Моя бабушка Миллард, генерал Бедфорд Форрест и битва при Угонном ручье - Уильям Фолкнер

3

Из-за этого мы еще на полчаса опоздали с обедом. Хотя тут уже не понадобилось никого, кроме кузена Филиппа, чтобы отправить кузину Мелисандру наверх. Все, что ему для этого потребовалось, - это снова с ней заговорить. Когда бабушка потом спустилась вниз, она сказала:

- Ну что же, либо мы смиримся и просто-напросто назовем это ужином, либо давайте пообедаем хотя бы в ближайшие час-полтора.

И мы пошли в столовую. Эб Сноупс нас уже ждал. Думаю, что ему ожидание показалось самым долгим, - все-таки кузина Мелисандра не была ему родней. Ринго пододвинул бабушке стул, и мы расселись. Кое-что из еды остыло. Остальное так долго стояло на плите, что было уже все равно, горячее ты ешь или холодное.

Но кузена Филиппа, как видно, это не трогало. И даже если его памяти не понадобилось большого усилия, чтобы припомнить, как едят досыта, язык его, по-моему, никакого вкуса не ощущал. Он сидел и ел так, будто по крайней мере неделю вообще не видел еды и будто боялся, что даже то, что попало к нему на вилку, испарится прежде, чем он донесет вилку до рта. Иногда он вдруг замирал, держа вилку на весу, смотрел на пустой стул у прибора кузины Мелисандры и смеялся. Вернее, я просто не знал, как еще это можно назвать. И, наконец, я спросил:

- Почему бы вам не переменить фамилию?

Тогда и бабушка перестала есть. Она поглядела на меня поверх очков. Потом подняла обе руки и вздернула очки выше, на нос, так, что могла уже смотреть на меня через них. Потом она вздернула очки еще выше, на зачесанные со лба волосы, и снова на меня поглядела.

- Первое разумное слово, которое я сегодня слышу с одиннадцати часов утра, - сказала она. - Это настолько разумно и просто, что только ребенок и мог это придумать. - Она поглядела на него. - А почему бы вам и правда этого не сделать?

Он опять засмеялся. То есть лицо его изобразило то же самое, и звук он издал тот же.

- Дед мой прошел с Мэрионом [Мэрион Фрэнсис (1732-1795) - руководитель борьбы против англичан в Южной Каролине в годы Войны за независимость] по всей Каролине и был у Кингсмаунтин [место сражения повстанцев Южной Каролины с английскими войсками]. Дядю провалила на выборах в губернаторы Теннесси продажная, вероломная шайка кабатчиков и аболиционистов-республиканцев, а отец мой умер в Чапультепеке [мексиканский форт вблизи от границы с США; здесь в 1847 г. американские войска в ходе захватнической войны против Мексики нанесли поражение мексиканской армии]. После всего этого не мне менять фамилию, которую они носили. Да и жизни своей я не хозяин, пока истерзанная родина обливается кровью под железной пятой захватчиков... - тут он оборвал смех или как там это назвать. Потом лицо его стало удивленным. Потом оно перестало быть удивленным - удивление стало сходить с него сперва медленно, а затем все быстрее, но не чересчур быстро, а как жар уходит из куска железа на наковальне у кузнеца; потом лицо его стало выглядеть просто недоуменным, спокойным и почти умиротворенным. - Разве что потеряю ее в бою, - сказал он.

- Ну, сидя тут, вам это вряд ли удастся, - сказала бабушка.

- Нет, - сказал он. Но я не думаю, чтобы слова ее до него дошли. Он встал. Даже Эб Сноупс и тот за ним следил, - его нож с пучком шпината на кончике повис в воздухе, не дойдя до рта.

- Да, - сказал кузен Филипп. Но на лице его снова появилось: "какая красавица". - Да, - сказал он. Он поблагодарил бабушку за обед. Вернее сказать, заставил свой язык произнести подобающие слова. Они не показались нам очень вразумительными, но он, по-моему, на это никакого внимания не обращал. Он поклонился.

Ни на бабушку, ни на Что-нибудь вообще он не смотрел. Он снова повторил: "Да". И вышел. Мы с Ринго проводили его до парадных дверей, посмотрели, как он садится на лошадь и, сидя на ней с обнаженной головой, смотрит на окна верхнего этажа. Смотрел он на окна бабушки, а рядом с ее комнатой была наша с Ринго. Кузина же Мелисандра не могла его видеть вообще, потому что она лежала в постели на другой половине дома и Филадельфия все еще, наверное, мочила салфетки в холодной воде, чтобы менять у нее на голове компрессы. Сидел на лошади он хорошо - легко, свободно, откинувшись в седле, повернув ступни вовнутрь и держа их перпендикулярно голени, как учил меня отец. И лошадь у него была хорошая.

- Чертовски хорошая лошадь, - сказал я.

- Беги за мылом, - сказал Ринго.

Но я и так уже кинул быстрый взгляд в переднюю, хотя слышал, что бабушка разговаривает с Эбом Сноупсом в столовой.

