Человек в тумане - Николай Садкович

Так в будни. Но сегодня иначе. Сегодня первый день пасхи. С утра к Гайд-парку потянулись вереницы празднично одетых людей. Автомобили заполнили все места-стоянки, соседние улицы и переулки. Открывшиеся летние кафе выставили на лужайки парка столы и бойко торгуют фруктовыми соками и затейливыми сластями для детей. Из-за редкой дубравы доносится уханье бас-геликона духового оркестра. В одиннадцать дня начнется народное гулянье. Традиционный пасхальный парад весенних шляп и нарядов.

Геннадий радовался, что все так удачно сложилось. И встреча с Сергеем, согласившимся показать ему Лондон, и «Дневник наблюдений», помогающий понять многое из того, что уже нельзя увидеть, и ясная сухая погода, и праздник, во время которого увидишь больше, чем в будни. Его охватило жадное любопытство. Сергей едва поспевал за ним. Быстрый в движениях, ладно скроенный хлопец с самого начала не мог примериться к шагу своего проводника, уже усвоившего неторопливость англичан.

Геннадий то забегал вперед, то возвращался, чтобы спросить о какой-либо надписи или услышанной фразе, то снова опережал своего проводника на несколько шагов.

Сергей надеялся, показывая новому другу английскую столицу, расспросить о своем, но это ему не удалось.

– Как Мозырь? – спрашивал он. – Построили новый мост через Припять?

– Заканчивают, – охотно отвечал Геннадий, – огромный такой, а что это за джентльмен? Солнце светит, а он в котелке и с зонтиком…

– Здесь погода изменчива, – быстро, чтобы успеть задать свой вопрос, разъяснил Сергей. – А в Минске вы давно были?

– Недавно. – Геннадий задержался возле небольшой скульптурной фигуры слепого мальчика, стоящей у обочины аллеи. В руках мальчика была закрытая жестяная с прорезью коробка.

– Сбор пожертвований в пользу слепых детей, – объяснил Сергей.

– Вот как… здесь много слепых детей?

– Право не знаю, – ответил Сергей, – такие сборщики расставлены во многих местах.

Геннадий достал из кармана несколько мелких монет, протянул на ладони Сергею.

– Это сколько?

– Шиллинг достаточно. – Сергей выбрал одну монету. – Так вы недавно были в Минске? Ну, как он, строится?

– Прекрасно, совсем новый город, светлый, просторный, я покажу вам фотографии, а сейчас… знаете…

– Да, да, – понял Сергей, – это я так. Пойдем дальше.

Но Геннадий не ждал приглашений. Нырнув в толпу гуляющих, он сошел с края тротуара на мягкую, как бы проселочную дорожку, по которой гарцевали две всадницы.

Пожилая стройная леди, в тонких сапожках, тугих бриджах и песочного цвета жакете, сидела в седле ровно, словно на параде, высоко подняв небольшую, аккуратно причесанную голову, украшенную маленькой черной шляпкой. Сдерживая рослого гнедого коня, леди изредка оглядывалась.

Вслед за ней, верхом на упитанном пони, скакала девочка в шляпе-амазонке и таком же, как у матери, костюме.

Геннадий залюбовался этой парой и вдруг услышал непонятные ему крики:

– Кэафул!

– Би кэафул! – Осторожно!

Кто-то потянул его за рукав. Геннадий едва успел отскочить.

Кавалькада мужчин и женщин в костюмах прошлого века промчалась мимо, обдав его пылью и комками сбитой земли. На тротуаре негромко засмеялись. Сергей увел Геннадия в сторону.

– Это дорожка не для пешеходов, – недовольно и вместе с тем как бы извиняясь за происшедшее, объяснил Сергей. – Они слишком богаты, чтобы замечать того, кто внизу.

– Словно они сошли со старых картин, – без оттенка обиды ответил Геннадий, отряхивая пиджак, – как в кино.

Вверху послышался характерный свист быстрых крыльев. Геннадий удивленно поднял голову. Стайка шилохвосток пронеслась над деревьями.

– Утки? – не веря своим глазам, спросил Геннадий. – Дикие утки?

– Самые настоящие, – подтвердил Сергей, – и кряквы, и шилохвость, и королевские лебеди. Вон посмотрите.

На небольшом пруду, вокруг которого росли многолетние деревья, плавали стаи птиц.

Конечно, жителю полесского городка, привыкшему к необозримым охотничьим угодьям, любопытно встретить в центре шумного города редкую птицу – лебедя или пугливую крякву. Встретить не в зоопарке, а на воле, среди кустов и деревьев, напоминающих вербы над Припятью. Геннадий смотрел на плавающих в заводи пруда диких птиц, и, быть может, они более, чем чужой, праздничный город, напомнили о том, как он далек от дома. А быть может, он еще не вспомнил о доме, так недавно покинутом, просто остановился передохнуть у тихого места.

