Набег этрусков - Людмила Шаховская

Арпин порывисто обнял друга с горячим поцелуем; Виргиний застонал, но тотчас усмехнулся, говоря:

– Больно мне, друг! Не горячись! В ласке так, по-медвежьи, нельзя, как в борьбе.

Он ослабел, припав головою к плечу усевшегося с ним богатыря; кровь засочилась сквозь перевязку его раны, но вторично накладывать примочку он не захотел, несмотря на уговоры старой царской рабыни, не обратив внимания на все ее предсказания, что от небрежного отношения к ране головы с ним может случиться что-нибудь очень дурное.

– Едешь ты, господин, в деревню на день, – говорила старуха, – а не вернешься месяц, ежели этак станешь на свои силы надеяться, что авось пройдет; это не рука, не нога; голова – дело важное.

Вместо дальнейших возражений Виргиний приказал ей принести его рутульскую секиру, которою убит Вулкаций, подарил это массивное орудие Арпину, собственноручно прицепив к его поясу, и уехал с ним.

ГЛАВА III

Тарквиний и жрец

Уже начинало светать, когда, промешкав в хлопотах около раненого, друзья подъехали к тому месту у берега Тибра, довольно далеко от царского сада, где находилось жилище фламина Руфа.

Эго была просторная площадь, назначенная для обучения воинов, расчищенная и уравненная среди холмов, на одном из которых, в густой зелени сада, виднелось скромное жилище жреца с несколькими мелкими зданиями для его рабов, животных, имущества.

Роскошь тогда не только еще не развилась у римлян, но и строго порицалась.

Река тихо струилась у подножия этой возвышенности, круто обрывавшейся к воде.

Вдали за рекой белели домики рыбаков.

Сход к Тибру в Риме был везде отлогим, кроме двух-трех мест, являвшихся, как прибрежные крутизны и обрывы, но чем дальше оттуда, внутрь страны, тем массивнее высились отроги Апеннин, постепенно переходя в малодоступные людям высоты знаменитого хребта.

На Апеннинах не было нигде вечных льдов, глетчеров, но некоторые вершины поднимались столь высоко, что уже ярко краснели зарей начавшегося утра, когда вода Тибра еще едва виднелась во мраке.

Виргиний и Арпин остановили волов невдалеке от подъездной дороги, высеченной в горе к дому фламина, чтобы его внук сходил туда пешком за новыми инструкциями, узнав об этом от царского слуги, но он не полез на гору, привязав волов к дереву, потому что увидел своего деда вблизи. Посоветовав Арпину скрыться в кустарнике, Виргиний намеревался обратиться за приказаниями к бродившему старику, но внезапно отпрянул в сторону и спрятался от появления совершенно неожиданного гостя.

Фламин Руф ходил по берегу реки, высказывая своему любимому камиллу (жрецу-помощнику) из дальних родичей разные желания относительно встречи тела зятя с таким выражением лица, будто задает себе вопрос, – не броситься ли ему в воду с горя?

В своих стенаниях он приметил стройную фигуру юноши, стоявшего по-видимому, уже долгое время поодаль от него.

– Префект Тарквиний! – позвал жрец. – Что ты тут делаешь вместо того, чтобы сетовать с царем об осквернении его сада случайным убийством?

– Ищу тебя, фламин, – ответил царевич с усмешкой в голосе, – мне нечего там делать; великий понтифекс уверил царя, что сад не осквернен, – уверил, будто тень моего брата потребовала себе Вулкация в жертву, как благородного, не довольствуясь кровью наемников и рабов; оттого, будто, в Вулкация попал топор ничей иной, как твоего внука Виргиния, который равен происхождением твоему зятю, и из руки Арпина, рожденного, подобно царю, – тоже, пленницей. Царь запретил Марку Вулкацию искать Арпина на кровомщенье, как раба, для казни, а лишь позволил вызвать его на поединок, как сына Скавра. Марк Вулкаций струсил, потому что Арпин – богатырь перед ним, – даже безоружный с первого налета сломает ему все кости по-медвежьи.

Притаившиеся друзья при этих известиях обрадовались мыслью, что Арпину теперь нет надобности бежать к самнитам, но дальнейшие речи Тарквиния и жреца привели их в полный ужас.

– Ах, этот Скавр! – говорил Руф презрительно и злобно, – везде он мне препона!.. Марк интриговал против него в деревне, но ему не удалось заставить его зятя Турна оскорбить народ и богов нарушением жертвенного обычая.

