Будни детектива Нахрапова - Олег Беликов

– То и значит. Пережила и мужа, и сына, на старости лет осталась одна… Так вы что, в самом деле о ней ничего не знаете? – собеседница пытливо посмотрела на Боброва.

– В самом деле. Говорю же, мы уехали много лет назад, а письма она нам не писала… – продолжал врать Николай.

– Не удивительно, что не писала… Она и с соседями не особо общалась, хотя я иногда забегала в гости к ее племяннику, да и мама моя заходила… Я родилась в восьмидесятом, а мои родители поселились здесь в начале семидесятых. Баба Прасковья тогда уже жила по соседству. Говорят, что её муж ни с того ни с сего повесился, а она мало того, что осталась с ребенком на руках, так еще и всякого-разного наслушалась. Самоубийство-то грех, люди разное говорили. Что пил, что с головой у него было не в порядке, что это она его довела до петли… Но это все ерунда. Мама рассказывала, что жила Прасковья с мужем как все, ссорились они не больше других, руку он на нее никогда не подымал, пил меньше, чем некоторые тут, – женщина неодобрительно повела глазами в сторону видневшегося вдалеке ободранного двухэтажного домика, невесть как выжившего среди особняков. – А сына Прасковья не уберегла, в Афганистане погиб. Мне было года четыре, но я помню, как привезли гроб, как хоронили, а солдаты давали салют на кладбище. Сразу после смерти сына к ней переехали родственники. Но, видать, судьба такая у вашего рода – вся семья погибла в авиакатастрофе году в девяносто шестом. Только племянник Прасковьи в живых остался, он тогда с ними не полетел. Мы с Игнатом одногодки, дружили, вместе в школу ходили. Вот ему и достался дом после смерти бабы Прасковьи. Только он в нём жить не хочет, уехал в другой город. Говорит, с домом у него связаны неприятные воспоминания. Куда он точно уехал, не знаю, только говорил, что сюда уже не вернётся.

От такого количества информации у Боброва голова пошла кругом. Значит так: все жильцы по очереди умирают, и в основном, не своей смертью. Просто заколдованный какой-то дом…

«Надо бы перепроверить всё, что услышал», – подумал помощник детектива, а вслух произнёс:

– Я все это впервые слышу. Игната видел ещё в детстве, сейчас бы, наверное, встретил на улице и не узнал… А где тетку Прасковью похоронили, не знаете? – поинтересовался Бобров у женщины.

– Как же не знаю? Знаю! – ответила женщина. – Если ехать по этой улице, – она махнула рукой в сторону проезжей части, – а затем свернуть вправо и до конца, то прямо в кладбище и упрётесь. Оно хоть и закрыто лет двадцать назад, но родственников подхоронить можно. Там вся ваша родня и похоронена.

– А вы не могли бы показать мне дорогу? – почему-то Боброву не хотелось так быстро расставаться с собеседницей, а уж придумывать предлоги он умел.

– Да как-то… – замялась женщина, – хотя если вы на машине, то почему бы нет?

– Вот спасибо! – обрадовался Николай.

– Подождите, сейчас переоденусь и поедем, – на ходу бросила женщина, исчезая в глубине двора.

Через несколько минут рыжеволосая красавица, переодевшись в джинсовый сарафан, уже сидела рядом с Бобровым и отдавала распоряжения:

– Значит так: сейчас прямо, а потом я подскажу, где направо.

– Спасибо, я с удовольствием буду слушаться ваших команд, – галантно поблагодарил Николай. – Меня зовут Николай, а вас?…

– Надежда, – ответила она.

– Хорошо тут у вас, спокойно, – обычно молчаливому Николаю сейчас молчать не хотелось.

– Вы летом у нас не были, здесь вообще красота! – подхватила Надежда. – У нас здесь и пруд недалеко, отдыхающих летом наезжает – тьма тьмущая! А вы где живёте?

Николай назвал свою улицу, но Надежде это название ни о чем не говорило. Позже она объяснила, что работает здесь же, в центре бывает крайне редко, да и город знает не очень хорошо.

– Ваш поселок, наверное, застраивался ещё до революции? – симпатия симпатией, но о деле помощник детектива не забывал.

– В конце девятнадцатого, в начале двадцатого века, – ответила Надежда. – Это сейчас одни новостройки кругом, а я ещё застала старые дома – такие красивые, с резными башенками, балкончиками! А по стенам вился виноград. Знаете, сколько знаменитостей у нас в посёлке жило? Нам в школе рассказывали, всех я и не вспомню. А сейчас это модное место… Скоро все старые дома снесут, и ничего не останется от того поселка, который я помню… Да что тут говорить, сами всё видите!

