Бойня на корабле - Митрофан Свищев

На закономерный вопрос: что случилось, он ничего не мог толком ответить. Бормотал о каких-то замученных людях, о детях, сидящих в пустых мусорных баках, о съеденных на завтрак кошках и собаках, крысах, о супе из личинок, о кишках, которые так хорошо шпиговать свежей убоиной с луком и перцем и делать из этого колбасу. В общем, был какой-то оторванный от реальности рассказ о том, с чем не понаслышке имел дело каждый член выжившего отряда. Все они на Зилусе, в трущобах ли, в убежище, или в гарнизоне, так или иначе, выросли в тяжелое время. Видели, если и не ели сами, как едят крыс, как убивают людей, как умирают от голода и болезни дети. Но все это давно не вызывало ни в ком из них никаких чувств.

Эстетически они были чужды переживаниям о минувшем. Их беспокоило только их будущее и выживут ли они для него. Беккет же являл собой в данный момент образ сентиментального человека. Это было даже забавно, потому что эра повальной сентиментальности, когда на высекании слезы из читателя, смотрителя, обывателя можно было делать деньги (впрочем, сейчас и денег уже никаких не было), канула в лету давным-давно. Забавным это казалось бойцам до тех пор, пока слезливость Беккета не стала резко сменяться агрессией – против себя же. Глядя на свое зареванное лицо, он вдруг стал биться им прямо в зеркало. И изрядно успел порезать себя, разбив зеркало (осколки впились в лицо), пока товарищи не схватили его за руки.

Капитаном Пирсом было принято решение изолировать Беккета. Стало ясно, что с ним произойдет тоже, что и со Смит, если не сделать этого. По всей видимости, жестокая реальность его прошлой жизни: боль, насилие и голод, были ему нестерпимы, вплоть до самоубийства.

Руки ему пришлось стянуть смирительной рубашкой, которыми всегда снабжались корабли на случай «звездной болезни» в космосе. Изолятор был так же оснащен мягкими стенами, дабы буйный не мог себя убить об стену. Перед тем, как закрыть Беккета, ему вкололи изрядную дозу снотворного.

Так планы существа удалось сорвать, или отодвинуть на некоторое время. Стало ясно, что существо питается эмоциями человека (одна теория), так можно было объяснить промежуток времени между нападениями, но возможно, – эту версию предложил Говард, самый умный из команды, – эмоции человеческие как энергия существу не нужны, а служат лишь разрушению психики самого человека и доведению его до самоубийства. Существо посредством телепатического (действующего даже сквозь стены) гипноза делает человека вновь сентиментальным и чувствительным, и это бьет его наповал – лучше моровой язвы, кишечной палочки, СПИДа и капиталистической идеологии.

– Неужели, Говард, так все плохо? – подвел итог рассуждениям Капитан.

Они сидели на круглых стульях за овальным столом в комнате совещаний.

– Мы можем только предполагать, капитан, – ответил техник.

– Открою тебе секрет, Лу. Мы всегда могли только предполагать. С самого начала, с пещерного века, и к несчастью, наши предположения часто сбывались.

Все члены команды заметили эту внезапную склонность капитана к философствованию и переглянулись, думая об одном и том же: не знак ли это, что что-то не так? Что все мы начали меняться?

Если это так, джентльмены, – продолжал капитан, сбиваясь на высокий слог, – мы все погибнем.

– Если, конечно, не убьем эту дрянь, – вставил солдат Джейн.

– Исключено, – сказал капитан. – Если мы и выживем, нас всех за это расстреляют на Зилусе. – Капитан становился откровенным и разговаривал с подчиненными совсем уже по-простому.

Солдаты, подхватывая этот тон, отвечали ему тем же, разрушая субординацию в пух и прах. В воздухе витал дух свободы.

– Мы можем не возвращаться, – сказала Джейн. – Станем пиратами.

Все рассмеялись. Боевой дух солдат поднимался, они вновь были готовы сражаться, пусть и не с простым – с неведомым им злом.

– Ну что ж, пираты, – обратился ко всем капитан, довершая сходку. – Поборемся?

Все его поддержали.

– Существо, по всей видимости, не обладает такими ресурсом, чтобы свести с ума нас всех сразу и заставить друг друга перебить. Нападет оно через время. Отсюда вывод: больше не разделяемся. Каждый обязан следить за другим. Каждый станет на время сторожем брату своему, обо всех изменениях сообщать мне и записывать в бортовой журнал. Особенное внимание уделять пробуждению и сну. Это тварь нападает, пока мы спим, внушает нам свои гадкие мысли, пока мы пускаем слюни на подушку. Будить каждого, кто плачет во все. Спать в две смены. Правая рука следит за тем, куда тянется левая. Малейшие сомнения – в изолятор. Смирительных рубашек хватит на всех. Нужно будет, долетим на Зилус на автопилоте в криосне – в капсулах. Все, расходимся!

– То есть?.. – сумничал Говард.

– Да, то есть, всем разойтись, но вместе. Отныне мы действуем одной фалангой. И не дадим этому маньяку выцепить нас по одному. Во имя империи и святых кормчих!

– Во имя империи и святых кормчих! – вторил дружный хор. Это был лозунг их гарнизона на Зилусе.

Глава 6

Прошло еще пару дней. В один из обычных на первый взгляд вечеров капитан с первой сменой солдат легли спать (после ужина) в самой дальней от Объекта «Б» комнате. И вот, что он, капитан, увидел за закрытыми веками.

Сон капитана

Немного прошло времени с того момента, как погас над горизонтом, где догорало каждый день солнце, – последний лучик, и над миром нависла тьма. Серый сгустился туман, осадки дня испарялись в воздухе, тут и там из развалин бывшего города стали выскакивать ночные жители. Они, как осторожные звери, передвигались перебежками, от укрытия к укрытию. Среди них был и капитан. Но тогда еще только ребенок. Одинокий, брошенный и голодный. Одновременно с этим тьму рассекали в разных точках пустоты дальнобойные фонари. Охотники с собаками выслеживали голодных детей.

Джон Пирс вместе со своим другом прятались под бетонной плитой, упавшей на обломки стены так, что получилось небольшое укрытие с крышей, из-под которой открывался хороший обзор. Уже несколько дней подряд Джон с другом прятались здесь, не меняя своей стоянки. Место стало насиженным, это их и подвело. Жалось к месту, обывательское чувство защищенности было им не чуждо и проникло и в их сердца, одарив коварным покоем. Там, где все знаешь, где все знакомо, там так приятно и легко и комфортно – такое обманчивое и затратное чувство. Ложное по своей природе. Но такое близкое любому человеку. Так сложно бывает, оторвав себя от теплого гнездышка, привыкать к чему-то новому.

Сквозь щель, – когда они, забывшись и почувствовав себя в