История Русской Церкви. 1700–1917 гг. - Игорь Смолич

Реформы Петра I, нанеся удар по традиционным представлениям в целом, тем самым поразили и Церковь. Все преобразования царя были проникнуты духом секуляризации, который поколебал всю совокупность привычных норм народной жизни. С особой остротой выступила противоположность между старомосковским консерватизмом и секуляризирующей европеизацией. Для той части русского общества, которая добровольно или по принуждению приняла европеизацию, старые традиционные порядки, коренившиеся в церковном мировоззрении, очень скоро стали значить не больше, чем пережитки преодоленного прошлого. Другая же часть народа пыталась сохранить свои традиции и в новых жизненных условиях. С каждым десятилетием все резче обозначались последствия европеизации, углублялось духовное разделение народа и отсутствие взаимопонимания между двумя его частями. Следует принять во внимание и предпринятую Петром реорганизацию общества на основе новых сословий, каждое из которых особым образом подвергалось воздействию европейских взглядов и понятий. При Екатерине II процесс правового и социального расчленения народа на отдельные сословия был окончательно завершен. При этом темпы и степень фактической европеизации для каждого из сословий могли быть разными. Говоря о мировоззрении, важно знать, находили ли и в какой мере находили себе признание новые взгляды и насколько они определяли внешнее поведение людей и их внутреннюю позицию. Здесь обнаруживал себя радикализм и максимализм русского характера: столь же фанатично, как старообрядцы отстаивали «старую веру», другая часть русского общества отрекалась от своего прошлого, безоговорочно следуя новым западным образцам. Влияние последних ощущалось в Москве уже в XVII в. Однако в то время еще в полной мере сохраняли силу религиозно–церковные критерии, в соответствии с которыми оценивались эти новшества, теперь же они были утрачены [21].[

]Различное правовое положение изолированных друг от друга сословий, прежде всего неравномерное и несправедливое распределение между ними государственного бремени, к примеру налогов и воинской обязанности, с каждым десятилетием все менее соответствовало древнерусским нравственным представлениям о справедливости, «правде». Русской Церкви не хватило мужества обратить внимание правительства на эти факты. Со времени Петра I было окончательно утрачено право митрополитов или патриархов высказывать царю свои предостережения и тревоги, право печалования, что являлось важным фактором в отношениях между Церковью и царем в старомосковский период. Государство действовало теперь по воле абсолютного самодержца — императора, и Церковь помогала ему в этом, безоговорочно перенеся свою поддержку церковно–укорененного московского самодержавия на самодержавие петербургских императоров, которые в глазах Церкви оставались носителями царского звания. То, что основы старой и новой форм правления были различны, при этом не учитывалось.

Социальная структура Московской Руси включала в себя три главных сословия: служилых людей, посадских людей и крестьян. По своему мировоззрению эти сословия составляли единство, сохраняя целостность народа, так как их положение по отношению к государственной власти и друг к другу были определены их обязанностями [22]. Если царь осознавал и публично провозглашал свое отношение к «вверенному ему Богом православному народу» как долг, то и сословия рассматривали свое отношение к государственной власти с той же точки зрения. Собственно говоря, речь шла не столько об отношении к абстрактной государственной власти, сколько к личности самого царя. Лишь Петр I выдвинул на первый план понятие государства как такового и идею государственной службы. В дальнейшем будет показано, что и церковная реформа Петра шла в том же русле. Отныне и Церковь была обязана к государственной службе. В этом в сущности и заключался смысл включения ее коллегиальной верхушки — Святейшего Синода — в государственный аппарат управления. Церковь, служившая до тех пор Царству Небесному, должна была, по мысли Петра, служить теперь также и царству земному. Спасение души — вот к чему стремился русский человек. Все земное было для него преходящим, относительным, не имело ценности и в лучшем случае представлялось ступенью к небесам. Петр под влиянием западных идей придавал земному самостоятельную ценность, которая была неизвестна Московской Руси. Церковь должна была строить это земное, воспитывая хороших граждан или, точнее, — хороших подданных царя. Церковь являлась в некотором роде внутренней стороной общественного строя, именно на нее возлагалась задача создания человека, ориентированного на интересы государства. Церковь должна была позаботиться о том, чтобы русский народ добровольно подчинился новым требованиям. Проводя свои реформы, Петр хотел, чтобы народ видел в нем, как и в прежних государях, исполнителя воли Божией, отвечающего за свои действия перед Богом.

