Голубая стрела - Владимир Черносвитов

— Тоже весело, — мрачно заметил Кузнецов. — Очень жаль, что не выпрыгнул: Скворшину нужно было бы побеседовать с ним. У вас еще что-то есть?

— Так точно. К вам приехал начальник заставы «Береговая» капитан Кушнир.

— Просите его сюда…

Мускулистый брюнет с голубыми глазами, не теряя попусту времени, рассказал о том, что привело его сегодня к подполковнику.

Заступив на пост наблюдателя за морем, ефрейтор Бабаев оглядел влево и вправо от себя и берег. Пограничник обратил внимание на двух «могильников»: орлы упорно кружились над ущельем «Опасным». Ефрейтор сообщил об этом на заставу. Группа солдат, высланная оттуда, обнаружила на дне ущелья изувеченный падением человеческий труп. Учитывая особые обстоятельства, капитан распорядился тело не извлекать и не осматривать, а сам поехал к Кузнецову.

— Пошлете кого-нибудь на место происшествия, товарищ подполковник? — закончил капитан.

— Час от часу не легче! — буркнул себе под нос Кузнецов. — Нет, дорогой сосед, не пошлю — сам поеду.

«Там самолеты нагличают, тут люди радируют, скрываются, разбиваются. И все это, как по заказу, именно в день начала учений флота! Еще какое-нибудь чепе — и будет «полный набор», — тревожно подумал Кузнецов, звонком вызывая дежурного.

— Старшего лейтенанта Егорьева, майора медицинской службы Веселова и моего шофера с машиной — быстро!

На море зыбь балла на три. Но с высоты тропы, вьющейся по склонам береговых гор, вода казалась лениво-спокойной, бесшумной и безобидно пестрящей «беляками». Даже громада проходящего близ дизель-электрохода «Слава» воспринималась глазом, как крохотная модель на синем стекле.

От спуска без вспомогательных средств предостерегало само название ущелья — «Опасное». Пока солдаты готовили веревки, Кузнецов успел коротенько опросить дежурившего на посту наблюдателя ефрейтора Бабаева и его предшественника: ни тот, ни другой никаких криков о помощи не слыхали. Бдительность пограничников не оставляла сомнений.

Захватив необходимое, капитан Кушнир, майор медицинской службы Веселов, Кузнецов и Егорьев спустились в ущелье.

Дно его составляли серо-зеленые известняки. Местами они были покрыты грязными песками, намытыми дождевыми потоками, местами усеяны большими и малыми глыбами камней, свалившихся с гор. Одним концом ущелье обрывалось в море. Белопенный прибой яростно бился о камень, взметал каскады брызг и наполнял ущелье шумом.

Внизу было намного прохладнее, чем наверху, а воздух насыщен влагой и солоновато-иодистым запахом моря. К этому запаху вдруг примешался другой — сладковатый и тошный. Кузнецов остановился: у большого камня в луже загустевшей крови лежал вниз лицом труп женщины.

— Тщательно осмотрите все, — округло повел рукой Кузнецов, обращаясь к Егорьеву.

Быстро окончив статический осмотр, Кузнецов с майором перевернули труп. Лицо женщины было обезображено, легкое платье — порвано. На коленях, бедрах, торсе и руках свежели ссадины, кровоподтеки и рваные раны. Машинально посмотрев вверх, майор Веселов покачал головой.

— Да-а, с такой высоты упасть…

— Завидного мало, — согласился Кузнецов, тщетно пытаясь найти хоть что-нибудь, указывающее на личность погибшей. — Вы сможете прямо здесь произвести вскрытие? Нам дорого время.

— Можно, как исключение, — согласился майор.

Кузнецов закурил и, сощурясь, стал озирать

склоны ущелья. Затем направился к обрыву, заглянул вниз, осмотрелся по сторонам, в раздумье задал начальнику заставы несколько вопросов.

Подошел старший лейтенант Егорьев. Одна брючина у него была порвана, локти и колени — в земле. На лице написаны радость и досада.

— Это Ковальская, товарищ подполковник. Мадам сорвалась вниз оттуда, — указал он на то место, где тропинка, огибающая ущелье по склону горы на большой высоте, прижималась к самому обрыву.

— Человеческих следов в ущелье не обнаружено, а на склоне и внизу найдено вот это, — протянул Егорьев начальнику франтоватую гребенку с фальшивыми камушками, кожаный футляр фотокамеры с каким-то увесистым радиоаппаратом в нем вместо зеркалки и женскую сумочку.

Кузнецов первым делом открыл сумочку. В ней лежали зеркальце, платок, серебряная пудреница, губная помада, деньги, ключ от автомобиля и удостоверение шофера-любителя, вложенное в технический паспорт «Москвича», принадлежащего С. Ковальской. С фотографии в удостоверении на Кузнецова глядело хорошенькое лицо белокурой женщины.

