Будни детектива Нахрапова - Олег Беликов

Нахрапов подошёл к магнитоле, приоткрыл крышку и с удивлением обнаружил, что магнитная лента вправлена в звукосниматель.

– Сколько же лет этой плёнке? – вслух подумал он.

– Лет тридцать, – предположила Римма.

– Послушаем? – предложил частный детектив.

– Давай, если работает, – согласилась она.

Нахрапов нажал на кнопку, и из динамиков полилась полузабытая мелодия, голос популярного в свое время итальянского певца, лауреата песенного фестиваля «Сан Ремо-82». Частный детектив не смог сразу вспомнить его имя.

– Тото Кутуньо, – подсказала Римма.

– Точно, а я и забыл… – хриплый голос итальянца тревожил и вызывал ностальгию по временам молодости.

– Нравится? – спросила его Римма.

– Нравится! – восторженно ответил частный детектив. – А тебе?

– И мне!

– А знаешь, чего вчера не хватало? – спросил он.

– Знаю, – ответила Римма. – Ностальгии по восьмидесятым!

Они весело переглянулись. Солнечный свет, падающий из окон, ровными лучами ложился на силуэт Риммы, подчёркивая её стройную фигуру. Нахрапову захотелось подойти к женщине и поцеловать её. Римма почувствовала его желание, ее и саму тянуло прижаться к этой сильной груди, но воспитание, но правила приличия… Ощутив неловкость, она присела на край кровати. Нахрапов вздохнул, но не стал испытывать судьбу. В конце концов, они здесь по делу…

Открыв ящик письменного стола, детектив внимательно просмотрел сваленные в нем бумаги. Ничего интересного в нём не было. Во втором ящике тоже. А в третьем, самом нижнем, сыщик наткнулся на пачку пожелтевших писем. Это были письма Андрея из армии, вместо адреса на них был проставлен номер воинской части. Нахрапову стало интересно, и он наугад вытащил одно из них:

«Ребята в роте подобрались хорошие, «дедов» у нас нет, за исключением сержантов. Кормят отлично, как на убой. Со службой справляюсь, получил разряд специалиста третьего класса. Нормы ГТО сдал на второй разряд, так что всё хорошо. Мне ничего не нужно, да и посылки доходят очень долго. Пока её получишь, вся еда пропадёт. Сегодня заступаю в наряд, так что поспешу готовиться – бриться, подшивать воротничок, чистить сапоги. Целую, твой сын Андрей»…

– Об Афганистане ни строчки, – заметила Римма.

– А раньше об этом и не писали – военная цензура запрещала. Все письма проверяли, и если находили описания боевых действий, то адресат письмо не получал. И вообще ребята писали, что служили в Средней Азии. Это потом уже выяснилось, кто где служил, – объяснил Римме Нахрапов. – Смотри, а вот вырезка из газеты.

Частный детектив развернул потрёпанную вырезку. Это была публикация периода «перестройки», времени, когда модно было изобличать всех и всё. Наверное, кто-то из родственников сохранил эту публикацию как память о погибшем Андрее.

«Развязанная в 1979 году, война в Афганистане никак не заканчивалась и требовала все новых свежих вливаний. Советское руководство направляло для участия в боевых действиях молодых парней, только что окончивших школу, неопытных и зеленых, словно это было пушечное мясо, а не люди. Длился второй этап вооруженной компании, начавшийся в марте 1980 года. Велись активные боевые действия, в том числе широкомасштабные, совместно с афганскими соединениями и частями.

Зарубежные аналитики писали, что ввод советских войск в Афганистан не привел к спаду вооруженного сопротивления оппозиции. Наоборот, с весны 1980 г. оно начало разрастаться. В соответствии с решением политического руководства СССР, советские войска в ответ на многочисленные обстрелы их гарнизонов и транспортных колонн отрядами оппозиции начали проводить совместно с афганскими подразделениями боевые действия по поиску и ликвидации наиболее агрессивных вооруженных групп противника. Это еще больше обострило обстановку. Количество беженцев в Пакистан и Иран стало возрастать, и соответственно стало возрастать количество забрасываемых оттуда в Афганистан обученных и хорошо вооруженных отрядов оппозиции. Таким образом, введенные в Афганистан советские войска оказались вовлеченными во внутренний военный конфликт на стороне правительства.

Но кому были нужны такие аналитики в 80-х годах? Никому. Да ещё и в армии. Замполиты, комсорги и парторги на политзанятиях и собраниях талдычили о верности выбранному курсу, о братской помощи дружественному народу, о гордом звании «воин-интернационалист»… В реальности всё было намного трагичней и прозаичней. Парни гибли один за другим, и никому из местных эта интернациональная помощь была не нужна».[4]

– Вот так, – жестко произнес Нахрапов. – Жил парень, мечтал, а отдал свою жизнь неизвестно за кого. Смерть Андрея Соболяка и его ровесников была никому не нужна. И сейчас никому не нужны выжившие в той войне.

Римма беззвучно плакала.

Тяжелое, гнетущее чувство овладело обоими. Ещё свежи были в памяти события тех лет, когда горе коснулось почти каждого в СССР. Жаль было безусых парнишек, сложивших свои головы в ненужной войне.

Нахрапов подошёл к Римме и обнял её за плечи. