Шаманизм - В. Лойко

Инициация. Смерть и возрождение

Долгое время шаманизм, особенно стадию посвящения в шаманы считали психопатологией, формой психического заболевания или эпилепсии. Дальнейшие исследования показали разницу между шаманом и психически больным человеком, но, тем не менее, следует признать, что это мистическое призвание довольно часто возникает как результат глубокого кризиса, граничащего с сумасшествием. Тот, кому не удается позитивным образом разрешить этот кризис, действительно может сойти с ума. Это касается, однако, действительно одаренных будущих шаманов, которые испытали очень сильный зов. Подавляющее большинство обходится без прохождения через тяжкие душевные испытания, такие как смерть и последующее возрождение, но и сила их оказывается ограниченной — скорее, их можно назвать лекарями, знахарями, актерами. Здесь мы рассмотрим те достаточно редкие случаи, когда шаман проходит через длительный и сложный путь инициации, который целиком меняет его личность и дает ему невероятные способности.

Каждая инициация, независимо от порядка ее процедур, включает период изоляции и некоторый набор обязательных испытаний и событий, которые должны произойти с новичком. Болезнь, которая возникает у будущего шамана в результате того, что он был «избран», самим фактом этого избрания превращается в преимущество, и иногда вся инициация проходит у новичка «внутри» его болезни и целиком в мире духов.

Основным событием, без которого в той или иной форме не обходится ни одно посвящение, является ритуальная смерть кандидата в шаманы. Это может быть просто символизирующий смерть и возрождение обряд, но иногда новичок переживает ужасное и крайне реалистичное видение, в котором его тело расчленяется на части, подвергается страшным пыткам, и то же самое происходит с его сознанием, которое испытывает полную дезинтеграцию. Затем шаман тем или иным образом воскресает и наполняется новой силой и новым восприятием. Вот как М. Элиаде описывает обряд инициации у эскимосов племени иглулик:

«У иглуликских эскимосов юноши или девушки, которые стремятся стать шаманами, подходят к учителю, которого они выбрали, и говорят: «Я пришел к тебе, потому что хочу видеть». Получив наставления учителя, начинающий проводит множество часов в одиночестве: он трет камнем о камень или сидит, размышляя в своем снежном жилище. Но посвящаемый должен пережить мистическую смерть и воскрешение. Он «замертво» падает и остается безжизненным три дня и три ночи или пожирается огромным белым медведем: «И тогда медведь с озера или ледника войдет внутрь и съест с тебя всю плоть, и останется от тебя один скелет, и ты умрешь. Но ты снова обретешь свою плоть, ты проснешься, и твоя одежда прилетит к тебе».

Отметим здесь образ скелета, который имеет важное значение во многих шаманских традициях, и не только. Кости часто рассматриваются как исходная, самая глубинная сущность человека и при этом самая долговечная. Здесь мы имеем дело с весьма глубокой символикой, указывающей как на идею возврата к своей самой глубокой сущности, к «началу себя» и последующее создание заново всего остального существа, так и на идею бессмертия человека, для которого смерть является лишь удалением напластований очередной жизни, ее грехов и привычных блоков восприятия. С подобными феноменами сталкивались и другие мистические традиции, и современные психотехники также иногда заставляют их приверженцев пережить подобные опыты. Как пишет Р. Уолш, «в наиболее драматической форме они проявляются на сеансах как холотропной, так и ЛСД — терапии».

Вот как шаманский опыт смерти и последующего возрождения описывает И. М. Гоголев:

«…Кысалга сидел в какой‑то черной яме и отчаянно пытался выбраться из нее: кричал, звал на помощь, но никто не приходил, не откликался. Вокруг были пустота и безмолвие. Выбившись из сил, он затих, и вдруг над головой его пронесся снежный вихрь, зашумели чьи‑то мощные крылья — показался громадный орел. Крючковатым клювом он ударил Кы — салгу в темя, схватил его калеными железным когтями и взмыл высоко в небо. Они долго летели в холодной темноте, мимо странных мерцающих облаков. И вот наконец орел остановился, грозно заклекотал. Кысалга, испуганно вскрикнув, полетел вниз…»

Попав в мир духов, неофит переживает собственную смерть и видит, как его тело приносится в жертву духам трех миров:

