Час убийства - Лиза Гарднер

— Третья ошибка? — твердо спросил Уотсон.

— Они не держали под прицелом «мерседес», — подал голос другой сокурсник.

— Совершенно верно. Вы остановили машину подозреваемого, но не держали ее под прицелом. — Инспектор обратил: взгляд к Лехейну. — Что нужно было предпринять, как только дела приняли нежелательный оборот?

Лехейн смущенно поежился. Коснулся воротника слишком большого коричневого спортивного костюма с ярко-красными и желтыми пятнами на левом плече. Маркеры [1], из которых стреляли на этих учениях актеры — и так называемые преступники, — пачкали все, что возможно, поэтому они одевались в обноски. Кроме того, при попадании шарики причиняли весьма ощутимую боль, поэтому Лехейн бережно прижимал левую руку к телу. Официально курсанты Академии ФБР пользовались не маркерами, а настоящим оружием с холостыми патронами. Объяснялось это тем, что их нужно научить обращаться с ним. Точно так же официально все надевали бронежилеты, чтобы привыкать к их тяжести. На словах все было замечательно, только вот почему актеры не стреляли холостыми?

У курсантов имелись на этот счет свои теории. Пятна краски делали попадание еще более неприятным. И боль запоминалась надолго. Как сухо заметил Стивен, психолог с их курса, эти учения со стрельбой на Хоганз-Элли представляли собой, по сути дела, классическую шоковую терапию в совершенно новом масштабе.

— Прострелить скаты, — ответил Лехейн.

— Да, по крайней мере Кимберли в конце концов об этом подумала. Что приводит нас к серьезнейшей ошибке дня.

Взгляд Уотсона обратился к Кимберли; встретив его, она поняла, что он означает, и вздернула подбородок.

— Она вылезла из машины и осталась без прикрытия, — Сказал первый курсант.

— Оставила в машине оружие.

— Погналась за подозреваемым, не прострелив скаты «мерседеса».

— Перестала обеспечивать огневое прикрытие…

—Оказалась убита…

— Видимо, захотела присоединиться к напарнице.

Смех. Кимберли бросила на автора последней реплики уничтожающий взгляд. Здоровенный бывший морской пехотинец Свистун — он постоянно дышал с присвистом — улыбнулся в ответ. Накануне серьезнейшую ошибку дня совершил он — при ограблении банка стрелял в грабителя, а попал в кассира.

— Я слегка растерялась, — призналась Кимберли.

— Была убита, — поправил инспектор непререкаемым тоном.

— Всего лишь парализована!

За эти слова она удостоилась еще одного взгляда, насмешливого.

— Сперва лиши машину возможности двигаться. Возьми положение под контроль. Потом начинай преследование.

— Он скрылся бы…

— Но осталась бы машина, представляющая собой улику, остались бы соучастники, способные вывести на его след, и главное, осталась бы жива сама. Синица в руках, Кимберля, синица в руках. — Бросив на нее последний суровый взгляд Уотсон обратился к остальным курсантам. — Запомните, ребята, в острых ситуациях нужно сохранять спокойствие. Придеть полагаться на полученные знания и бесконечные тренировки, которые мы проводим. Хоганз-Элли учит вас принимать верные решения. Делать рискованный выстрел во время ограбления банка — решение ошибочное. — Взгляд на Свистуна. — И покидать прикрытие своей машины и своих товарищей, чтобы преследовать одного подозреваемого, тоже ошибочное.

Снова взгляд на Кимберли. Будто она нуждалась в нем.

— Помните, чему вас учили. Проявляйте находчивости. Сохраняйте самообладание. Тогда останетесь в живых. — Уотсон взглянул на часы и хлопнул в ладоши. — Все, ребята, пять часов, закругляемся. Ради Бога, смойте всю эту краску. И смотрите пейте в такую жару побольше воды.

Глава 2

Двадцать минут спустя Кимберли стояла в блаженном одиночестве в своей маленькой спальне в Вашингтон-Холле. Во время сегодняшнего разноса она боялась разрыдаться. Теперь Кимберли осознала, что на девятой неделе шестнадцатинедельной учебной программы она так устала от всего, что ей не до слез. Стоя совершенно раздетой посреди крохотной спальни, Кимберли рассматривала в большом, во весь рост, зеркале свое отражение и отказывалась верить собственным глазам.

