Это смертное тело - Элизабет Джордж

«Что за черт?» — подумал он.

— Дело в том, — пояснила она, — что я очень боюсь лошадей.

— Пони не сделают вам ничего плохого, — ответил он. — Они к вам не подойдут, если вы не станете их кормить.

— Ну уж этого я делать не буду.

Она помедлила, словно ожидая, что Гордон скажет что-то еще, но он не был расположен разговаривать. Наконец женщина произнесла:

— Что ж, спасибо, — и это были ее последние слова.

Женщина пошла по дороге, указанной Гордоном. Она сняла шляпу и на ходу размахивала ею, удерживая за поля котиками пальцев. Волосы у нее были светлые, блестящие и короткие, они охватывали голову, словно шапочка. Женщина встряхнула ими, и волосы аккуратно легли на место, словно знали, где им нужно находиться. Нельзя сказать, чтобы Гордон был равнодушен к женщинам, поэтому он отметил ее грациозную походку. Однако в нем ничто не екнуло, и он был рад этому. Ему нравилось состояние независимости от женских чар.

Клифф поднялся к нему на леса с двумя снопами соломы на спине.

— Тесс она понравилась, — сказал он, словно желая объяснить что-то, а может, в защиту женщины. — Успеем сделать еще один заход, дружище, — прибавил он, заметив, что Гордон смотрит вслед незнакомке.

Но Гордон смотрел на нее не потому, что был очарован. Он хотел знать, туда ли она повернет от фонтана с нимфами и фавнами. Она повернула не туда. Гордон покачал головой. «Безнадежно, — подумал он. — Сейчас окажется на коровьем пастбище. Может, найдет кого-то еще, кто ей подскажет».

Вечером Клифф решил промочить горло. Гордон отказался составить ему компанию. Он вообще не пил и не допускал панибратства с подмастерьями, к тому же, будучи на тринадцать лет старше восемнадцатилетнего Клиффа, смотрел на него как на сына. Он полагал, что испытывает отцовские чувства, хотя детей у него не было, как и желания когда-либо ими обзавестись.

— Надо устроить Тесс пробежку. Она не успокоится, пока не сбросит накопившуюся энергию.

— Ты уверен, приятель? — спросил Клифф.

— Что я, свою собаку не знаю? — огрызнулся Гордон.

Он понимал, что Клифф имел в виду не Тесс, но ему понравилось, что он заставил помощника прикусить язык. Клифф слишком много болтал.

Гордон высадил его у паба в Минстеде, деревушке, занимающей небольшой земельный участок, на котором нашлось место для церкви, кладбища, магазина, паба и нескольких старых саманных домов, окруживших зеленую лужайку. На лужайку падала тень от старинного дуба, а возле дерева щипал траву пегий пони. Обрезанный хвост животного подрос с прошлой осени. Пони не поднял голову, когда пикап, грохоча, остановился в опасной близости от его задних ног. Будучи уроженцем Нью-Фореста, животное знало, что его право пастись там, где он пожелает, более древнее, чем право пикапа разъезжать по дорогам Хэмпшира.

— До завтра, — сказал Клифф и пошел в паб к дружкам.

Гордон посмотрел ему вслед и зачем-то подождал, пока за парнем не закрылась дверь. Затем снова завел мотор.

Как и всегда, он поехал в Лонгслейд-Боттом. С годами он уяснил, что привычка — залог безопасности. На выходных, возможно, он выберет другое место для выгула Тесс, но в конце рабочего дня в будни Гордон предпочитал территорию поближе к дому. Ему нравился простор Лонгслейд-Боттом. А если требовалось уединение, особенно по душе было то, что над низиной нависает лес, взбирающийся вверх по горному склону.

Низина начиналась от ухабистой автомобильной стоянки, на которую, подпрыгивая, выкатился автомобиль Гордона. Тесс на заднем сиденье радостно повизгивала в предвкушении пробежки. В такой хороший день автомобиль Гордона оказался не единственным: у открытого пространства выстроились шесть машин, словно новорожденные котята возле матери. В отдалении паслось стадо диких пони, среди них пять жеребят. Пони привыкли к присутствию людей и других животных, их не тревожил лай собак, играющих на лугу, но когда Гордон увидел их, пасущихся в сотне ярдов от него, он понял, что сегодня для его собаки не будет пробежки по стриженой траве. Тесс была помешана на диких пони Нью-Фореста и, несмотря на то что одно животное ее лягнуло, а другое куснуло, несмотря на брань Гордона, отказывалась признавать, что не создана для охоты на пони.

Ей уже сейчас не терпелось пуститься во весь опор. Она подвывала и облизывалась в предвкушении погони. Ее мысли легко было прочесть: «И малыши здесь! Отлично! Вот будет потеха!»

— Даже не думай, — строго сказал Гордон.

