Вознесение - Лиз Дженсен

— Суть в том, что я здесь, чтобы помочь тебе выразить все, что захочется, во время твоих занятий здесь, в… — Произнести «кабинет творчества» я не в состоянии. Язык не поворачивается. — …этой студии. Все, что тебе заблагорассудится. Границ тут никаких нет, можешь выбрать любую дорогу. Возможно, она заведет тебя в опасные края. Но я всегда буду рядом.

— Убожество на колесиках собралось водить меня за ручку. Здорово. Какое счастье, что в «опасных краях» ты будешь катить рядом. И парить мне мозги.

— Я просто человек, готовый тебя выслушать. А не хочешь разговаривать — бери бумагу и краски. Не все можно выразить словами. Даже если у тебя большой словарный запас.

Бетани делает вид, что ее сейчас вырвет. Потом смотрит на меня с прищуром:

— Пять звезд долой. Тебе тут явно не место. Так что садись-ка ты на свой хромопед и кати себе навстречу солнцу. Пока с тобой чего-нибудь не стряслось. — Покружив вокруг кресла, она останавливается у меня за спиной и шепчет в самое ухо: — Говоришь, ты теперь вместо Джой? Страдалица Джой. Думаю, насчет печальных обстоятельств ее ухода ты уже в курсе? — Это вставленное к месту клише наталкивает меня на мысль: возможно, где-то тут кроется ключ к душевному устройству моей новой подопечной. Она играет словами, как будто ее жизнь — забавная вещица, которую она рассматривает с расстояния вытянутой руки. Повод повеселиться, фантазия, а не реальность. — А ведь я ее предупреждала, чем все закончится. Да-да, предупреждала.

Уловка сработала — я заинтригована, но ей об этом знать не обязательно. Поэтому я обвожу рукой стены и спрашиваю:

— А твои работы здесь есть?

Есть такая игра — угадай, кому из психов принадлежит то или иное творение. Но я слишком часто бывала в казино, среди рулеток, столов для блек-джека и сложенных в стопочки фишек, чтобы не увидеть, как это развлечение похоже на покер. Еще одна, кстати, игра, которой лучше не увлекаться.

— Да, Джой у нас была такая. Вся из себя несчастная. И ты, похоже, из той же породы, — продолжает она, проигнорировав мой вопрос. — Зачем ты, например, красишься? Ясно же, что никто на тебя и не взглянет, будь ты хоть трижды раскрасавица. Разве что извращенец какой. Ты не обижайся. Но нельзя ж быть настолько далеко от реальности.

Покажи им, что насмешка тебя задела, и они почувствуют свою власть. Поймут, что им все можно. И тут же этим воспользуются.

— Я спросила, есть ли здесь твои работы, — спокойно повторяю я. — Кстати, зови меня Габриэль.

— Ты про эти великие шедевры?

Она презрительно оглядывает студию. Набор сюжетов классический: цветы, граффити с трехбуквенными лозунгами, кладбища, кровожадные звери, необъятные груди и огромные фаллосы. Хотя есть и сюрпризы. С потолка, словно гигантская лампочка, свисает незаконченный макет воздушного шара из папье-маше — творение худенького мальчишки двенадцати лет, который попал сюда после того, как вместе с отцом убил сестру. Смелый такой шар, честолюбивый и полный надежд; в нем больше цельности, чем в его создателе. Сила искусства — столь наглядные ее проявления всегда интригуют и греют сердце. Взгляните на заспиртованный мозг, и что вы увидите? Комок цвета замазки, бугорчатый и голый, как извлеченный из раковины моллюск. Но внутри него свободно уместится не одна сотня миров, причем совместимы они или нет — не важно.

— Не хочешь попробовать свои силы? — предлагаю я. — Давай придумаем что-нибудь. Составим план.

И снова Бетани пропускает мои слова мимо ушей. Выжидаю пару минут, пока до меня не доходит, что она ведет ту же игру — кто кого перемолчит. Судя по дежурно-презрительному выражению, застывшему у нее на лице, мыслями она далеко, и ей там спокойно. Ловлю взгляд Рафика: медбрат смотрит на меня с сочувствием. Наверное, в клинике его любят. Умри он от руки психопата, в некрологах его назвали бы «неотшлифованным алмазом», а может, даже «преданным семьянином». Интересно, сколько сеансов с Бетани Кролл ему пришлось уже высидеть?

— Бетани? — окликаю я наконец. — Ну и что ты думаешь по этому поводу?

Она резко, одним движением, вспрыгивает на стол и, усевшись на краешке, издает театральный вздох:

— Сначала электрошок. Потом великомученица Джой. А теперь ты. Да в нашем гребаном Оксмите я просто принцесса. Вот что я думаю по этому поводу. Вы скатились до одной звезды, миссус. — Повернувшись к зеркалу на стене, она принимается разглядывать зубы, все еще закованные в блестящие скобки с семейной фотографии. — Что, дядя Рафик? Увидел что-нибудь интересное? — спрашивает она, поймав взгляд медбрата. — Хочешь, отсосу? Если не побоишься, конечно.

