Финно-угры и балты в эпоху средневековья - Валентин Васильевич Седов

формирования прибалтийско-финского языка и этнической общности совсем не обязательно должна соответствовать или приближаться к территории позднейшего расселения племен, вышедших из этой общности.

Исследователи, допускающие формирование прибалтийско-финского языка-основы в условиях названной неолитической культуры, не в состоянии объяснить тесную языковую связь прибалтийских финнов с поволжскими. Языкознание же неоспоримо свидетельствует о существовании в древности финско-волжской или, как еще ее называют, западно-финской общности, из которой позднее вышли на востоке поволжско-финские, а на западе — прибалтийско-финские языки.

В этой связи автором настоящих строк была предложена гипотеза о формировании прибалтийско-финской этноязыковой общности в условиях внутрирегионального взаимодействия финско-волжского населения — носителей культуры текстильной керамики с расселившимися среди них в эпоху раннего железа племенами культуры штрихованной керамики (Sedov V.V., 1980b, s. 429–438). Прибалтика оказалась заселенной финно-угорским этносом уже в эпоху камня, но это были не прибалтийские финны. Судя по данным археологии и лингвистики, между древнейшими племенными образованиями финно-угров и современными языковыми группами имели место промежуточные этнодиалектные формирования.

Культуру текстильной керамики, по-видимому, нужно связывать с финно-волжской общностью. Изучение текстильной керамики памятников эпохи раннего железа Прибалтийского региона показывает, что для нее характерны те же существенные признаки, что и для всего ареала этой керамики, в том числе дьяковской. Вместе с тем памятники Прибалтийского региона отличаются от поволжских тем, что в них постоянно присутствует наряду с текстильной штрихованная керамика, отражая инфильтрацию или миграцию индоевропейского (балтского или иного близкого балтам) населения. Хорошо известно, что по всех прибалтийско-финских языках отчетливо проявляется балтское (или индоевропейское, близкое балтам) воздействие, которое сказывается не только в лексике, но и в какой-то степени в грамматике и фонетике (Аристе П.А., 1956, с. 11–14; 1975, с. 14–18). Внутрирегиональное взаимодействие местного населения с носителями культуры штрихованной керамики и привело к отрыву прибалтийских финнов от поволжских и сложению прибалтийско-финского языка и общности.

Эсты. (В.В. Седов)

Эсты заселяли северо-западную окраину Восточноевропейской равнины на восточном побережье Балтийского моря и острова Моонзундского архипелага (современные области Эстонской ССР).

Начало научных изысканий по археологии эстов относится к 30-40-м годам прошлого столетия, когда были основаны в Тарту Ученое эстонское общество (1838 г.), в Таллине Эстляндское литературное общество (1842 г.) и Центральный музей отечественных древностей при Тартуском университете (1843 г.). По инициативе этих учреждений стали производиться раскопки каменных и грунтовых могильников, было положено начало музейным археологическим коллекциям.

Вскоре возникли и местные музеи в Нарве (1864 г.), Курессааре (ныне Кингисепп, 1865 г.), Вильянди (1881 г.), Пярну (1895 г.), Пайде (1904 г.).

В XIX и начале XX в. в различных местах Эстонии было раскопано несколько могильных памятников. Многие из этих раскопок несовершенны; выявлены далеко не все детали погребального ритуала. Наиболее результативными оказались раскопки Я. Холцмайера и Р. Гаусманна каменных могильников Пяэлда, Мяла, Лээдри и Орикюла, относящихся ко второй половине I тысячелетия и началу II тысячелетия н. э. (Holzmayer J.B., 1981, lk. 16–37; Hausmann R., 1889, s. 122–129; 1909, s. 21).

Большая и плодотворная работа была проведена по сбору сохранившихся среди местного населения преданий об археологических памятниках Эстонии (Jung J., 1898; 1899; 1910). Были опубликованы первые каталоги археологических вещевых находок (Kruse F., 1842; 1856; Hartmann H.E., 1871; Hansen G., 1875). Эстонские материалы стали составной частью «Атласа финно-угорских древностей» И.Р. Аспелина (Aspelin J.R., 1884).

Вместе с накоплением археологических материалов были сделаны первые шаги по их историческому осмыслению. Так, на основе материалов, полученных при раскопках, профессор Тартуского университета К. Гревингк делает попытку членения погребений на типы и определения дат археологических находок. Им была разработана первая периодизация древней истории Прибалтики. Этот исследователь занимал и правильную позицию в этнической атрибуции средневековых памятников Эстонии, полагая, что они принадлежат эстам (Grewingk С., 1874–1877; 1887, s. 153–177).

Заметный вклад в изучение средневековых древностей Эстонии внес Р. Гаусманн. В его трудах археологические материалы Прибалтики получили научную систематизацию, могильные памятники подразделены на типы, при этом были подмечены различия между ранними и поздними каменными могильниками эстов (Hausmann R., 1896а; 1896б; 1910). В историографии археологии Прибалтики нельзя не назвать и работ немецкого исследователя М. Эберта, в которых широко стал применяться типологический метод анализа (Ebert М., 1913, s. 498–559).

В 1920-1940-е годы были заложены основы эстонской национальной археологии. Организационным центром эстонской археологии становится университет в Тарту, при котором в 1920 г. основывается кафедра археологии, а в следующем году и кабинет археологии, реорганизованные позднее в Институт с музеем. Первым руководителем кафедры в 1920–1923 гг. стал финский археолог А.М. Тальгрен. В это время были подготовлены молодые кадры эстонских археологов.

В обобщающем труде по археологии Эстонии А.М. Тальгреном (Tallgren А.М., 1925) систематизированы и исторически осмыслены материалы, накопленные к тому времени. Было обращено внимание на топографию памятников и их связь с природными условиями. Вещевой материал из памятников средневековья подвергся хронологическому анализу. Древности эпохи средневековья в результате были дифференцированы на два периода — средний железный век (V–VIII вв.) и поздний железный век (IX–XIII вв.).

В буржуазный период в Эстонии была проведена большая организационная работа по регистрации и учету памятников археологии, что создало предпосылки для дальнейших более углубленных изысканий. На основе собранных материалов написана обзорная публикация о городищах (Laid Е., 1923).

В 20-30-х годах на ряде могильников были произведены растопочные работы, в основном небольшие. В 20-х годах полевые исследования велись еще несколько поверхностно, детали строения памятников и обрядности не получали отражения в отчетной документации. В 30-х годах методика раскопок заметно совершенствуется, а отчетность по ним становится точнее и детальнее. Раскопки могильников в 20-30-х годах вели Х.А. Моора, А. Фриденталь (Friedental А., 1938, s. 147–160), А. Вассар, Р. Индреко, Е. Саадре и М. Шмидехельм.

В 30-х годах проведены были и раскопки на городищах Варбола, (Laid Е., 1939, lk. 183–215), Лыхавере (Moora H., Saadre О., 1939, lk. 139–182), Иру (Vassar A., 1939, lk. 53-100), Керикмяги в Пеэду (Muistse Eesti, 1939, lk. 101–138).

Эстонскими археологами были продолжены историко-культурные и хронологические штудии постоянно пополняемых археологических материалов. В 1932 г. была опубликована сводная работа по археологии Эстонии Х.А. Моора, написанная для широкого круга читателей (Moora H., 1932). Эстонская археология от простого вещеведения стремилась перейти к историческим обобщениям. В первом томе «Истории Эстонии» (Eesti ajalugu, 1935), охватывающем период от эпохи камня до XIII в. н. э., такая попытка