Явление хозяев - Наталья Резанова

– Твои собачки, Лоллия, не заскучали без внимания? Эй, Аллекто, Тифон, сюда! – он щелкнул пальцами.

– Не обращай внимания, друг Сальвидиен, – с благожелательной улыбкой сказала Лоллия. – Это давняя игра нашего Луркона – он постоянно пытается заставить моих собак нарушить данный им приказ, но доселе ему это не удавалось.

Псы и впрямь не шевельнулись.

– Представь себе, не так давно он приказал зарезать козленка и принести на подносе куски еще трепещущего мяса, которое так любят мои псы, манил их к себе, хоть я и предупреждала его, что из чужих рук они не едят.

– Опасная игра, – заметил Сальвидиен, – если имена чудовищ, которые носят эти милые создания, даны им не зря.

Луркон отмахнулся.

– Мы все любим опасность, это у нас в крови, не так ли, моя Лоллия?

– Мне хотелось бы иметь при доме пантеру, – мечтательным тоном произнесла она, – а лучше двух, но пока у меня не было такой возможности.

– Пантеры! – насмешливо воскликнул Луркон. – Почему же сразу не львы или тигры?

– Нет изыска, – даже самый внимательный слушатель не определил бы, шутит Лоллия или говорит серьезно. – К тому же львы сопровождают колесницу Великой Богини, а на ее прерогативы я не посягаю.

– Вдобавок, – позволил себе реплику Сальвидиен, – это дало бы твоему противнику пищу для обвинения в богохульстве.

Лоллия и Луркон переглянулись, и Сальвидиен вновь не смог точно оценить значение этого взгляда.

– Кстати о пище, – сказал Луркон, – а заодно о трепещущем мясе, устрицах, перепелиных яйцах и тому подобных вещах… Не пора ли нам перейти в столовую? Полагаю, там уже все приготовлено для небольшой, хотя, смею думать недурной, трапезы.

Петина кивнула.

– Ступай и жди меня, – сказала она рабыне. Сальвидиен отметил, что говорила она без резкости, с которой обычно отдают приказы, но вполне любезно.

Луркон, безусловно, слишком скромно отозвался о поданном гостям обеде. Перечень блюд много превышал тот, что он назвал. Вино, розовое и золотистое, было не местное, а из метрополии – в отношении напитков наместник оказался патриотом. Сальвадиен предпочитал островное, но не пренебрегал вкусом хозяина.

За обедом он спросил Лоллию, будет ли она присутствовать в суде лично.

Она рассмеялась:

– Конечно же, нет!

– Почему «конечно»? Традиция, по которой женщина действует в суде – если процесс не уголовный, – только через своего представителя, отошла в прошлое во времена наших прадедушек.

– Ты очень любезен, говоря «наших» – насколько я понимаю, у нас в годах значительная разница… Эта традиция канула в прошлое только в метрополии. Но на Юге, и на Востоке она остается незыблемой. Женщина, появившаяся на судебном заседании в качестве ответчицы, считается бесстыдной, а если она – упаси нас все Боги! – сама призовет кого-то к ответу, ее репутация загублена бесповоротно. Наши судьи могут сколько угодно порицать и даже бранить Евтидема за склочность и скаредность, но стоит мне прийти в суд – и они решат не в мою пользу.

Да, эксцентричность Лоллии явно имела разумный предел.

– Еще вопрос – большая ли семья у Евтидема?

– У него таковой не имеется. Он, как я – не странное ли совпадение – вдов и бездетен. А какое это имеет отношение к делу?

– Он найдет, как это применить! – вмешался Луркон. – Не славного ли адвоката сосватал я тебе, дорогая Лоллия? Он, подобно твоим добрым песикам, ежели вцепится – не отпустит. Но вы, друзья мои, совсем забыли об угощении. Да! – он сделал знак виночерпию, – кубки пусты, пора их наполнить!

Кубки на столе у Луркона были серебряные, с чеканкой. По краям вились изящные девизы. Серебро ярко горело в свете светильников, и на миг Сальвидиену померещилось, будто на кубке начертаны те же самые слова, что на ошейнике оставшейся в нимфее рабыни. Сальвидиен повертел кубок в руках. Наверное, вино, хоть и должным образом разбавленное, дало себя знать. Разумеется, здесь была совсем другая надпись: «Наслаждение – конечная цель!» Однако было нечто общее в начертании букв. Должно быть, для Лоллии и Луркона работал один и тот же ювелир.