Такая задача представляла для Церкви большие трудности: приходилось иметь дело с совершенно иной, нежели ранее, паствой. Петровские реформы опрокинули все традиционные понятия и представления. Процессом преобразований оказалась захвачена вся структура общества [23]. Особенно характерна судьба крестьянства в этом процессе. Петр довершил закрепощение крестьян, начало которого было положено Уложением 1649 г. (гл. 11), юридически прикрепившим крестьян к местам их проживания. Введение подушной подати создало предпосылки к превращению землевладельцев–помещиков в господ и владельцев «душ» [24]. Зависимость крестьян от своих помещиков приобрела законченные формы при императрице Анне Иоанновне, когда в 1731 г. она передала сбор подушной подати помещикам, а в 1739 г. издала указ, по которому владеть крестьянами имели право только помещики, церковные учреждения и фабрики. В дальнейшем законодательство и практика эпохи Екатерины II привели к полному порабощению крестьян [25].[

]В то время как крестьяне оставались подвластными помещикам и по–прежнему несли повинности в их пользу, помещики и дворянство в целом оказались освобождены от тех обязанностей службы, которые были возложены на них Петром I. По указу Петра от 23 марта 1714 г. о наследовании поместий дворяне, владевшие землями на условиях службы, превращались в безусловных собственников поместий, что создавало юридическую основу для перехода в их собственность как земель, так и живших на этих землях крестьян. При преемниках Петра последовал ряд указов, расширявших права помещиков, хотя поначалу за ними все еще сохранялись некоторые обязанности государственной службы. Но 18 февраля 1762 г. Петр III издал манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству», полностью отменявший эти обязанности. Освободившись от необходимости государственной службы, масса дворян устремилась в провинцию, где осела в своих имениях. Екатерина II довершила этот процесс своим указом от 21 апреля 1785 г. «О правах, вольностях и преимуществах благородного дворянства российского», по которому дворянство становилось привилегированным сословием. Затем рядом дальнейших указов в его распоряжение было окончательно передано крестьянство, остававшееся в таком положении вплоть до манифеста Александра II об освобождении крестьян от 19 февраля 1861 г. [26]

Лишение прав большой части крестьянства (еще около 1870 г. крестьяне составляли приблизительно 76,6% всего населения страны) подорвало нравственные основы общественного устройства, ибо противоречило самой основе нравственно–правового сознания русского народа, его представлению о «правде». Если «благородное дворянство» рассматривало свое право на владение крепостными крестьянами как право сословное и привилегию «опоры трона», то понятия русского крестьянина — несмотря на реформы Петра — по–прежнему коренились в старомосковской почве. Он смотрел на крепостную зависимость не с правовой, а исключительно с религиозно–нравственной точки зрения — как на состояние, противоречившее заповедям Господним. Таким образом, крепостничество еще более углубляло трещину, которая прошла по телу сословной империи Петра в результате европеизации.

Однако было бы несправедливо утверждать, что все дворянство целиком считало крепостное право нормальным и справедливым явлением. Уже в XVIII в. мы находим у отдельных представителей дворянства (Радищева и др.) ясное понимание его отрицательных сторон и возмущение попранием нравственно–правовых основ общественного устройства. В 1–й половине XIX в. этот протест становится еще сильнее, он захватывает уже не только дворянство, но и представителей других слоев населения, в особенности постепенно нарождавшейся интеллигенции. В 1–й половине XIX в. либерально настроенные круги общества пытаются — насколько это позволяли цензурные условия — в художественной литературе, публицистике, переписке и т. п. заклеймить крепостное право как порок самодержавного строя. Вплоть до 1861 г. этот протест — будучи, разумеется, лишь одной из составных частей либеральных устремлений в целом — стимулировал так называемое освободительное движение, которое в свою очередь образовывало питательную почву для революционного движения. Молчание Церкви делало ее и ее представителей (епископов и приходское духовенство) в глазах либеральных кругов ответственными наряду с государственной властью за недостатки как социального, так и политического устройства. Церковь считалась не только консервативной, но и политически реакционной силой, опорой и приспешницей государственного абсолютизма. В силу известной близорукости, которая всегда была присуща русским либералам и революционерам, консерватизм рассматривался ими как признак недостатка культуры и образования. Именно такого рода упреки постоянно адресовались духовенству, оставаясь неизменной составной частью критики, направлявшейся против Церкви и ее представителей со стороны либеральных кругов. С другой стороны, поскольку либеральные настроения питались философскими учениями Запада, русский либерализм и вытекавший из него радикализм очень легко переходили от собственно социально–политической критики к позитивистскому и материалистическому мировоззрению, приводившему их в конце концов к атеизму или даже к антирелигиозным убеждениям.