Черная Ганьча - Вениамин Рудов

Колосков, светя фонарем, склонился над отпечатком. Над следом крест-накрест торчали два прутика, воткнутые Шерстневым. И еще два отпечатка Шерстнев накрыл плащом. Эти видны были совершенно отчетливо: крупные, "в елочку", размером сорок четыре.

- Маладэц Шерстынов! - воскликнул Азимов. - Головам думит.

- А то чем же он должен думать? - рассмеялся Мурашко.

- Вай, маладэц! Слэд пылащ адэвал.

- Ну, ты даешь! - рассмеялся и Колосков.

- Канешна, ево маладэц, Шерстынов.

Наивный восторг первогодка на минуту развеселил всех.

Суров сдержал улыбку:

- Ставьте, Колосков, собаку на след. Мурашко, вы прикрываете инструктора. Действуйте.

Колосков размотал поводок, собака с места устремилась вперед, пригнув к земле морду. Мурашко снял с плеча автомат, побежал за старшим сержантом.

Начался поиск по следу.

След уходил в тыл участка, сначала вдоль осушительного канала, затем под прямым углом - налево, в направлении насыпи разобранной узкоколейки старого леспромхоза, что упиралась в шоссейку, не пересекая ее.

Суров задержался, замерил след, записал в блокнот необходимые данные. Азимов стоял рядом, дрожа от нетерпения.

- Бегим, таварищ капитан. Ево догоняй надо, да.

- Как нога?

- Сматри, таварищ капитан!.. Туда сматри, да.

Он всегда вызывает озноб, неживой свет ракеты, с шипением разрывающий темень. Каким бы ты ни был опытным пограничником, в скольких бы ни участвовал схватках, каждый нерв в тебе натянется как струна, и ты бросишься туда, на этот свет, не разбирая дороги, навстречу опасности, на помощь своим...

На другом конце сухого торфянища, за насыпью разобранной узкоколейки, вонзаясь в туман и стремительно его раздвигая, взметнулись в черное небо две зеленые ракеты. И еще одна - красная. Свет опадал и таял в тумане. Темень стала еще плотнее и гуще. У Сурова в глазах прыгали красные искры, зеленая пелена застилала торфянище.

Он бросился в темноту, туда, где недавно погас мертвенный свет, и думал, что случилось неладное: беспорядочные сигналы - о чем они?

4

Если бы тогда не произошло аварии, то знай крути баранку: рейс - туда, рейс - обратно, и кимарь себе потом минуток пятьсот за милую душу. Учеба давалась без особых трудов. За спиной десятилетка, два курса технологического. Как-нибудь политику на "петуха" можно сдать, на четверку определенно. Остальное - что? Немного строевой, немного огневой. Даже иногда интересно. А ребята в автороте - гвозди, штыки ребята, один в одного. Год пролетел как день. И надо же случиться! Нельзя было обгонять лесовоз. Топай теперь своими двоими, ночь в ночь меряй эти самые километры, начиненные романтикой: туда - обратно, туда - обратно, в два конца получается солидненько. Семь часиков отоспал - начинай сначала: строевая, тактическая, противохимическая, противо... Привиделось, что ли? Следы привиделись?..

Шерстнев подсветил фонарем - "елочка". Отчим с самой осени до весны носит теплые, на меху, ботинки с подошвой "в елочку". Драгоценное здоровье бережет товарищ член-корреспондент. Представил себе отчима - грузного животик вперед, голова кверху, - осторожно пробирающегося через границу. Комедия, ей-богу! Как раз на Кабаньих тропах след "в елочку". Кабан в башмачках с узорчатой подошвой! Расскажи ребятам, с хохоту животы надорвут.

На всякий случай, для страховочки, как говорит старшина, посветил вправо, влево, прошел вперед, возвратился назад - ничего, кроме одной этой "елочки". Пошел дальше, к заставе. Мокрый плащ хлестал по резиновым сапогам, роса стекала внутрь голенищ, потому что плащ был короток - чуть пониже колен. В сапогах чавкало. Скорее бы на сухое выйти, на скошенный луг, а там - застава. Каша с салом. Грубоват харч, а ничего, жить можно, калорийный харч. Бутенко шэпэ - швой парень, миску доверху: "Заправляйся, Игорь, добавки дам".

Смешняк парень, наивный селючок, мечтает о нарушителе. Шерстнев представил себя в роли Бутенко: повар, грезящий о подвиге. Прямо смех. Перед Лизкой показаться бы с медалью на груди. С серебряной медалью на зеленой ленточке!.. Который раз на ум приходит Лизка! Ничего особенного, девчонка как девчонка, рыжа, веснушчата, не в меру серьезна. И город не любит. Ей здесь нравится, на границе: дочь старшины. Холодная Лизка - он так ее однажды назвал.

- Неостроумно, - отрезала Лизка.

