Узник «Черной Луны» - Сергей Дышев

«Будет сейчас альковную историю рассказывать, – расслабленно подумал я. – Да, из-за таких вот созданий Красная Армия теряла военачальников…»

– Жена Григория Ивановича, которую он очень любил, была на сносях. Котовский отправил ее рожать в город, а сопровождать послал своего адъютанта. Тот выполнил поручение, вернулся домой. Когда зашел в квартиру, увидел свою жену в объятиях Григория Ивановича. В состоянии аффекта адъютант вытащил револьвер и застрелил обоих. Потом он был осужден, провел долгий срок в лагерях…

– Скажите, пожалуйста, – решил спросить я, – все же как расценить это: с одной стороны – народный герой, а с другой – развратник, бесславно кончивший жизнь от пули обманутого мужа, и тем более в то время, когда собственная жена мучилась в родах.

Женщина понимающе улыбнулась, грустно как-то и задушевно.

– Понимаете ли… Нет людей без недостатков. Человек любил жизнь, женщины были его слабостью. Но все же это не умаляет его заслуг, его героическая жизнь…

– Все понятно, – продолжал упорствовать я, – маленький минус поглощается большим жирным плюсом, каковым являлась жизнь легендарного полководца. И все же… – Я повернулся к обладательнице длинных ног: – А как вы расцениваете эту ситуацию?

– Но это же было подло по отношению к жене! – строго ответила никогда не рожавшая девушка (видимо, с ужасом представляющая себе эту кошмарную неотвратимость).

«Так, все становится ясным, – лихорадочно рассуждал я, – обнаженная инфантка (таковой она уже была в моем воспалившемся воображении) обладает мощным потенциалом нравственности и добропорядочности, а отживающее поколение являет хорошенькие задатки распущенности, по крайней мере, оправдывает». А ведь мне, молодому, холеному, хотелось, черт возьми, пощипать струнки зреющей эротичности длинноножки. От досады я внутренне вспотел (именно внутренне, так как потеть впервые научился лишь южнее г. Кушка). Мое побочное сознание (которое, как и сейчас, обозначается заключенным в скобки) иногда перебивает основное. Поэтому я запнулся и не знал, что и сказать. Это были какие-то краткие мгновения, импульсы, говорить и пересказывать их просто долго, я вообще за словом в карман не лезу, и если запинаюсь хоть на секунду-другую, то потом меня прорывает, дай бог остановить только, говорить могу часами. А впрочем, я молчун – слова лишнего не вытянешь.

– Да уж, подло… – наконец сказал я и подумал, что сейчас ни в коем случае нельзя смотреть на девушкины ноги – потому как вышесказанное будет лицемерием. А я не такой.

Возникла дурацкая пауза, в которой дураком явственно ощущался почему-то именно я.

– Да он тоже хорош, – вдруг брякнул Ванечка. Он, оказывается, тоже очень внимательно слушал наши нравственные дебаты и, надо полагать, успел оценить билетершу, хотя знаем мы его добротные крестьянские вкусы. – Адъютант… Бросил рожавшую женщину, не дождался, пока родит. А ведь, наверное, получил задачу дождаться и сообщить: мальчик или девочка. Вот из-за невыполнения приказа командира – и все беды.

«Ах ты, моя милочка, – подумал я. – А сколько раз я гонял тебя чистить сортиры за это самое невыполнение!»

Экскурсовод засмеялась и сразу похорошела:

– Какие же вы еще дети!

Я – опять-таки внутренне – покраснел: меня(!) сравняли с этим детским садом!

– Все беды от женщин! – изрек я и ужаснулся своей банальности.

Девушка скривила ротик, а ее старшая коллега с улыбкой заметила:

– Не поверю, что женщины так уж досадили вам в вашей жизни, молодой человек.

– Ну, не то чтобы уж досадили, но вот героя Гражданской войны…

Девушка повернулась и пошла в прихожую – за свой столик.

За ней как-то боком, на цыпочках, поплыл Корытов. Она села, он положил лапы на стол, изогнулся огромной колбасиной и забубнил что-то слащавое. Меня чуть не вырвало от досады и отвращения, я подчеркнуто равнодушно повернулся задом (т. е. спиной) и с преувеличенным вниманием стал интересоваться ранним периодом жизнедеятельности тов. Котовского. Мудрый, всепонимающий взгляд тут же исчез с лица экскурсовода, и она вновь вдохновенно защебетала о своем любимце.

А ранний период я выбрал потому, что все эти стенды, картинки и прочая находились рядом с прихожей, где ворковал мой Ванюша с его поди разбери какими вкусами.

– А как вы думаете, Котовский смог бы навести здесь порядок? – спросил я.