Подполковник нахмурился и отправился к майору.

— Полейте, пожалуйста, — кивнул тот Егорьеву на банку со спиртом и подставил ковшичком пригоршни. — Ну, что я могу сказать, товарищ подполковник? Женщина лет двадцати восьми, нормального телосложения. Рост сто пятьдесят девять сантиметров. Носила обувь тридцать шестого размера, преимущественно на высоких каблуках. Характер перелома ноги и ребер подтверждает падение с большой высоты. Все увечья на теле, конечностях, голове и лице нанесены тяжелыми тупыми и неправильно-ребристыми предметами, какими могли быть камни, встретившиеся на пути в момент скользящего падения. Множественные повреждения внутренних органов, травмы в правой височной и затылочной области являются смертельными каждое само по себе. В силу быстрой последовательности этих повреждений определить их очередность в данных условиях не представляется возможным. Следов насилия и борьбы на теле не обнаружено. Ну, что еще… Да, может, вам пригодится: погибшая ела сегодня мясо, шпроты, булку и овощи.

— Может быть, пригодится, — подтвердил Кузнецов и повернулся к старшему лейтенанту: — Ваши соображения?

Егорьев потряс «фотоаппаратом».

— Радиопередача осуществлялась при помощи вот этой штуки, которая подключалась к приемнику, установленному в «Москвиче» Ковальской, и превращала его в передатчик. Роль «интересного инкогнито» во всей этой истории еще требует своего выяснения, но, учитывая, что «фотоаппарат» находился у Ковальской, «Москвич» с радиоустановкой — тоже, я предполагаю, что передачу вела она лично, а не кто другой.

В итоге намечается такая картина. Закончив передачу, Ковальская уехала в Аштаулу, поставила в пансионате автомобиль и отправилась завтракать. Подкрепилась и тут заметила внимание к себе со стороны лейтенанта Мякина. «Потерять», «забыть» или просто выбросить куда-либо опасную улику — «фотоаппарат» — в людной Аштауле слишком рискованно. Ковальская вынуждена была до поры до времени оставить его при себе. Увильнув от Мякина, она не уехала на автобусе, как мы допускали, а отправилась по береговой горной тропе для того, вероятно, чтобы прежде всего избавиться от улики, бросив «фотоаппарат» в ущелье или в море. И, может быть, именно бросая «фотоаппарат», — женщины не мастаки бросать, — она оступилась и упала.

— Всего вероятней это случайность. Следов борьбы на теле нет, а на самоубийство, да еще таким способом, эта особа вряд ли решилась бы. Да к тому у нее и особых причин еще не было, — пожал плечами капитан Кушнир.

— На самоубийство подобные особы, действительно, редко идут, — согласился Кузнецов. — Ну, что же, нам здесь делать больше нечего. Вы, товарищ капитан, распорядитесь насчет тела? Зыбь утихает, я думаю, лучше будет не тащить наверх, а принять его в шлюпку.

Выбравшись на тропу, он черкнул в блокноте несколько фраз, вырвал лист и вручил Егорьеву. Прочитав задание, тот с удивлением уставился на Кузнецова.

— Ясно? Выполняйте, — улыбнулся подполковник. — А чего вы сюда прикатили? — обратился он к дежурному офицеру.

— Вас догонял, да вот не захватил малость, товарищ подполковник. Только вы уехали — поступило спецсообщение…

Дежурный бросил на седло мотоцикла свои перчатки и, приблизившись к начальнику, тихо закончил:

— При странных обстоятельствах во время испытания в воздухе пропала «Голубая стрела» вместе с летчиком.

Кузнецов изменился в лице:

— Этого только и не хватало! Ну и денек!..

4. ПРОИСШЕСТВИЕ В ВОЗДУХЕ

Петров чувствовал себя в воздухе прекрасно, «Голубая стрела», как живая, понятливо и чутко отзывалась на каждое движение летчика.

«Голубая стрела» во всех отношениях показала себя отлично. В душе испытателя пели радость и гордость за коллектив замечательных специалистов, воплотивших в этой быстрорежущей небо металлической стреле свои мечты.

Огромное воздушное пространство над аэродромом было сегодня запретным для полетов всем самолетам, кроме «Голубой стрелы». Петрову незачем было поминутно осматриваться и наблюдать за воздухом. Он мог спокойно сосредоточиться на поведении машины, внимательно следить за приборами, что и делал, время от времени переговариваясь с землей, отвечая на вопросы членов комиссии или сообщая им свои впечатления и замечания насчет «Голубой стрелы».