Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней - Дэвид Рансимен

определяет успехи демократии на практике. Например, если все придерживаются в целом мнения, что демократии склонны к панике, во время кризиса могут приниматься стратегии, которые будут отличаться от тех, что принимаются при всеобщей вере в то, что демократии собраны из рациональных агентов. Данная книга не является трудом по политологии. Однако последняя дает основания для некоторых мнений о демократии, встречающихся у людей, и она играет важную роль в истории, которую я хочу рассказать. О том, как демократии добиваются успеха и почему, мы знаем сегодня намного больше прежнего. Проблема в том, что мы не знаем, что нам делать с этим знанием.

Примечание о терминологии

В этой книге я использую базовое различие между «демократией» и «автократией», следуя общепринятым представлениям. Под демократией я понимаю любое общество с регулярными выборами, относительно свободной прессой и открытой конкуренцией за власть. Такие общества часто именуются «либеральными демократиями», хотя одни из них либеральнее других. Под автократией я имею в виду любое общество, в котором руководители не выходят на открытые выборы и где свободное движение информации подлежит политическому контролю. Строго говоря, автократия означает самостоятельное правление одного-единственного человека, хотя в некоторых случаях правящие индивиды составляют небольшую клику обладателей власти (например, греческая военная хунта 1964–1974 гг., известная также как «режим полковников», характеризуется политологами, проводящими общие сравнения между демократиями и антидемократиями, как автократия). Некоторые автократии являются диктатурами, но не все. Некоторые авторитарнее других. Там, где это необходимо, я все эти различия уточняю.

Современная политология обычно изображает переход от автократии к демократии в виде континуума с обширной срединной зоной, где некоторые ключевые различия смазываются (например, в случае авторитарных государств, в которых регулярно проходят выборы). Такие «гибридные» режимы я обсуждаю в последней главе. В целом, однако, я придерживаюсь базового противопоставления демократии и автократии и основных различий между ними. Это согласуется с мнением большинства рассматриваемых авторов, начиная с Токвиля, использовавшего «демократию» в качестве всеобщего понятия. Впрочем, у Токвиля главное противопоставление – между «демократическими» обществами и «аристократическими», т. е. между обществами, в которых утвердился принцип равенства, и теми, где он, наоборот, не утвердился. Некоторые следствия этого противопоставления я обсуждаю в следующих разделах.

Но в других отношениях у Токвиля очень часто неясно, что он имеет в виду под демократией. Он использовал этот термин то в одном смысле, то в другом, иногда для обозначения способа ведения политики, иногда для комплекса политических и моральных принципов, а в иногда и для формы совместной жизни. Я не собирался вслед за ним сохранять эту неопределенность, но попытался сделать этот термин открытым и гибким. Отличительным признаком современной идеи демократии является ее адаптивность. Она может сочетаться с политикой в разных ее формах – как иерархических, так и инклюзивных; она может идентифицироваться как с лидерами, так и с самими гражданами; она может сочетать эгалитаризм с многочисленными формами неравенства. В этой книге я отношусь к демократии как некоей узнаваемой сущности. Но порой я использую это слово в отношении отдельных политических деятелей (таких, как Франклин Делано Рузвельт или Джавахарлал Неру), в других случаях – институтов (выборов, свободной прессы), наконец, в-третьих – общего умонастроения (нетерпеливости, рассеянности). При этом я надеюсь, что везде будет ясно, о чем идет речь.

Введение

Токвиль: Демократия в кризисе

Когда в мае 1831 г. молодой французский аристократ Алексис де Токвиль прибыл в Америку, его не слишком впечатлило то, что он там обнаружил. Главной целью его путешествия было написание книги о тюремной системе этой страны, но также он хотел увидеть собственными глазами, на что похожа демократия в действии.

Токвиль сошел с судна в Нью-Йорке, и как это часто случалось с теми, кто посещал Америку впервые, почувствовал себя совершенно ошеломленным и дезориентированным. Там было слишком много всего. Никто не останавливался, чтобы подумать о том, что он делает. Никто ни за что не отвечал. Вскоре он написал своим французским друзьям о том, что подвижность американской жизни приводит его в подлинное изумление: «Здесь замечаешь полное отсутствие какого-либо духа непрерывности и долговечности» [Tocqueville, 1985, р. 56]. Американцы, с которыми он встречался, были достаточно дружелюбны, но они поражали его своей беззаботностью и нетерпеливостью. Его черезвычайно удивила та легкость, с которой они меняли свои дома, места работы, свое положение. Его также оттолкнула хаотичность американской политики, в которой, похоже, отражалась эта неугомонность. Казалось, что у выборных политиков Америки не больше понимания цели движения, чем у избирателей. Подобно большинству людей своего класса и своего поколения Токвиль был немного снобом. То, что он обнаружил в Америке, согласовывалось с его инстинктивным недоверием к демократии. В ее бездумной энергии было нечто детское. Где же дисциплина? Где достоинство? Если это и была демократия в действии, он не понимал, как она могла работать.

Токвиль, однако, был необычным снобом: у него была способность менять свои убеждения. Когда он покинул Нью-Йорк и отправился в путешествие по стране, то постепенно начал ощущать, что его первые впечатления были ошибочными. Американская демократия работала. В ней таилась устойчивость и долговечность, заметить которую в повседневных делах было невозможно. У демократического способа жизни были свои сильные стороны, но требовалось терпение, чтобы обнаружить их. В первой книге «Демократии в Америке», опубликованной в 1835 г., Токвиль писал: «Ее недостатки поражают с первого взгляда, а достоинства открываются лишь со временем» [Токвиль, 1992, с. 184]. Ключ к пониманию американской демократии заключался в том, чтобы научиться не принимать ее за чистую монету. Она работала, несмотря на то, что выглядела так, будто не должна работать. Ее преимущества скрывались где-то под поверхностью и проявлялись только со временем.

Это была самая важная вещь, открытая Токвилем в путешествиях: демократия не так плоха, как кажется. Этим определяется его ключевая идея, позволяющая понять современную политику, – и в некотором смысле это вообще самая важная идея современной политики. В любой устойчивой демократии всегда будет разрыв между тем, что вроде бы происходит, и тем, что это значит в долгосрочной перспективе. Демократия кажется простодушной формой политики, ведь все в ней такое сырое и доступное. Однако долгосрочные преимущества демократии проявляются не сразу. Их невозможно схватить прямо сейчас. Им, чтобы проявиться, требуется определенное время.

До Токвиля никто демократию в таком свете не рассматривал[2]. В этом и было его открытие. Продумывая выводы из него, он выяснил, что многие из них наводят на серьезные размышления. Он почувствовал, что скрытые сильные стороны демократии представляют также ее наиболее серьезную слабость, именно потому,