- Она еще там, - сказал я.

- Ха, - сказал Ринго. - Один раз я еще дальше от нее чертыхнулся и то пришлось мыло глотать.

Тут кузен Филипп пришпорил коня и ускакал. Так, во всяком случае, решили мы с Ринго. Еще два часа назад никто о нем даже не слышал; кузина Мелисандра видела его только два раза и оба раза сидела, зажмурив глаза, и кричала. Но когда мы стали старше, мы с Ринго поняли, что кузен Филипп был единственным среди нас, кто поверил хотя бы на миг, что прощается с нами навек, и не только бабушка и Лувиния знали, что это не так, но и кузина Мелисандра тоже это знала, несмотря на то, что ему так не повезло с фамилией.

Мы вернулись в столовую. И тут я понял, что Эб Сноупс нас ждет. И тут мы с Ринго сообразили, что он собирается попросить о чем-то бабушку, потому что никто не любит оставаться с ней с глазу на глаз, когда о чем-нибудь ее просит, даже если не опасается наперед, что из этого выйдут одни неприятности. Мы знали Эба уже больше года. Мне надо было сразу догадаться, в чем тут дело, как догадалась бабушка. Он встал.

- Ну что ж, миз Миллард, - начал он. - Сдается мне, что теперь никакой опасности вам не грозит, раз Бед Форрест со своими молодчиками находится тут поблизости, в Джефферсоне. Но покуда все еще не утихомирилось, я на денек-другой оставлю у вас своих лошадей.

- Каких лошадей? - спросила бабушка. Они с Эбом не просто смотрели друг на Друга. Они друг за другом следили.

- Да этих, захваченных утром лошадок, - сказал Эб.

- Каких лошадок? - спросила бабушка. Тут Эб и сказал:

- Моих лошадок. - Эб все еще за ней следил.

- Почему? - спросила бабушка. Эб понял, о чем она спрашивает.

- Я здесь единственный взрослый мужчина, - сказал он. Потом добавил: И первый их заметил. Они гнались за мной еще до того... - Потом он заговорил быстрее; глаза у него на секунду остекленели, но сразу же снова сверкнули в колючих зарослях грязновато-серой растительности и стали похожи на два осколка битой посуды, запутавшиеся в вытертом половике.

- Военный трофей! Я их сюда привел! Я их сюда заманил - военная хитрость! И как я есть в наличии один-единственный военный по званию солдат конфедератской армии...

- Какой вы солдат! - сказала бабушка. - Вы сами поставили условие полковнику Сарторису, я слышала. Вы сами ему сказали, что будете у него вольнонаемным капитаном конницы и больше ничем.

- Я же и хочу им быть! - сказал Сноупс. - Разве я не привел сюда все шесть лошадок - мое личное имущество - словно на одном поводке?

- Ха! - произнесла бабушка. - Военные трофеи или любая другая добыча может кому-нибудь принадлежать - будь то мужчина или женщина, - только когда ее принесешь домой, скинешь с плеч и можешь о ней забыть. У вас не было времени добраться домой даже с той лошадью, на которой вы ехали. Вы заскочили в первые же открытые ворота, вам было все равно, чьи.

- Да, не те ворота, что надо, - сказал он. Глаза его уже не были похожи на кусочки фаянса. Они ни на что не были похожи. Но лицо его, по-моему, все равно будет выглядеть, как старый половик, даже когда он весь поседеет. - Поэтому, надо думать, мне и в город придется переть пешком. Женщина, которая... - голос его прервался. Они с бабушкой молча глядели друг на друга.

- Лучше вам этого не произносить, - сказала бабушка.

- Да, мэм, - согласился он. И не произнес. - Человеку, у кого своих семь лошадей, вряд ли дадут взаймы мула?

- Не дадут, - сказала бабушка. - Но пешком вам идти не придется.

Мы вышли на лужайку. Наверно, даже Эб не догадался, что бабушка сразу выведала, где он, как ему казалось, надежно припрятал первую лошадь, и велела пустить ее вместе с остальными шестью. Он нес свое седло и уздечку. Однако он опоздал. Шесть лошадей свободно разгуливали по усадьбе, седьмая была привязана постромкой к воротам. Это была не та лошадь, на которой приехал Эб, потому что на той было клеймо. Ведь Эб достаточно давно знал бабушку. Мог бы догадаться. Может, он и догадывался. Но сдаваться не хотел. Он отворил ворота.

- Что же, - сказал он, - время идет. Мне, пожалуй, пора...

- Обождите, - сказала бабушка. И тогда мы поглядели на лошадь, привязанную к забору; на первый взгляд она казалась лучшей, из семи. Надо было очень внимательно приглядеться, чтобы заметить, что у нее на ноге слегка растянуто сухожилие - наверно, смолоду ее перетрудили, наваливали не глядя.

- Берите эту, - сказала бабушка.

- Не моя, - сказал Эб. - Ваша она. Вот я сейчас...

- Берите эту, - сказала бабушка. Эб долго на нее глядел. Можно было сосчитать до десяти, не меньше.