Тот отворачивается. Бетани довольно хмыкает.

— Не хочешь работать, можешь просто сидеть здесь, со мной, — настаиваю я. — Смотреть фильмы.

— Порнушку? Скажешь «да», получишь звезду.

— Почему бы и нет? — говорю я и мысленно отмечаю, с какой скоростью разговор повернул на секс. — Ради звездочки на шкале профессионализма Бетани Кролл я готова на все. Не знаю только, найдется ли в здешней коллекции порно. Не проверяла. А что ты чувствуешь, когда видишь сцены грубого секса?

Бетани хохочет:

— Ля-ля-тополя. До чего же вы все предсказуемы. Я просто балдею.

Конечно же она права. Если для меня Бетани Кролл — несовершеннолетняя психопатка номер триста тридцать три, то для нее я — психотерапевт номер тридцать. Все наши уловки она знает наперечет: способы разговорить пациента, осторожно сформулированные «открытые» вопросы и вопросы — «крючки», наши кодовые слова и фразы, весь набор стандартных оборотов, к которым со времен аварии я прибегаю все реже. Для таких пациентов, как Бетани Кролл, обычные правила явно не годятся. Если так пойдет и дальше, скоро мы заберемся в настоящие джунгли. Экстремальная психотерапия. А что я, собственно, теряю?

Но пока пусть все катится по знакомой дорожке.

— Групповые занятия проходят здесь, три раза в неделю, хотя некоторые предпочитают творить в одиночестве. Если не ошибаюсь, ты скорее из их числа. В студии есть все для работы акварелями, есть акриловые краски, тушь, глина. Или можешь заняться компьютерной графикой, фотографией и тому подобным. Единственное правило на моих занятиях — никаких самодельных татуировок.

— А если меня не интересует это дерьмо? Включая украшение сисек почтовыми штемпелями в виде змей?

— Можешь выбрать любое другое занятие. Например, просто поговорить. Или пойти прогуляться.

В темных глазах вспыхивает лукавство.

— Как это «прогуляться»? — Голос густо заштрихован хорошо отрепетированной издевкой. Нелегкий это труд — без устали поддерживать в себе такой накал ярости, не имея при этом конкретной мишени. Представляю, как это ее выматывает.

— По парку вокруг клиники.

«Ты, я да пяток бритоголовых медбратьев, любителей покачать железо».

Углы ее рта насмешливо изгибаются.

— Ну да, тебе без защиты никак. С моим-то послужным списком. Который ты только что видела в моей истории болезни, верно? Я его тоже читала. И фотографии видела. Мрак. Да что там, я б тоже себя боялась.

Жду, затаив дыхание. Нет, похоже, мимо. Ее не проведешь.

— А может, в каком-то смысле ты и правда себя боишься? Как ты думаешь, Бетани? После тех фотографий?

Изуродованное лицо ее матери врывается в мое сознание, словно грубый окрик.

— В своем кресле ты, наверное, чувствуешь себя совсем голой. В том смысле, что вытряхнуть тебя оттуда — раз плюнуть. Наклонил — и все, барахтаешься, как перевернутый жук.

Мысленно изучает эту картину. Мой пульс участился, веки бьет нервный тик, под мышками скапливается едкий пот. Бетани ткнула пальцем в мое слабое место и прекрасно об этом знает.

— Но идея мне нравится. Только как ты это видишь? Учитывая, что — уж прости грубиянку — ты у нас парализована по самые уши? То бишь по пояс. Мне что, тебя возить придется?

— Зачем же. Я сама передвигаюсь. В реабилитационных центрах для «убожеств» можно многому научиться. — Словесная бомба разряжена, и вдобавок мне удалось выдавить из Бетани слабую улыбку. Вот уже полтора года, как я живу в этом кресле. Мои руки трансформировались в орудия из костей и мышц, намозоленные, несмотря на перчатки. — Ну так как насчет занятий на свежем воздухе? Что ты чувствуешь по этому поводу?

— Что я «чувствую по этому поводу»… — медленно повторяет она. Я тут же жалею, что не сформулировала вопрос как-то иначе. — Что ты, Бетани, «чувствуешь»? Бетани, в плане «чувств», что происходит у тебя там внутри? По большому счету только это тебе и нужно, верно? Ля-ля-тополя. До чего же ты убога. И как тебя только наняли? Они что, вас даже не проверяют? Не отсеивают тех, у кого паралич мозгов? Ой! Случайно вылетело. Все, ноль из десяти. Надо же, как быстро ты справилась. Назначаю тебя оксмитским чемпионом по психотрепу!