Он даже предложил:

– Давайте посидим здесь минутку.

Сергей же понял это по-своему. Он обрадовался возможности спокойно поговорить с любознательным парнем, попробовать открыть ему то, что скрыто за праздничным цветением весны.

С чего начать? Да хотя бы с птиц. Видать, это они навели Геннадия на раздумье.

– Сегодня теплый день и праздник, – начал он, садясь на скамейку у самой воды, – вон сколько ребятишек с корабликами, а в будни, да еще когда идет мелкий дождь, здесь никого нет, и, знаете, некоторые уголки тогда напоминают наши лесные озера…

– Да, – согласился Геннадий.

– Только это бывает не часто и ненадолго, – продолжал Сергей. – Уж очень любят англичане кормить птиц. Подойдет этакая старая леди или джентльмен с зонтиком, принесет пакетики с крошками хлеба, и все разрушается.

– Почему?

– Не знаю, но у меня так получалось не раз, задумаешься на минутку, а тут они, и дикая кряква становится нищей-попрошайкой, шум леса превращается в рокот машин, а заря – в отблеск световой кинорекламы.

– И что же? – Геннадий с любопытством посмотрел на Сергея. – Парк остается парком. Чего же вы хотели? А мне, например, нравится, что здесь много птиц, привыкших к людям.

– Вначале мне тоже нравилось, – с улыбкой сказал Сергей. – Но пусть не умиляет вас привычка пернатых к шумному городу. Я вот о чем думал: конечно, никто их здесь не обидит, не убьет из-за куста. Их кормят, не заставляя летать на жировки, ни даже нырять… Они такие тучные, такие благополучно-сытые… Погодите, погодите, вы всмотритесь в них. Разве охотнику – любителю природы – не оскорбительно видеть, как сравнялась эта вольная птица с обывателем-эмигрантом, осевшим в Англии? Вон, вышла на берег парочка… та же манера прогулки, то же безразличие к другим и желание вырвать для себя получше кусок. Они утратили гордость независимой жизни и, подделываясь под истинных британцев, не стесняясь, едят из рук хозяев. Это всегда нравилось англичанам – подкармливать покоренных. Посмотрите, как ожиревшие кряквы, шлепая плавниками, выходят на шершавый асфальт дорожки и, бормоча, наверняка уже по-английски, «тенк ю», выпрашивают куски мягкого, как вата, британского хлеба…

Геннадий засмеялся.

– Не похоже «тенк ю», не похоже. Скорее утки говорят «зря-зря», зря вы приписываете птицам то, что принадлежит только людям, да и то не многим… Я думаю, у птиц другие пороки.

– У английских одинаковые, – тоже смеясь, ответил Сергей. – Нет, правда, иногда даже противно. Придите вы сюда рано утром или на вечерней заре, знаете, что увидите? Отяжелевшие, пестрые селезни, шипя от страсти, гоняются за утицей, а на скамейках сидят пожилые джентльмены и держат пари. Ставят по шиллингу за своего селезня. Разве это похоже на ту яркую, весеннюю любовь, которую вы наблюдали сквозь маленькое окошко охотничьего шалаша?

– Но при чем же здесь утки? – удивился Геннадий. – Вряд ли они это делают на потеху джентльменам. Я не охотник и плохо разбираюсь в поведении птиц, но о том, как оберегают их в Англии, пожалуй, напишу пару добрых слов.

– Отчего же, – замялся Сергей, – в этом, конечно, есть немало хорошего. – Он понял, что несколько сгустил краски, и пытался сгладить впечатление. – Для городского жителя, редко общающегося с природой… конечно…

– Я родился в деревне, – перебил его Геннадий, – почти что в лесу, и детство провел на реке, с удочкой.

– Так вы рыбак? – обрадовался Сергей.

– Теперь нет. – Геннадий помолчал, глядя на пруд. – Последний раз я ловил рыбу в сорок четвертом году.

– Давненько… что же мешало потом?

– Потом… потом я был убит, расстрелян, – неожиданно сказал Геннадий и поднялся.

Глава третья

В том далеком году на Полесье весна пришла поздно. С трудом пробиваясь сквозь вьюги и льды, лишь в конце марта на буграх и косогорах обнажились остовы разбитых машин с белевшими немецкими крестами. Но солнце крепчало, и освобождалась земля. Она еще вздрагивала от канонады, еще плыли по колхозным полям косицы едкого порохового дыма, а в глухих партизанских районах уже слышался мирный звон кузнечного молота. Еще не спрятав винтовку, ковали плуги и новые бороны. Железа хватало.

Весна набирала силу.

Птицы отыскивали свои старые гнездовья, беспокойно кружась над искалеченным лесом.