Справа доносился шум струящейся воды — Люси, ее соседка по комнате, только что вернувшаяся со спортплощадки, принимала душ в ванной, которой они пользовались вместе с двумя другими однокурсницами. За ее спиной раздавались пушечные выстрелы и время от времени разрывы снарядов. Занятия в Академии ФБР и в Национальной академии на сегодня прекратились, но Квонтико оставался шумным местом. Морские пехотинцы вели стрельбы совсем рядом. Управление по борьбе с наркотиками проводило различные учения. Пожалуй, в любое время на раскинувшихся трехстах —восьмидесяти пяти акрах[2] кто-то из чего-то стрелял.

Кимберли приехала сюда в мае; выйдя из автобуса, вдохнула смесь запахов порохового дыма и свежестриженых газонов и подумала, что ничего более приятного не ощущала. Академия показалась ей красивой, хотя на удивление непримечательной. Ансамбль из тринадцати больших зданий, построенных из бежевого кирпича, походил на любое учреждение семидесятых годов — например, местный колледж или административный центр. Здания весьма обыкновенные.

Внутри тоже не было ничего особенного. Прочное сине-серое ковровое покрытие тянулось насколько хватает глаз. Стены окрашены в светло-желтый цвет. Скудная обстановка отличалась функциональностью — невысокие оранжевые шезлонги, короткие дубовые столы. Академия официально открылась в семьдесят втором году, и, как пошучивали, убранство ее с тех пор почти не изменилось.

Однако в целом комплекс выглядел респектабельным. Джефферсон-Холл, где разместились прибывшие, располагал к себе красивой деревянной отделкой и стеклянным портиком — превосходным местом для пикников под крышей. Больше десятка длинных коридоров, застекленных дымчатым стеклом, соединяли все здания между собой, и казалось, что идешь по буйному зеленому саду, а не остаешься в помещении. Радовали взгляд выложенные камнем-плитняком внутренние дворики с цветущими деревьями и железными скамейками. В солнечные дни курсанты могли бы загонять в класс сурков, кроликов и белок, когда животные бегали по бугристым лужайкам. В сумерках на опушке леса мерцали янтарные глаза оленей, лис и енотов, они смотрели на здания с таким же любопытством, как курсанты на них. Однажды, на третьей неделе занятий, Кимберли, идя по коридору, повернула голову, чтобы полюбоваться кизилом в белом цвету, как вдруг среди ветвей появилась толстая черная змея и спустилась в патио.

Хорошо, что она не завопила. Но один из ее сокурсников, в прошлом морской пехотинец, завопил. От неожиданности, смущенно объяснял он. Честное слово, от неожиданности.

Разумеется, потом все они издали по одному-два вопля, чтобы не разочаровывать преподавателей.

Кимберли вновь сосредоточила внимание на большом зеркале и отражавшихся в нем травмах на теле. Правое плечо было темно-фиолетовым. Левое бедро — желто-зеленым. Грудную клетку покрывали кровоподтеки, голени были иссиня-черными, правая сторона лица — после вчерашних стрельб из дробовика — выглядела так, словно по ней колотили молотком для отбивания мяса. Кимберли повернулась и взглянула на свежий синяк, появившийся на пояснице. Он будет хорошо сочетаться с громадным красным следом ожога на правом бедре сзади.

Девять недель назад вес ее при росте пять футов три дюйма составлял сто пятнадцать фунтов мышц и сухожилий. Кимберли с детства увлекалась спортом, была выносливой, подтянутой и занималась физподготовкой играючи. Имея за плечами степень магистра криминологии, практику в стрельбе с двенадцати лет общение с агентами ФБР — главным образом с отцом — всю жизнь, она вошла в широкие стеклянные двери академии широким хозяйским шагом. Кимберли Куинси здесь и помнит одиннадцатое сентября. Бросайте оружие, все злодеи, и прячьтесь.

Это было девять недель назад. Теперь же…

Она явно теряла очень нужный вес. Под глазами темнели круги, щеки ввалились, ноги казались слишком тонкими, плечи слегка ссутулились, как у женщины, которую часто поколачивают. И ногти были неровно обкусаны.

Измотанная Кимберли едва походила на саму себя. Телесные травмы были под стать душевным. Ей было противно видеть свое тело. Но она не могла отвернуться.

Из ванны послышались скрип и лязг: Люси перекрыла воду. Сейчас она выйдет.

Кимберли протянула руку к зеркалу и обвела пальцами отражение посиневшего плеча. Стекло под их кончиками была прохладным, твердым.

И вдруг ей вспомнилось то, о чем она не думала шесть лет. Мать, Элизабет Куинси. Слегка вьющиеся темно-каштановые волосы, тонкие, патрицианские черты лица, ее любимая шелковая блузка цвета слоновой кости.

«Кимберли, я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Господи, если б только ты не была вся в отца…»