Поехала Лизка в лесотехнический поступать. Интересно, примут ли. Ганна Сергеевна говорила, во втором потоке сдает. Через пять дней узнают: поступит - не поступит, должна приехать. И еще подумал, что обязательно встретит ее на станции. Вот вытаращится! Думай, парень, чтоб кругом было шестнадцать. Один пишем, два в уме...

Туман, казалось, становился плотнее. Побегай в таком молоке по ямам да колдобинам, среди пней, или скачи по бороздам пахоты как козел. Его внезапно взяла злость на себя: нашел темочку для умственных упражнений! Прибавил шагу. Хотя в сапогах все еще хлюпало, но под ногами уже была сухая земля с песком, шагать стало намного легче. Шерстнев подумал, что пришел на вырубку очень быстро и раньше положенного возвратился со службы - за такое капитан взыщет. Надо дежурному позвонить, включиться в линию связи. На капитана бы не нарваться.

Черт знает что творится после возвращения капитана из города! На прошлой неделе начальник заставы, ездивший в город на какое-то совещание, привез письмо от матери. Ничего не сказав, отдал: на, мол, читай. Известно, какие письма от мамы: полотнище! А тут всего три страницы крупным маминым почерком. Всякие домашние новости, просьбы беречь себя и в конце совершенно немыслимое: "Игорек! Спасибо тебе, сын, порадовал. Хоть раз в жизни. Командир твой, Юрий Васильевич, зашел проведать меня. Уж я-то испугалась: думаю, Игорь набедокурил! Сердце, знаешь, какое у меня - от пустяка замирает. А тут увидела зеленую фуражку, ноги подкосились. "Вы от Игоря?" спрашиваю. "Совершенно верно, я его начальник", - отвечает. Взял меня под руку, на диван усадил. И так хорошо о тебе, так хорошо, что отошло мое сердце. Спасибо ему, хороший он человек..."

Два дня после этого с капитаном играли в жмурки - молчали, делая вид, что ничего особого не случилось. Был, мол, капитан по служебным делам в городе, естественно, зашел проведать родителей своего солдата, передать от него привет, ему привезти весточку, как положено, дескать, так надо.

Первым не выдержал Игорь:

- Разрешите обратиться, товарищ капитан?

- Обращайтесь, товарищ Шерстнев. Слушаю вас.

- Письмо... ну от матери...

- Не имею привычки чужие письма читать.

- Вы ей там наговорили обо мне.

- Допустим...

- А ведь я самый плохой у вас.

- Авансом, товарищ Шерстнев, наговорил. На будущее... И мать вашу не хотелось огорчать - больна. Вы ж ее не баловали примерным поведением и отличной учебой. А у нее, как и у каждого человека, острая потребность хоть в малых радостях. Вы меня поняли?

- Новый метод воспитания?

Капитан промолчал. Свел в одну линию брови над переносицей:

- Кру-гом! Шагом марш.

Воспитательный приемчик применил капитан. Новенький. Не самый блестящий из ста возможных, а все же с прошлой недели что-то перевернулось в подкорковой части черепка...

В тумане едва не угодил прямо в канаву. Осторожно перешел через кладку, воткнул вилку телефонной трубки в потайную розетку линии связи.

Сердитый голос дежурного резанул по уху:

- Шерстнев, ты?

- Я. Здорово, земеля.

- ...Шерстнев, отвечай!..

- Здорово, Сурский.

- Алло... Шерстнев?

- Ну я... Времени сколько?.. Который час?

- Где ты ходишь? Вызываю, вызываю.

- Службу несу. Не знаешь, что ли?

- Проверь тринадцатый быстро! Тринадцатый проверяй... Сигнальный сработал. Понял? Погоди, товарищ старшина хочет...

- Не понял.

- Сейчас товарищ старшина тебе популярно объяснит.

- Чего там старшина! Я проверил тринадцатый. Слышишь, Сурский, я только что с тринадцатого. Нашел там какую-то чертовщину... сам черт без полбутылки...

В трубке загремел бас старшины:

- Гадский бог, што там у вас на тринадцатом, докладывайте. И без хвокусов. Што видели, докладывайте.

- На Кабаньих след, товарищ старшина. "В елочку". Один, к нам в тыл.

- Размер?

- Не мерил.

- Вас, гадский бог, на службу послали или еще куда? Сей момент вертайся назад, на след становись... Проверь все в точности.

- Сейчас возвращаюсь, тут минута ходу.

- Зубами цепляйся!.. Зубами! Покудова не догонишь. Понял?.. Сам к тебе выскочу на подмогу. Только не подведи, Шерстнев! Не дай ему на шоссейку выбраться.

Черт знает что! Он всегда относился к старшине - ну, так себе, не всерьез: блажит старик, пускай себе блажит. А тут вдруг горло перехватило:

- Я мигом, товарищ старшина. Все понял.

Он бежал на своих длинных ногах, во тьме спотыкался и опять бежал, влекомый вперед сознанием вины, и думал теперь об одном: догнать! И еще подумал, что нарушитель прошел на его участке, где он, Игорь Шерстнев, четыре часа подряд нес службу дозора.