Егерь: Назад в СССР 3 - Алекс Рудин

и насушить их на зиму. Зимой нет ничего вкуснее пряного грибного супа, или картошки с коричневой подливой из сушёных грибов. Ешь, и вспоминаешь лето.

Рустам, не говоря лишних слов, попрощался с нами, сверкнул напоследок белозубой улыбкой и сел в «уазик». Затарахтел мотор, машина бойко рванула с места. Лежавший у ног хозяина Жека поднял курчавую морду и заливисто тявкнул. Ему из вольера ответили Бойкий и Серко.

Я поднялся и разлил по кружкам крепкий чай, пахнущий дымом и смородиновым листом.

Георгий Петрович сделал глоток чая, блаженно зажмурился. А потом посмотрел на меня.

— Так о чём ты хочешь поговорить, Андрей Иванович?

Я помолчал, собираясь с мыслями.

— Скажите — вы пробовали как-то использовать те сведения, которые узнали от меня?

Теперь уже молчал Георгий Петрович, глядя мне в глаза и о чём-то раздумывая.

Мы с ним словно прощупывали друг друга, только генерал был куда опытнее меня.

Владимир Вениаминович молча наблюдал за нами обоими.

Даже фокстерьер Жека насторожился, переводя умный любопытный взгляд с меня на Георгия Петровича.

— Ладно, скажу честно, Андрей Иваныч, — ответил генерал. — Я попытался кое-кого прощупать. Даже не прощупать, просто приглядеться.

— И к каким выводам вы пришли?

Георгий Петрович сухо усмехнулся.

— Всё уже идёт под откос. И я не вижу возможностей глобально изменить ситуацию.

Он наклонился, вытянув вперёд больную ногу, подобрал ветку и пошевелил ею догорающие угли. Угли вспыхнули оранжевым пламенем, затрещали и выбросили небольшой сноп искр.

Я перевёл взгляд на психотерапевта.

— Владимир Вениаминович, вы согласны с Георгием Петровичем?

Тот незамедлительно кивнул.

— Да, — пророкотал он.

И сейчас же спросил:

— А вы можете что-то предложить, Андрей Иванович?

Не забудьте добавить книгу в библиотеку — так вы не пропустите обновления!

Глава 2

— Ну, что ты думаешь о предложении Андрея, Володя?

Генерал нетерпеливо наклонился к собеседнику.

За пыльным окном купе отъезжал назад выкрашенный жёлтой краской вокзал, немного похожий на готический собор.

По дороге из Черёмуховки в Волхов они почти не говорили. Да и вчера вечером тоже. Слушали Андрея, опасаясь перебить его и сбить с настроения. И Георгий Петрович и Беглов достаточно пожили на белом свете. И прекрасно знали, когда надо высказывать своё мнение, а когда лучше его попридержать.

А Андрей говорил. Неумело, сбиваясь, путаясь в мыслях и воспоминаниях, он рассказывал им о том, что случится с их страной в следующие сорок пять лет.

Огромный срок!

Но и предстоящие перемены огромны, даже невообразимы!

Кто в своём уме мог сейчас представить, под какой откос покатится сильная и великая страна?

Сердце Георгия Петровича жгла невообразимая горечь. Горечь неминуемого поражения в заранее проигранной войне. Но генерал-лейтенант умел отбрасывать в сторону эмоции. Взглянув холодным взглядом на предложение Синицына, он был вынужден признать, что Андрей рассудил верно.

«Как ему это удаётся?» — подумал Георгий Петрович. — «Ведь совсем молодой парень ещё. Сколько ему? Двадцать пять? Двадцать четыре?»

И тут же одёрнул себя.

«В прошлой жизни ему было шестьдесят два. Побольше, чем тебе сейчас. И он наяву пережил всё то, о чём ты только слышал».

На вокзале генерал решительно двинулся в сторону касс дальнего следования. В скором поезде, который шёл из Котласа в Ленинград, нашлось свободное купе. Предъявив документы, Георгий Петрович забронировал все четыре места. Теперь у них с Володей были два часа, чтобы поговорить спокойно и откровенно.

— Так что ты думаешь? — повторил генерал, глядя на проплывающие мимо деревянные бараки Ленинградского тупика.

Прежде, чем ответить, Беглов повернул ручку на двери и запер купе изнутри.

— Я думаю, что Андрей нашёл наилучший возможный выход, — не колеблясь, сказал он.

— А не слишком он рассудителен? Понял, что в одиночку использовать свои знания не сможет, и предложил нам скооперироваться...

Владимир Вениаминович улыбнулся.

— Дело не в рассудительности, Жора. Просто Андрей — хороший человек, который не может спасаться сам, бросив в беде близких. Надвигающиеся перемены он воспринимает именно как катастрофу. И хочет защитить тех, кто ему так или иначе дорог. А мы с тобой попали в это число.

Владимир Вениаминович хлопнул ладонью по сиденью. Соскучившийся Жека воспринял хлопок, как сигнал. Он тут же запрыгнул к хозяину и попытался дотянуться мокрым языком до хозяйского носа.

— Пошёл прочь! — грозно пробасил Владимир Вениаминович, отпихивая пса.

Жека обиженно тявкнул и соскочил на пол.

Георгий Петрович рассеянно потянул из кармана пачку папирос. Вынул папиросу, сунул её в рот. Похлопал себя по карманам в поисках спичек. Потом опомнился, взглянул на друга и вынул папиросу изо рта.

— Да кури уже! — махнул рукой Владимир Вениаминович. — Окно откроем, проветрим.

В подтверждение своих слов он поднялся на ноги и дёрнул вверх створку длинной форточки, вдавив кнопки на ручках. В купе ворвался холодный октябрьский ветер. Ритмичный стук колёс стал громче, и даже покачивание вагона ощутилось отчётливо.

Привычным движением пальцев Георгий Петрович смял мундштук папиросы и закурил. В горле запершило — слишком много папирос он выкурил за последние сутки. Но дым успокоил, позволил соображать яснее.

— Да, Володя, ты был прав, когда сказал, что нам нужно только подождать, — кивнул генерал. — В который раз поражаюсь твоему умению читать людей.

— Это наука, — дёрнул плечом Владимир Вениаминович. — Точно такая же, как и все другие науки.

— Так что мы будем делать? — спросил Георгий Петрович.

— Помогать, — ответил психотерапевт. — По мере сил помогать Андрею и ждать. Собирать информацию. Играть не вслепую, а с полным пониманием ситуации.

В дверь купе властно постучали.

Владимир Вениаминович мгновенно обернулся на стук. Лицо его стало жёстким, настороженным.

Стук повторился.

Помедлив секунду, Беглов повернул ручку защёлки.

В коридоре стоял проводник.

— Что же вы делаете, товарищи? — укоризненно сказал он. — В купе курить не положено! Дым на весь вагон! Немедленно прекратите это, или...

Жека повернул голову и звонко тявкнул на проводника. Проводник запнулся, набирая в грудь воздуха.

Но тут Владимир Вениаминович достал из кармана красную книжечку удостоверения и махнул ею перед собой.

Лицо проводника побледнело, глаза расширились и дёрнулись в сторону, словно две пойманные мыши.

— Товарищ... э-э-э... товарищ... — забормотал он.

— Принесите, пожалуйста, чаю, — мягко сказал ему Владимир Вениаминович. — Только с сахаром. И пепельницу.

— Сейчас! — облегчённо выдохнул проводник, повернулся и исчез.

Через минуту он появился снова, держа