессмертия, и шаман, общаясь с ними, продлевает свою жизнь. Распространены поверья, что в «золотом веке», в изначальном раю, все люди знали язык животных, и, пока шаман не обретет эту способность вновь, он не сможет путешествовать в Божественный мир[15]. Его путешествие имеет не только духовную, но и практическую цель. Как и охотник, шаман приносит пищу своему племени. Гренландские эскимосы, например, верят, что тюлени принадлежат богине — Хозяйке зверей. Когда тюленей становится мало, шаман отправляется умилостивить богиню и восстановить изобилие[16].

По всей вероятности, в эпоху палеолита бытовали схожие мифы и обряды. Ключевую роль здесь играет тот факт, что homo sapiens был «обезьяной–охотником»: он выслеживал, убивал и поедал других животных[17]. По–видимому, палеолитическую мифологию отличало особое почтение к животным, которые теперь служили человеку пищей. Большинство зверей, на которых люди охотились, превосходили человека силой и размерами. Чтобы компенсировать свои недостатки, человеку приходилось изобретать новое оружие и новые приемы охоты. Но в связи с этим неравенством возникали еще и проблемы психологического свойства. Антропологи отмечают, что современные коренные народы нередко считают зверей и птиц такими же «людьми», как и сами люди. Часто встречаются легенды о превращении людей в животных и наоборот; убить животное — значит убить друга; и поэтому после удачной охоты люди нередко испытывают чувство вины. Как священнодействие, сопряженное с большой опасностью, охота обставляется с церемониальной торжественностью и окружается множеством обрядов и табу. Перед походом охотник должен воздерживаться от секса и соблюдать ритуальную чистоту; мясо убитого зверя отделяют от костей, а скелет с черепом и шкуру аккуратно складывают, стараясь «восстановить» животное и тем самым помочь ему возродиться к новой жизни[18].

По–видимому, подобные чувства испытывали и древнейшие охотники. Им предстояло усвоить суровый урок. Они еще не знали земледелия, так что для поддержания собственной жизни им приходилось уничтожать других живых существ, связанных с ними узами родства. Главной добычей были крупные млекопитающие, похожие на человека телом и мимикой. Охотники видели, что животное боится, слышали его крики ужаса и невольно отождествлялись с ним. И кровь раненого зверя ничем не отличалась от человеческой. Столкнувшись с этой чудовищной дилеммой, люди создали мифы и ритуалы, позволявшие примириться с убийством своих собратьев. Отчасти эти мифы и ритуалы сохранились в составе позднейших мифологических систем: людей по–прежнему мучило чувство вины перед животными, убитыми на охоте. Почти во всех религиозных традициях древности центральное место занимал ритуал жертвоприношения животного — пережиток прежних охотничьих ритуалов, призванных почтить зверя, жертвующего жизнью ради человека.

Таким образом, первый расцвет мифологии пришелся на период, когда homo sapiens стал homo necans — «человеком–убийцей» и обнаружил, что смириться с новыми условиями существования в жестоком мире очень непросто. Зачастую мифы рождаются из глубинной тревоги, которая, по существу, вызвана проблемами практического свойства, но не поддается чисто логическим доводам. Люди успешно компенсировали свои физические недостатки развитием интеллектуальных способностей, позволивших совершенствовать навыки охоты. Они изобретали оружие и учились эффективно организовывать совместную жизнь и работу. Уже на этой ранней стадии homo sapiens обрел то, что греки позднее назовут логосом: логический, прагматический и научный тип мышления, обеспечивающий преуспеяние в мире жесткой конкуренции.

Логос принципиально отличается от мифологического мышления. В отличие от мифа, логос должен точно соотноситься с объективными фактами. Он представляет собой ту форму интеллектуальной деятельности, которая позволяет нам влиять на внешний мир — например, совершенствовать общественную организацию или развивать технологию. В отличие от мифа, он в основе своей прагматичен. Если миф обращен в прошлое, к воображаемому миру священных архетипов или к потерянному раю, то логос устремлен в будущее, озабочен постоянными попытками открывать что–то новое, уточнять старые представления, изобретать необычные вещи и добиваться контроля над окружающей средой. Однако и у мифа, и у логоса есть свои ограничения. В прежние времена большинство людей понимали, что миф и рассудок прекрасно дополняют друг друга: каждый действует в своей отдельной сфере, каждый выполняет свои задачи, и оба эти типа мышления людям необходимы. Миф не мог подсказать охотнику, как убить добычу и успешно организовать поход, но помогал справиться со сложными эмоциями, возникавшими из–за убийства животного.