Путешествия никогда не кончаются - Робин Дэвидсон

— Ах да, сколько стоит. Да-да. Сейчас подумай. Я отдавай тебе этот верблюд за тысяча доллар. Дешевка.

Слепой верблюд за тысячу долларов, пронеслось у меня в голове. За такие деньги можно купить слона.

— Это очень любезно с вашей стороны, Курт, но, видите ли… дело в том, что у меня нет денег. — Ухмылка мгновенно исчезла с лица Курта, будто корова языком слизнула. — Но я, конечно, могу работать в баре и…

— Да, это есть правильно, — сказал он. — Да, ты будет Работать в баре, и ты будет работать здесь как мой ученик за стол и кровать, ты будет начинайт сегодня, и я будет смотреть, какой ты есть, и это означайт, что мы все сказал. Ты есть очень счастливый девушка, что я делайт это для тебя.

От изумления я едва понимала, что он обвел меня вокруг пальца, как последнюю дурочку. Курт показал мне безукоризненно чистую комнату при конюшне, вошел туда вместе со мной и выдал мне одеяние подмастерья. Я натянула на себя широкий белый балахон и надвинула на лоб смешной тюрбан, почти закрывший мои светлые волосы и глаза. В таком виде я больше всего походила на сумасшедшего пекаря. Я стояла перед зеркалом и покатывалась со смеху.

— Что это означайт, это есть слишком плохой платье для тебя или что?

— Нет, нет, — поспешила я разуверить Курта, — просто я никогда не видела себя в афганской одежде.

Курт привел меня к верблюдам и преподал первый урок.

— Ты должен начинайт здесь и идти там, — сказал он, вручая мне метлу и совок для мусора.

Верблюжьи шарики напоминали кроличьи. Верблюды, как и кролики, извергают круглые катышки, правда, в огромном количестве. Несколько таких шариков лежало в том месте, куда указывал палец Курта. Только в эту минуту я сообразила, что в загоне площадью в пять акров нигде не видно следов навоза, что казалось по меньшей мере удивительным, так как у Курта было восемь верблюдов. Мне очень хотелось продемонстрировать новому хозяину свою старательность, я нагнулась, тщательно собрала в совок весь навоз до крупинки и выпрямилась, ожидая, что скажет Курт.

Но с Куртом произошло что-то странное. Его губы дрожали, брови то поднимались, то опускались, будто люлька подъемника. Его лицо так покраснело, что краска проступила сквозь загар. И вдруг он взорвался как вулкан и обдал меня горячим потоком слюны-лавы:

— Что есть это?!

В смущении я оглядела загон, но ничего не увидела. Курт бросился на колени рядом со мной, и тогда под коротеньким подстриженным стебельком ползучего пырея я заметила крошечный, едва различимый кусочек засохшего навоза.

— Подбирай! — вопил Курт. — Ты думай, это есть твой каникул или что?

Я не могла поверить, что все это происходит наяву, дрожащими руками я подобрала микроскопический кусочек навоза. От времени он почти обратился в пыль. Курт успокоился, мы продолжили обход его владений.

После этой вспышки мне уже не так хотелось работать у Курта, но я быстро поняла, что мой новый друг-зверь был настоящим волшебником, когда дело доходило до верблюдов. Сейчас я хочу решительно опровергнуть некоторые мифические представления об этих животных. Верблюды — самые умные четвероногие из всех, каких я знаю, за исключением собак, уровень их умственного развития соответствует примерно уровню восьмилетних детей. Это привязчивые, дерзкие, шаловливые, остроумные — да, остроумные! — сдержанные, терпеливые, трудолюбивые, бесконечно интересные и привлекательные существа. Их трудно приручить, потому что в отличие от других животных верблюды не предрасположены к одомашниванию, к тому же они поразительно умны и проницательны. Вот почему верблюды пользуются такой дурной славой. При неправильном обращении они становятся по-настоящему опасными и неодолимо упрямыми. Про верблюдов Курта этого никак нельзя было сказать. Больше всего они походили на огромных любознательных щенков. И вопреки распространенному мнению от них ничем не пахло, если только в припадке раздражения или страха они не отрыгивали липкую зеленую жвачку. Я бы еще добавила, что верблюды — необычайно чувствительные животные: неумелый хозяин легко может их испугать или замучить до смерти. Верблюды с высокомерием и неприязнью относятся ко всем живым тварям, видимо считая себя избранной расой. Но в то же время верблюды трусливы, и, как ни надменно они держатся, сердце у них мягкое и доброе. Меня они купили сразу, всю со всеми потрохами.