– Да, но зато Авл и Тит преданны нам. Обязанный Марку спасением жизни от гибели в жертвенной корзине, Авл превратился в деревенского лешего и превосходно играет эту роль в нашу пользу. Тит со стариком свинопасом помог Марку зарыть в сокровенном месте то, что ты советовал мне и дал из твоих запасов. Им удалось спровадить на смерть в виде жертвы старика и тот вчера умер, ничего не открывши; теперь они станут хлопотать о гибели управляющего Турновой усадьбы. Они пустили молву, будто принесенный в жертву свинопас – вор; управляющий виноват в оскорблении богов отдачею на деревенский алтарь преступника и сам должен лечь жертвой в искупление этой вины. Пока старик Грецин правит поместьем Турна, нам ничего нельзя предпринять дальше... руки связаны, понимаешь...

– Теперь мне не до этого, префект!.. Нам еще хуже свяжут руки, если моего внука заставят биться с сыном Скавра... Арпин не пощадит Марка, как щадил Децима.

– Разумеется... но и Марк не пощадит Арпина... я для этого и пришел, чтобы тут... наедине... передать тебе, фламин... вот, возьми этот сосудец... в нем этрусская жидкость... стоит смочить острие оружия перед боем, – и Арпин моментально свалится от первой царапины, понимаешь?..

– Понимаю, царевич, но еще неизвестно, даст ли Арпин Марку возможность сделать эту царапину... облапит по-медвежьи сразу... Это уж было раз в шутку... Он его с разбега поднял, как ребенка, и вскинул на забор, откуда тот долго не мог слезть потом. А ты, я надеюсь, префект Тарквиний, будешь благосклонен ко мне не только теперь, но и после... всегда... всегда.

Голос Руфа дрогнул, как бы от слезы.

– Конечно, я буду благосклонен к кому бы ни было, только не к Скавру, – ответил Тарквиний как-то иронически.

Фламин не заметил его тон и продолжал свои жалобы.

– Этот Скавр... этот Турн, его зять... они мешают... поверь, царевич, будет лучше и для нас и для всего Рима, если мы лишим их возможности тормозить наши дела. Ведь, Турн – потомок рутульских царей... его могут избрать...

– Если наши дела удадутся, Фламин, я сделаю Великим Понтифексом...

– Моего внука Виргиния.

– Нет, я предпочел бы Марка Вулкация. По своей ловкости, этот твой внук именно «вулкаций» ученик Вулкана, бьет по наковальне без промаха; по матери он Руф (рыжий) и унаследовал ваши фамильные волосы, удобные для всяких перекрашиваний, а по бабушке он – Бибакуль (двойная палка, о двух концах) и унаследовал фамильную двуличность.

– Сделай его жрецом двуликого Януса вместо Клуилия, которому, как и мне, скоро будет время удалиться на покой за старостью.

– Ладно... только... Турн – потомок царей... ты опасаешься, что в Риме предпочтут...

– Положись на мою опытность, царевич: в сане Великого Понтифекса ловкий человек неудобен, мешает могуществом... Марк очень хорош для нас в положении слуги с перспективою золотых надежд на всякие милости, но на вершине жреческого величия, право, удобнее человек слабый, мягкий...

Руф обнял Тарквиния и крепко прижал к своей груди, уверяя, что Сервий на предстоящей войне с этрусками будет убит или, по старческой слабости, умрет от простуды, потому что на этот раз ему придется воевать в холодное время.

Тарквиний ушел куда-то по берегу, а Виргиний, не имея больше в нем опасной помехи, подошел к своему деду, выслушал новые приказания и отправился с Арпином в деревню.

Виргиний ровно ничего не понял в переговорах царевича с его дедом жрецом, да и не старался понять, отчасти по своей простоватости идеалиста, отчасти вследствие боли головы от раны, которая при тряске в телеге стала мучить его с минуты на минуту хуже.

Арпин испугался и за себя и за отца, которому грозит гибель, потому что его враг Тарквиний, по причине набега этрусков, сделан от царя правителем Рима.

Чем этот гордец совместно с Фламином Юпитера может погубить двух столь могущественных лиц государства, как Великий Понтифекс и его зять, потомок рутульских царей, Арпин не мог придумать.

Как слуга городской, он не знал подробно всего хода деревенской жизни, как этого не знал и Виргиний, хоть оба они иногда наезжали в поместья Фламина и Понтифекса, граничившие между собою.

На деревню они, римляне, и патриций и раб, одинаково глядели свысока и игнорировали тамошних свободных поселян гораздо презрительнее, чем рабов, составлявших челядь поместий. Свободные поселяне были им чужими людьми. Арпин и Виргиний не знали, чем они могут им быть опасны или полезны, не знакомились, не сближались с ними.

Арпин решил не уходить к самнитам до тех пор, пока не узнает, какая опасность грозит Скавру с его зятем, чтобы разрушить козни их врагов. Он любил своего господина не меньше, чем тот его, хотя и не смел открыто называть отцом.