– О! Ему бы хватило двух недель. За три дня он дошел бы до Кишинева и разобрался со всеми нашими врагами. Это же сказочный богатырь, то, что не под силу простому человеку, для него было просто и естественно, самые фантастические поступки и дела…

Пока я вникал в историю, Корытов полностью переключился на девушку:

– Поверьте, я понимаю, что ваш край богатый и вы тут все умеете. Но я не договорил. Даю свои уши на отсечение, вы, Лена, никогда не ели настоящей кровяной колбасы. Это просто чудо! Забиваешь молодого поросенка, сцеживаешь кровь, это тоже особое искусство…

– Ой, только не надо таких подробностей, – умоляла девушка. – Я, честно говоря, маленькая обжора и люблю вкусно покушать…

«Надо же, успел уже познакомиться. А с виду и не скажешь, такой увалень», – подумал я с завистью.

– А вы, я вижу, приезжие? – вежливо поинтересовалась экскурсовод.

– Да, мы приехали помогать защищать Приднестровье.

– Что-то не очень верится, – заметила Лена.

– Ну, зачем же так, Леночка, – укоризненно произнесла женщина. – А откуда вы приехали?

– Я с Дальнего Востока. А мой товарищ – из самой Расторгуевки, слышали?

– Это, наверное, где-то в Сибири? – догадалась экскурсовод.

– Верно! – расцвел Ванечка.

На вино мы вышли в подворотне ближайшего магазина. Дядя в кепке, даже не потрудившись изучить наши лица, принес в целлофановом пакете несколько «букетов», разумеется, Молдавии и, каким-то чутьем все же угадав в нас приезжих, отрекомендовал: «Очень душистое!» И мы надушились. Потом были казаки, с которыми мы повздорили. Они схватились за шашки, чтобы пошинковать нас, но как-то мы помирились и даже хлестали с ними свеженький коньяк, вынесенный с коньячного завода. Появился патруль, нас хотели замести, но казаки уладили, налили и патрульным. Потом мы с Ванюшей потеряли друг друга и нашлись возле музея Г.И. Котовского. Тут у нас и родился план залезть в музей и вытащить шашку Григория Ивановича. Казаки раззадорили нас, нам тоже очень хотелось иметь красивое холодное оружие, болтающееся небрежно сбоку. Мы долго пьяно убеждали себя, кивали согласно головами и в конце концов, естественно, нашли себе моральное оправдание: шашку мы возьмем на время, Котовскому она сейчас все равно не нужна. Повоюем – и вернем. Ваня достал из штанов свой огромный свинобой, широким лезвием ловко подцепил щеколду замка и открыл дверь – несмотря на алкогольное опьянение. Я пробормотал, помнится, что таких выдающихся порочных способностей ранее за ним не наблюдал.

Ваня сказал:

– Я еще не то могу!

Мы вошли в дом, включили свет; здесь все было, конечно, по-прежнему, те же схемы, фотокарточки и бумаги. Только помещения показались мне сейчас маленькими, смешными и слегка накрененными. Я уселся на стол, а Ванюша принялся отдирать шашку от стены. Меня стал разбирать смех. Ваня пыхтел, какой-то умелец явно перестарался, присобачивая оружие так серьезно и надолго, как говорил Ильич. Я вообще люблю цитировать классиков, причем в любом состоянии и любой ситуации. Бывало, даже девушки обижались на меня и считали ненормальным. Представляете, после пылкого поцелуя я очень серьезно вворачиваю:

«Только социализм принесет подлинное раскрепощение женщине, даст безусловные гарантии всестороннего развития».

Тут раздался прямо-таки зубовный скрежет: скобы вместе с Ванюшей отделились от стены и рухнули на пол. Попутно мой товарищ зацепил витрину с картинами, послышался хруст стекла, стон… Но самое главное – Иван не выпустил из рук оружия. Он поднялся, безмолвно шагнул ко мне и протянул шашку, держа ее двумя руками. Я принял оружие, внутренний голос тут же мне подсказал, что надо вытащить его из ножен и поцеловать. Я так и сделал, ничего себе не порезав. Потом мы вместе долго возились, пока прицепили шашку на мой бок. Лишь после этого выключили свет, захлопнули дверь – и ночной Тирасполь принял нас в свои объятия.

В гостинице на нас никто не обратил внимания, мы виртуозно прошли по коридору, открыли ключиком наш номер и рухнули на кровати.

Утром нам было очень стыдно перед Г. И. Котовским. Я думаю, что за это он бы нас непременно расстрелял. Или изрубил на кусочки этой мерзкой шашкой. В общем, смотрели мы на нее из-под своих одеял примерно так, как два злодея смотрят на умерщвленное накануне тело.

– Владимир Иванович, – заговорил первым Корытов, – зачем нам эта шашка?

– Бить врагов мировой революции, – выхаркнул я в ответ, не в силах более глядеть на валявшееся на полу оружие.