Дома, на свежую голову Сальвидиен внимательно прочитал расписки, и как ему показалось, уловил, где расположена ловушка, которую Евтидем намерен подстроить благородной Петине. Если он прав, то Евтидем действительно не станет на него нападать, чтобы выкрасть расписки, или возлагать надежды на их пропажу. Напротив, сутяге даже выгоднее, что расписки сохранились, и будут предоставлены суду. Все дело в том, что сумма займа была проставлена в имперских золотых унциях, а возвратные суммы, на которые были предъявлены расписки Евтидема – в аретийских драхмах. Покойный сенатор занимал деньги четырнадцать лет назад. С тех пор по Империи пару раз прокатывались волны обесценивания монеты. Сейчас положение дел вновь выправилось, но тем не менее, аретийская драхма в настоящее время стоит несколько ниже унции. Насколько понимал Сальвидиен, Евтидем будет доказывать, что такое соотношение верно и в ситуации четырнадцатилетней давности. А следовательно, сенатор и дважды консул Петин, как и утверждалось в иске, не отдал долг полностью, да за четырнадцать лет еще наросли значительные проценты. Пожалуй, у Евтидема и впрямь есть надежда на благополучный для него исход дела, и Луркон не зря беспокоился о знающем адвокате для Лоллии.

Так он не ошибся. Сальвидиен не любил дел, представлявшихся слишком простыми, не без основания предполагая в них наличие подвоха. Напротив, наличие трудностей подхлестывало, пробуждало азарт. И он ждал – не мог дождаться первого дня следующей недели, когда должно было состояться слушание – так же, как не мог привыкнуть, что в неделе здесь семь дней, а не девять, как в метрополии. Для того, чтобы выстроить защиту надлежащим образом, прежде всего нужно узнать, не ошибся ли он.

С первых слов Опилла, адвоката Апрония Евтидема, Сальвидиен понял, что его предположения были неверны. Что делать – слишком силен был в нем рационалистичный и трезвый дух, каковым отличались столичные уроженцы. Евтидем и его представитель вовсе не собирались прибегнуть к такой уловке, как несоответствие денежных сумм. Нет, их доводы гораздо более угождали здешним нравам, и, пожалуй, думал Сальвидиен, слушая обвинителя, Лоллия Петина правильно поступила, не придя в суд.

Первым делом Опилл представил судье Демохару и членам совета истца – как человека, умудренного годами и опытом, умеренной, честной жизни и безукоризненной добродетели. Он также выделил то обстоятельство, что Апроний Евтидем обладает значительными средствами, как в деньгах, так и в недвижимости, дабы прожить безбедно еще многие годы – да продлят их бессмертные боги! И только забота о благе сограждан побуждает его обратиться к почтенному собранию…

Почтенное собрание слушало с изрядным любопытством, ожидая, во что сие обращение выльется. Сам Евтидем выглядел разочарованным. Сальвидиену почему-то показалось, что они со своим адвокатом похожи друг на друга, почему – непонятно. Опилл был округл телом и движениями, щеки его напоминали прошлогодние яблоки, уже сморщившиеся, но сохранившие румянец, борода его была столь бела и пышна, что могла сойти за накладную. Евтидем был столь бледен и худ, что, казалось, его точит какая-то болезнь, двигался он так, будто его конечности были вывихнуты из суставов. Волосы его, окружавшие лысину, и борода цветом были подобны пакле. Может быть, общим был возраст? Но Сальвидиен затруднился бы его определить. Южное солнце старило людей до срока. Хотя и не всегда. По Лоллии Петине, к примеру, этого не скажешь, пусть она и в зрелых годах. Кстати, о Петине. По – видимому, кислое выражение на лице истца объяснялось тем, что Лоллия не оправдала его ожиданий и не пренебрегла местными традициями, явившись в суд.

– Я бы ни в коей мере не хотел порочить доброе имя сенатора Петина, и утверждать, будто он умышленно не возвратил долг благородному Евтидему. Но безжалостная смерть внезапно унесла досточтимого Петина, и оставила нас скорбеть об утраченном кладезе ума и достоинств. К сожалению покойный неумеренно доверял своей жене, и совершил непростительную ошибку. Вместо того, чтобы, согласно древнему закону, назначить опекуна над своим достоянием, сенатор все отписал вышеуказанной Лоллии Петине. О слабость, которой подвержены и самые мудрые!

Эта негоднейшая не только слаба, непостоянна, в мотовстве неизмерима, на язык лжива, со стыдом незнакома, как это свойственно женщинам. Нет, хотя и этого достаточно, чтобы лишить ее права владения имуществом. Но, милостивый судья и почтеннейший совет, она также опасна для сограждан, в чем я немедля ее и обличу.

Оставшись вдовою, эта особа пренебрегла возможностью вторично выйти замуж за какого-либо приличного человека, каковых немало в нашем хранимом Богами городе, и отдаться под его защиту. Она предпочла коснеть в безбрачии, дабы его прикрытием предаться безудержному разврату и гнуснейшему из извращений – язык мой не поворачивается назвать его по имени!