Двойной генерал-2 (полуостров Сталинград) - Сергей Чернов

нельзя. Допустишь один его косой взгляд — беги подальше, благо страна большая. Например, в Магаданский войсковой округ советскую власть укреплять.

Пусть Сталин невысокого мнения о моём понимании, но до меня доходит весь смысл этих глупых, на первый взгляд, манёвров с моим арестом…

— Мы пока придержим приказ о подчинении тебе Северо-Западного фронта, — новость, скорее, хорошая, чем плохая, — сам понимаешь. Но помощь Кузнецову окажи, я позвоню ему.

Так даже лучше, — решаю про себя. Наш вождь неизбывно мудр. Будь я командующим, пришлось бы за всё отвечать, а так, делаю, что хочу, а ответственность на Кузнецове.

— Как там у тебя Рычагов? — невзначай спрашивает Сталин, Берия многозначительно блеснул пенсне.

— Работает. Поручил ему создать авиакорпус, если получится, то воздушный флот, как у немцев.

Сталин переглядывается с Берией.

— Не слишком ли ты увлекаешься подражанием немцам? — не попахиваешь ли ты, товарищ Павлов, космополитизмом. Так я это слышу. Придётся защищаться и объясняться.

— Вы против того, чтобы я использовал трофейные немецкие танки и самолёты? — от моего неожиданного вопроса Сталин слегка поперхнулся дымом. Берия еле заметно улыбается. Утончённое и глубокое у этого хмыря чувство юмора.

— Почему бы не относиться к новшествам немцев в военном деле, как к трофеям?

Такая постановка вопроса Сталина озадачивает, но ненадолго. За него отвечает Берия, реакция у него чуть быстрее.

— Главное, не скатиться к низкопоклонству, товарищ Павлов.

— Пока что я их бью, товарищ Берия, — как он, так и я. Перехожу на официоз. Сталин окидывает нас внимательным взглядом. Холодок между нами он чувствует, но почему-то его это особо не беспокоит. Тоже повод подумать, где тут собака порылась.

— Я знаю, почему немцы используют крупные соединения ВВС. Легче маневрировать, пилоты быстро набирают боевой опыт. Самолётов у них меньше, приходится крутиться, чтобы создать на нужном участке перевес сил и добиться господства в воздухе. Нам так нельзя. Красноармейцы будут чувствовать себя неуверенно, если заметят отсутствие авиаподдержки. Поэтому не стоит концентрировать где-то авиадивизии, оголяя другие участки фронта. Самолётов у нас больше. Но вот чтобы противодействовать воздушным флотам люфтваффе, надо создать оперативный противовес. Этим и занимается Рычагов. Мне нужно мобильное авиасоединение численностью хотя бы в полтысячи самолётов.

— Ого! — не удерживается Берия.

— Это минимум. Лучше в восемьсот-тысячу. Но на первое время хватит. Они же будут просто усиливать местные авиадивизии.

— Как вы думаете, такая схема будет эффективна? — Сталину любопытно.

— Сначала не очень. Наши лётчики сильно уступают немецким пилотам в боевом опыте. У них не редкость среди асов налёт часов в восемьсот. У нас по пальцам рук можно пересчитать тех, кто пересёк черту в сто часов…

— Не прибедняешься?

— Если только чуть-чуть, — в сторону Берии, задавшего вопрос, не смотрю, — реально их число вряд ли превышает двадцать-тридцать человек. Ещё и потери достаточно велики.

— Мы месяц назад подписали союзнический договор с Англией, — роняет вождь. — Как вы думаете, товарищ Павлов, как будут развиваться военные действия с Германией?

Пару секунд думаю, как Сталин увязывает два тезиса? Ладно, не моё дело, пусть он сам с Англией разбирается.

— Возьмём самый благоприятный вариант для немцев. К концу сентября вермахт уничтожит мой округ. Ладно, к середине сентября. Остатки своих войск, включая танки и авиацию, что уцелеет, я отведу в Полесье. Само собой, вывезу туда материальные запасы. Боеприпасы, продовольствие, всё. И в тылу у немцев останется огромная заноза.