Он взял с сиденья поводок, пристегнул к ошейнику Тесс и отпустил собаку. Тесс радостно рванулась вперед. Гордон потянул поводок к себе, и началась настоящая драма: Тесс кашляла и задыхалась. «Вот и погуляли», — подумал Гордон с грустью.

— Что ж ты не пользуешься мозгами, данными тебе Господом? — спросил он.

Тесс смотрела на него, махала хвостом и улыбалась.

— Когда-то это срабатывало, — пробормотал он, — но сейчас у тебя этот номер не пройдет. Мы отправимся в другую сторону.

Он решительно повел своего золотистого ретривера на северо-восток, подальше от пони и их потомства. Тесс пошла за ним, но при этом она беспрестанно оглядывалась через плечо и выла. Возможно, надеялась, что он переменит решение. Однако этого не случилось.

Лонгслейд-Боттом состоял из трех участков: луга, на котором паслись пони, пустоши на северо-западе, поросшей вереском и лиловой болотной травой, и болота между ними, с подушками мха, всасывающими воду, и мелкими лужами, из которых торчали алые и белые цветы вахты. Тропа от автостоянки была проложена по самому безопасному пути через болото, и вдоль этой тропы свешивала головки пушица, образуя на торфяной почве большие белые пучки.

Гордон направился именно по этой дорожке, ибо она должна была вывести их к лесу Хинчелси. Там он спустит собаку с поводка. Пони оттуда не видны. Как говорится, с глаз долой, из сердца вон. Хорошо, что Тесс обладает таким чудным достоинством: для нее существует только настоящее.

Приближалось летнее солнцестояние, поэтому, несмотря на вечер, солнце все еще сияло на безоблачном небе. Его лучи просвечивали сквозь крылья ярких стрекоз и освещали плюмажи чибисов. Птицы вышли на прогулку, как и Гордон с собакой. Легкий ветерок доносил крепкий запах торфа и разлагающихся растений, которые его и создавали. Вся атмосфера была наполнена звуками — от громких стонов кроншнепов до властных криков владельцев собак на лугу.

Гордон по-прежнему держал Тесс на коротком поводке. Они начали подниматься к лесу, оставляя за собой болото и луг. Гордон решил, что лес лучше вечерней пробежки. Буки и дубы оделись в полновесную летнюю листву, а березы и каштаны широко раскинули ветви, значит, на дорожке между деревьями будет прохладно. После жаркого дня, проведенного на крыше, Гордону хотелось отдохнуть от солнца.

Когда они подошли к двум кипарисам, официально обозначавшим вход в лес, он отпустил собаку, и Тесс немедленно исчезла среди деревьев. Гордон проводил ее взглядом. Он знал, что пройдет немного времени, и она вернется. Скоро обед, а Тесс не из тех собак, что пропускают трапезу.

Гордон шел вперед и, не позволяя своему уму пребывать в праздности, мысленно называл деревья. Он изучал Нью-Форест с тех самых пор, как приехал в Хэмпшир, и через десять лет знал заповедник, его особенности, его родословную лучше местных жителей.

Спустя несколько минут он уселся на ствол срубленной ольхи неподалеку от падубовой рощи. Солнце просвечивало сквозь ветви деревьев, пятнами ложилось на рыхлую почву, за долгие годы превратившуюся в естественный компост. Гордон продолжал мысленно называть породы деревьев, затем перешел на травянистые растения. Но их здесь было мало, потому что в лес приходили питаться пони, ослы и лани. В апреле и в мае они, должно быть, устроили здесь пиршество и обглодали молодые папоротники, после чего перешли на цветы, побеги ольхи и ежевику. Животные словно бросали Гордону вызов, заставляя его задумываться над своими повадками, но в то же время облегчали ему задачу: они так обработали ландшафт, что идти под деревьями стало просто, не было нужды пробивать себе дорогу сквозь кустарник.

Гордон услышал собачий лай и встрепенулся. Он не почувствовал тревоги — судя по лаю, Тесс ничто не угрожало. Напротив, это было радостное тявканье. Таким голосом она приветствовала друга или брошенную в пруд палку. Гордон поднялся и посмотрел в ту сторону, откуда послышался лай. Звук все приближался, и вместе с лаем он услышал голос, женский голос, а вскоре увидел саму женщину, появившуюся под деревьями.

Поначалу он ее не узнал, поскольку она переоделась. Летнее платье, соломенная шляпа и сандалии уступили место брюкам цвета хаки и рубашке с короткими рукавами. Очки на ней были все те же (Гордон тоже был в очках, потому что солнце светило ярко), а обувь оказалась совершенно неподходящей. Вместо сандалий она надела веллингтоны[4] — очень странный выбор для летней прогулки, разве что женщина собиралась ходить по болоту.