– Да, вижу… – Бобров уловил грусть в голосе Надежды, и ему тоже стало грустно. Как-то, поддавшись минуте сентиментальности, он решил наведаться во двор своего детства. Лучше бы он этого не делал… Заброшенные сады с густым малинником, в которых он провел столько счастливых часов, играя с приятелями или читая книги, спрятавшись от летнего зноя, были давно вырублены; горки – любимое место зимних забав на лыжах и санках – срыты, а на их месте возвышался многоэтажный дом. Не было ни детской площадки – теперь перед подъездом стояли автомобили; ни стадиончика, на котором когда-то зимой заливали каток…

– Повезло Вашему родственнику – такое наследство досталось, – произнесла собеседница и тут же спохватилась: – Ой, извините, это у меня вырвалось случайно!

– Да ничего, – успокоил её Николай, очнувшись от воспоминаний. – Как бы там ни было, жизнь продолжается.

– Вот здесь направо и до конца, – скомандовала Надежда.

– Есть, – не удержавшись, козырнул Бобров.

Вскоре показался местный погост с проржавевшими воротами, запертыми на огромный замок.

– Ну, вот мы и приехали. Пойдемте, покажу, где баба Прасковья с роднёй похоронены.

Николай молча повиновался. Кладбище действительно было недействующим, но свежие могильные холмики попадались на каждом шагу. Угадав невысказанный вопрос Николая, Надежда опередила его:

– Я же говорила, что если здесь похоронены родственники, то разрешается хоронить и близких, – и, помолчав, добавила: – Ну, и еще хоронят тех, за кого хорошо заплатят. Новое кладбище далеко…

– Да понятно, – вздохнул Бобров. – Всё, как везде…

На эту тему ему говорить не хотелось, и остаток пути он молча следовал за Надеждой.

– Вот мы и пришли, – подойдя к дальней ограде, произнесла женщина. Помощник детектива остановился у свежего холма с ржавой табличкой.

– Прасковья Семёновна Соболяк. 1935–2008, – вслух прочитал он. – Семьдесят три года. А я о ней практически ничего не знал…

– Зато теперь знаете, – сказала Надежда. – А вот могила её мужа…

Николай перевёл взгляд на покосившуюся могилу без креста. На ней значилось «Степан Ефимович Соболяк. 1933–1972». Рядом было ещё одно захоронение, над которым возвышался небольшой обелиск с пятиконечной звездой и табличкой «Соболяк Андрей Степанович, 1966–1984, геройски погиб, исполняя интернациональный долг». При виде этого надгробия у Николая защемило сердце. Андрей Соболяк был его ровесник, и кто знает, может быть, они встречались на призывном пункте или в военкомате? Бобров хорошо помнил восьмидесятые: он тоже, как и многие тогда, написал рапорт с просьбой отправить их в Афганистан. Мальчишкам хотелось быть героями… Но на их рапорта смотрели сквозь пальцы и отправляли служить туда, где их ждали более рутинные, но не менее важные дела. Николай в Афганистан не попал, а вот Андрей Соболяк… И как поется в песне, «пришел домой в солдатском цинковом гробу…»

«Так мало времени прошло, а мы живём уже в совершенно другой стране, и подвиги этих мальчишек, таких, как Андрей, оказались никому не нужны. Да и выжившие воины-афганцы – тоже…» – думал Бобров.

Надежда молча стояла рядом.

Внутри ограды было ещё две могилы: Гаврилова Пётра Семёновича и Гавриловой Раисы Андреевны. Родились они оба в 1938 году, а умерли в 1996.

– А это…

– Да, родители Игната, – ответила на незаданный вопрос Надежда. – Я рассказывала, они погибли в авиакатастрофе.

– Жаль. Такие молодые… И сына сиротой оставили, – печально произнёс Бобров и, вспомнив о деле, поинтересовался: – А отчего муж бабы Прасковьи повесился?

– А кто его знает, – пожала плечами женщина, – говорили, что с ума сошёл, поэтому и разрешили похоронить на окраине кладбища, а так бы только за оградой. У нас тут стариков не переубедишь: самоубийство – грех!

– Да, – согласился Николай, уже думая о своем.

Какое-то странное чувство охватило его, смутное ощущение чего-то неуловимого: словно назойливая мысль крутилась в голове, но никак не могла принять чётких очертаний. «Что-то здесь не так, что-то здесь не так, – лихорадочно думал он, пытаясь сосредоточиться и переводя взгляд с могилы на могилу. – Что же меня смущает?…»

И тут Боброва осенило.

– Закономерность! – воскликнул он.

– Что? – не поняла Надежда.

– Извините, вслух подумал, – стал оправдываться Николай, но Надежда не отступала.

И Николай решился поделиться с ней своими догадками.

– Посмотрите на даты смерти – 72, 84, 96, 2008. – Николай по очереди указал рукой на надгробия могил в ограде. – Видите? Прослеживается чёткая закономерность – одна семья, одна кровь, а умирают люди каждые двенадцать лет! Видите?