Курт перешел к перечислению моих обязанностей. Главное, что его интересовало, — это навоз. Он хотел, чтобы я целый день ходила за верблюдами и уничтожала оскорбительные следы их жизнедеятельности. Курт поведал мне, что однажды ему пришла в голову блестящая мысль вставить верблюдам в задний проход резиновые камеры от футбольных мячей, но верблюды громко выражали свое недовольство и в течение дня сумели от них избавиться. Я исподтишка взглянула на Курта. Он не шутил.

Кроме того, мне предстояло каждый день в четыре часа утра отыскивать верблюдов, снимать с них путы (передние ноги верблюдов стреноживают ремнями и короткой цепью, чтобы помешать им передвигаться слишком быстро и уходить слишком далеко), а затем, построив их длинной вереницей — нос к хвосту, — приводить домой расседлывать. Два-три верблюда целыми днями возили туристов по овальному полю (доллар за круг), а остальные оставались в загонах. В мои обязанности входило привязывать отобранных для туристов верблюдов к кормушкам, чистить их щеткой, подавать команду «Вхуш!» [3] и взваливать им на спину живописные псевдоарабские седла, сделанные по рисункам Курта. Я не сомневалась, что это будут лучшие часы моей жизни в ближайшие восемь месяцев. Курт без промедления бросил меня в водоворот дел, и слава богу. Я просто не успела испугаться верблюдов, у меня не хватило на это времени. Остаток первого дня ушел на поддержание образцового порядка в стерильных владениях Курта и на борьбу с сорняками. Ни один стебелек не смел расти в неположенном месте на его земле.

Вечером добряк геолог, возивший меня к Махомету и на туристскую станцию к югу от Алиса, зашел посмотреть, как я устроилась. Я предупредила Курта, что у меня гость, и ушла к себе в комнату. Мы болтали и любовались переливчатой голубизной и оранжевым сиянием позднего вечера. Я так наработалась, что не могла пальцем шевельнуть от усталости. Весь день я бегала от амбара к верблюдам, от верблюдов к загонам, а потом снова к амбару, где хранился верблюжий корм. Я выполола огород, подстригла ножницами добрую милю заросшего сорняками газона на обочине овального поля, провела по полю бог весть сколько вздорных туристов, восседавших на верблюдах, и сверх того чистила, мыла, скребла и подбирала соринки и пылинки, пока не почувствовала, что сейчас упаду. Темп не замедлялся ни на минуту, и весь этот день Курт не спускал придирчивых глаз с меня и с моих рук, он то шипел, что я могу убираться на все четыре стороны, то громко осыпал меня бранью на глазах недоумевающих и смущенных туристов. Во время работы мне некогда было подумать, смогу ли я выдержать такое обращение в течение восьми месяцев, но, болтая с приятелем, я кипела от негодования. Надменная скотина, мысленно твердила я. Ничтожный мерзкий скупердяй, кровопийца, гад ползучий. Я ненавидела себя за трусость, за проклятый страх перед людьми. За свое бабское поведение слабого животного, привыкшего быть жертвой. Ни разу не посмела я огрызнуться, не посмела восстать. А теперь давилась бессильной злобой. Внезапно за углом показался Курт — призрак в белом огромными шагами двигался в нашу сторону. Я почувствовала, что Курт в ярости, еще до того как он приблизился, и встала ему навстречу. Он указал дрожащим пальцем на моего приятеля: