Поющий колодец - Клиффорд Саймак

– Ежели вы намерены написать свою книгу, как оно следует быть, – говорил чернокожий старик, – вам не следует останавливаться на нечистом. Напрасно я это говорю, да раз уж вы обещали не упоминать моего имени…

– Ни в коем случае, – подтвердил Томас.

– Я был проповедником долгие годы и за это время узнал о нечистом очень многое. Я сделал его козлом отпущения, я запугивал им людей. «Ежели будете скверно себя вести, – говаривал я, – то он, дух нечистый, поволочет вас за ноги по длинной-предлинной лестнице, а ваши головы будут биться о ступени, а вы будете вопить, рыдать и молить о пощаде. Но он, дух нечистый, не обратит на ваши мольбы никакого внимания, не станет даже слушать – просто протащит по лестнице да и швырнет в геенну». Нечистый прекрасно укладывается у них в головах, они год за годом слышат о нечистом, знают, каков он собой, и знакомы с его манерами…

– И был какой-нибудь толк? – поинтересовался Томас. – В смысле, от запугивания дьяволом.

– Кто его знает. Сдается мне, что да. Порой. Не всегда, но порой помогало. Словом, стоило постараться.

– Но мне-то вы сказали, что надо глядеть глубже, не останавливаясь на нечистом.

– Вам, белым, этого не понять, а у нас, у моего народа, это в крови. Вы ушли чересчур далеко от джунглей. А мы всего несколько поколений как из Африки.

– То есть…

– То есть оно значит, что вам надобно вернуться. Назад, во времена, где людей вообще не было. Назад, в древние эпохи. Нечистый – это христианское воплощение зла. Ежели хотите, это зло добропорядочное, бледная тень настоящего, седьмая вода на киселе по сравнению с ним. Он достался нам из Вавилона да Египта, но даже вавилоняне и египтяне забыли, а то и не знали, что есть зло настоящее. Нечистый, скажу я вам, лишь жалкая кроха идеи, его породившей, смутный отблеск зла, какое ощущали давние люди. Не видели, а то и есть, что ощущали – в те дни, когда высекали первые каменные топоры да носились с идеей огня.

– Так вы утверждаете, что зло существовало и до человека? Что духи зла не являются порождением нашей фантазии?

Старик чуточку кривовато, не теряя серьезности, усмехнулся:

– И почему это люди возлагают всю ответственность за зло лишь на себя?

Томас вспомнил, как приятно провел тот вечер, посиживая на крыльце в тени падуба, болтая со стариком и потягивая бузинное вино. Эта беседа не единственная, были и другие – в разное время, в разных местах, с разными людьми. И рассказы этих людей привели к написанию короткой и не очень убедительной главки о том, что образцом для создания духов зла, которым поклонялось человечество, послужило зло первородное. Как ни странно, раскупалась книга хорошо, ее все еще переиздают. Все-таки она стоила потраченных сил; но удачнее всего то, что удалось выйти сухим из воды и безболезненно выкрутиться. Ведь сам Томас не верил ни в черта, ни в дьявола, ни во что иное – хотя многие читатели не подвергали их существование ни малейшему сомнению.

Угли дотлевали, бутылка изрядно опустела. Луна поднялась по небосклону, и ее свет смягчил резкие контуры окружающего пейзажа. «Ладно, – решил Томас, – завтрашний день проведу здесь – и поеду. Работа тетушки Элси завершена».

Оставив стул у костра, он отправился спать и, уже засыпая, снова услышал поскрипывание тетушкиной качалки.

Наутро, позавтракав, он снова отправился на гребень к усадьбе Паркеров, рядом с которой во время своего первого обхода окрестностей задержался лишь ненадолго.

Возле погреба рос могучий клен. Томас палкой разворошил суглинок – под ним обнаружился слой углей, делавший почву похожей на чернозем.

Неподалеку виднелись заросли розмарина. Сорвав несколько листиков, он растер их между пальцами, ощутив сильный запах мяты. К востоку от погреба доживали свой век несколько уцелевших яблонь. Ветки их были изломаны ветром, но деревья еще ухитрялись плодоносить, давая мелкие, похожие на дички, яблоки. Томас сорвал одно и впился в него зубами. Рот наполнился забытым вкусом – теперь таких яблок уже не найдешь. Отыскались в саду и грядка ревеня в полном цвету, и несколько засыхающих кустов роз, покрытых дожидающимися зимних птиц алыми ягодами, и заросли ирисов, разросшихся столь густо, что клубни выпирали на поверхность.

Остановившись возле ирисов, Томас огляделся. Давным-давно, больше века назад, его предок, пришедший с войны солдат, построил усадьбу: дом, амбар, курятник, конюшню, закрома, овин и еще что-то – и поселился здесь, чтобы стать землепашцем, пожил сколько-то лет, а потом вдруг бросил землю, впрочем, как и остальные жители гребня.

На пути сюда, странствуя по прихоти крохотной чудаковатой старушки, сидящей в поскрипывающей качалке, Томас остановился в небольшом поселке Пестрый Лесок, чтобы узнать дорогу. Два сидящих на скамейке перед парикмахерской фермера поглядели на него то ли с немым недоверием, то ли с беспокойством.