Они оба слушают меня внимательно.

— Это я увлёкся. Поневоле перешёл на себя, а надо думать за немцев. Они нас запрут в Полесье, заблокируют и пойдут дальше. Если дурные — попрут на Москву, если решат взять Украину, как трофей — пойдут на Киев. Далее Крым и Кавказ. Лишат нас огромных ресурсов, включая промышленный потенциал левобережной Украины.

— Но ни до Москвы, ни до Кавказа они до зимы не успеют… — после паузы заключаю в основном дозволенные речи.

— А Крым? — встревает Берия.

— Крым, как сложится. В самом благоприятном для немцев варианте возьмут и Крым. Возможно, Латвию. Но на этом всё. Дальше начинается зима, и немцам придётся прекратить активные действия. За зиму мы их немного отожмём, а следующим летом начнём массовое избиение.

— Что нужно сделать, чтобы отменить благоприятный для немцев сценарий? — вождь любит конкретику.

— Дальнебомбардировочную тяжёлую авиацию. Хотя бы несколько десятков ТБ-7. И мы начнём регулярно бомбить стратегически важные транспортные узлы и промышленные объекты…

— Плоешти, — роняет Берия.

— В том числе. Плоешти выгоднее бомбить с Крыма, расстояние в два раза ближе, чем от меня. С моей стороны возможны удары по Варшаве, Праге, Берлину, Кенигсбергу…

— Ви можете обещать, что такие удары будут рэгулярными? — волнение Сталина выдают акцент и жест. Он откидывается на спинку стула.

— Поначалу да. По Варшаве я ведь уже бил. После немцы что-нибудь придумают. Какие-нибудь высотные перехватчики или ещё что-то. Наши потери увеличатся, и придётся принимать какие-то контрмеры. Надо заранее наших авиаинженеров озадачить. Усилить вооружение, поднять потолок, изобрести какие-нибудь сверхточные бомбы…

— Тебе ещё надо подумать об эвакуации, раз ты собираешься округ немцам отдавать, — поддевает меня Берия.

— В Смоленск всё эвакуирую, его они точно не возьмут, — парирую и ехидство его игнорирую. — Кстати, у меня огромное количество железнодорожных вагонов скопилось на европейскую колею. Толкните там железнодорожников, пусть колёсные пары подбросят.

— Можете поделиться? — одобрительно спрашивает Сталин.

— А куда мне их девать? Все запасные пути забиты. Хоть обратно немцам отдавай. Мы уже их приспосабливаем под жильё для военнопленных. Временно, конечно. Штук пятьсот легко могу отдать. Остальные для своих нужд оставлю…

— Сколько?

— Несколько сотен, — конкретно я Берии отвечать не буду, — точно не знаю. Ведь и потери бывают. Нет-нет, да и разобьют немцы какой-нибудь эшелон. Передвижные артбатареи на платформах делаем.

— Давайте пообедаем, товарищи, — предлагает Сталин, реагируя на заглянувшего к нам Поскрёбышева.

После обеда мы проговорили ещё час. Сталин считает, что мелочей не существует и если можно сегодня решить то, что можно отложить на завтра, то надо было это сделать ещё вчера. Так что я теперь знаю, когда у меня появится десяток ТБ-7 сверх того, что есть, и когда мне начнут подгонять колёсные пары.

— Вы, товарищ Павлов, на Лаврентия не обижайтесь. Приказ есть приказ.

Это да, однако…

— Не буду обижаться, товарищ Сталин…

— Для вас Иосиф Виссарионович…

Ого! Пожалуй, это круче, чем звезда Героя. Но понятно, что при всех так называть его всё равно нельзя. Плавали — знаем.

— Не буду обижаться, Иосиф Виссарионович, если товарищ Берия мне того следователя на перевоспитание отдаст. На полгодика.

— Обойдёшься, —