«…Изумленно вздохнув, Кысалга осмотрелся. Далеко внизу гневно ревели кипучие валы, разбиваясь вдребезги о каменную грудь утеса. Сверху мрачно нависало хмурое небо. Не теплились звезды, лишь уныло мерцала ущербная луна. И вот из темноты вышло громадное чудовище с большим окровавленным топором в лапах. Кысалга чуть не вскрикнул. Голова — медвежья, туловище — человечье! Чудище оскалило страшные клыки и прорычало, обдав его смрадным дыханием: «Нохоо, я снова явился, чтобы разрубить на куски твое тело, переплавить твои недоплавленные кости. Держись!» Кысалга в ужасе попятился, а чудище схватило его когтистыми лапами и швырнуло наземь. Раздался ужасающий рев, и Кысалга увидел занесенный над собой топор. Он отчаянно закричал, но брызнувшая кровь захлестнула его…

Голова Кысалги с жалобным криком покатилась по гладкому камню. Зверь ловко сграбастал ее и насадил на деревянный рожон. Довольно оскалившись, он разрубил обезглавленное тело на куски и стал раскладывать их на три стороны, глухо рыча: «Это — абаасы Верхнего мира, это — абаасы Нижнего мира, а сердцем и печенью пусть полакомятся абаасы Среднего мира».

Внезапно налетел черный смерч, с диким хохотом отбросил чудище и жадно накинулся на сердце и печень. Голова Кысалги, насаженная на кол, с ужасом увидела, как его мягкую плоть рвут — глотают какие‑то черные невиданные твари, появившиеся из вихря. Как свирепые мухи облепили они добычу и жадно пожирали, громко чавкая и урча. Насытившись, наконец, вся эта нечисть завизжала — заверещала и умчалась прочь.

Загрохотал гром, огненными змеями сверкнули молнии, небо, вспыхнув, раскололось надвое, из черных клубов дыма вылетела чудовищная птица со змеиной головой. Она проглотила большие куски, сыто облизнулась, замахала крыльями и улетела, исчезла в огнедышащей лаве. А под землей раздался протяжный рев, тяжкий стон. Каменная твердь горы вздулась пузырем и лопнула, выбросив страшенного зверя, однорукого, одноногого, с громадными клыками. Он алчно набросился на останки. Тут откуда ни возьмись налетели верткие чертенята с крысиными головами, змеиными хвостами. Выпустив острые коготки, они с визгом вцепились в зверя, но тот отбросил, разметал их когтистой лапой и сам сожрал желанную поживу, довольно рыгнул и провалился в трещину, вмиг закрывшуюся за ним…»

Таким образом, будущий шаман полностью уничтожен, символически переживая конец всего, что связывало его с прошлым и с миром обычных людей. Теперь он должен быть воссоздан заново, для новой жизни:

«…Из появившейся черной тучи высыпались крупные холодные капли. Ударяясь о лед, они превращались в маленьких косматых старух. Эти странные мрачные существа закричали хриплыми голосами: «Эй, кости и плоть, явитесь вновь!» Голова Кысалги, изумленно выпучив глаза, увидела, как появились сердце и печень, руки и ноги — все его бедное, искромсанное тело. Плевками и слюной старухи слепили его воедино и неожиданно завопили, запричитали, заметались и, вскочив на косматое облако, пропали. А чудовище подняло Кысалгу на ноги и поставило лицом на север. «Ну вот и все, нохоо! Свое дело мы сделали. То, что должно было случиться, свершилось. Теперь ты стал шаманом средней силы. Живи!»

Таким образом, инициация, являясь весьма сильным переживанием, ведет к изменению порога чувствительности и качественной перестройке самой чувствительности: от состояния «обыденной» она переходит в состояние «избранной». Во время инициации шаман учится проникать в другие измерения действительности и оставаться там. Суровые испытания, какой бы ни была их сущность, наделяют его такой чувствительностью, которая способна воспринять и объединить в единое целое эти новые переживания. Психопатологический кризис отмечает распад нормального, мирского восприятия, но после разрушительного хаоса наступает пора для переустройства и воссоздания человека из небытия. Само переустройство происходит в сознании, освобожденном от старых сдерживающих привычек и получившем новый источник силы, но переживается как восстановление тела в том числе. Это приводит к реконструкции психики, личности и сознания, которые становятся менее конфликтными, менее рефлексирующими, менее привязанными к прошлому и более интегрированными, более целостными. Будущий шаман уже больше не противится своим предшествующим существом новым переживаниям. Старая индивидуальность умерла и родилась новая, обладающая большими силами и большей широтой восприятия.