– Гребень Паркера? – переспросил один. – Неужто вам надо на гребень Паркера?

– По делу, – пояснил Томас.

– На гребне Паркера не с кем делать дела. Там никто не бывает.

Но Томас не уступал, и они в конце концов сдались.

– На самом-то деле там один гребень, только он разделен пополам. Езжайте от поселка на север, там увидите погост. Не доезжая до погоста, сверните налево и окажетесь на Военном гребне. Дальше держитесь по верху. Некоторые дороги отворачивают, а вы езжайте по макушке гребня.

– Вы говорите о Военном гребне, а мне нужен гребень Паркера.

– Да все едино. Как Военный гребень кончится, пойдет гребень Паркера. Он проходит высоко над рекой – спросите там по пути.

Так что Томас двинулся на север и, не доезжая до кладбища, свернул налево. Дорога по гребню была далеко не первоклассной – просто проселок. То ли ее не мостили, то ли мостили очень давно, а потом бросили, так что от асфальта почти ничего не осталось. Вдоль дороги тянулись приткнувшиеся к гребню мелкие фермерские хозяйства: сбившиеся в кучку полуразрушенные домики, окруженные скудными, истощенными полями. Завидев автомобиль, фермерские псы с лаем бросались в погоню.

Милями пятью дальше встретился человек, извлекавший почту из ящика, и Томас подъехал ближе.

– Я ищу гребень Паркера. Не скажете, далеко еще?

Мужчина сунул три или четыре полученных письма в задний карман комбинезона, подошел к обочине и остановился у машины, вблизи оказавшись крупным, ширококостным человеком. Его морщинистое обветренное лицо покрывала недельная щетина.

– Почитай приехали, – ответил он. – Мили три будет. Но скажите, незнакомец, зачем он вам?

– Хочу просто поглядеть.

– Не на что там глядеть, – покачал головой фермер. – Нет там никого. А раньше люди были, с полдюжины ферм. Жили, возделывали землю, да только уж давным-давно, лет шестьдесят, а то и поболее будет. Потом все куда-то перебрались. Землю кто-то купил, да не знаю кто. Некоторые держат здесь скотину – по весне покупают ее на Западе, пасут здесь до осени, потом сгоняют и откармливают зерном на продажу.

– Вы уверены, что там никого?

– Ни единой души. Раньше были. То же и с домами. Ни жилья, ни строений. Некоторые сгорели. Должно быть, детишки со спичками баловались. Наверное, думали, что так и надо. Гребень пользуется дурной славой.

– В каком смысле дурной славой? При чем тут дурная?..

– Взять хотя бы поющий колодец. Хотя лично я не знаю, при чем тут колодец.

– Не понимаю. Первый раз слышу о поющем колодце.

– Это колодец старика Нэда Паркера, – рассмеялся фермер. – Он поселился там в числе первых. Вернулся с войны и купил землю. Задешево – ветеранам Гражданской продавали земли правительства по доллару за акр, а в те времена вся здешняя земля была правительственной. Нэд мог купить за тот же доллар за акр жирную ровную землю в прерии Блэйка, милях в двадцати отсюда, но он был не из таковских. Он знал, чего хочет. Ему нужно было, чтобы дрова были под рукой, чтобы неподалеку бежал ручей, чтобы поблизости была охота и рыбалка.

– Насколько я понимаю, здесь с этим не сложилось?

– Очень даже сложилось, если не считать воды. Там был большой родник, на который он рассчитывал, но выпало несколько засушливых лет, и родник начал иссякать. Он так и не иссяк, но Нэд напугался, что вдруг такое случится. Родник бьет и по сей день, но Нэд был такой человек, что не хотел, чтоб засуха застала его врасплох. И надумал пробурить колодец. На самом верху гребня, боже ты мой! Нашел буровика и приставил его к делу. Наткнулись на водоносный пласт, но воды было мало. Уходили все глубже и глубже, но все без толку, пока буровик не сказал: «Нэд, единственный способ найти воду – это углубиться до уровня реки. Но дальше каждый фут обойдется в доллар с четвертью». Ну, в те времена доллар с четвертью был порядочной суммой, но Нэд уже убухал в этот колодец столько денег, что велел продолжать. Так что буровик продолжил. О таких глубоких колодцах никто и не слыхивал. Народ приходил только для того, чтобы поглядеть, как бурят. Это рассказывал мне дед, а ему – отец. Добравшись до уровня реки, они нашли массу воды. Этот колодец никогда бы не пересох, но вот как качать воду? Поднять ее надо было ужасно высоко. Тогда Нэд купил самый большой, самый тяжелый, самый мощный ветряк из всех, какие бывают. Ветряк обошелся в целое состояние, но Нэд не жаловался. Ему нужна была вода, и он ее получил. В отличие от большинства ветряков с этим проблем не было – его выстроили на века. Ветряк и сейчас там, и все работает, хотя воду больше не качает: привод насоса много лет как сломался. Та же история с механизмом управления пропеллером, то бишь с рычагом, который тормозит лопасти, так что теперь он крутится без остановки и усмирить его нет никакой возможности. Тарахтит без смазки все громче и громче. Рано или поздно все ж таки замолкнет – сломается, да и все тут.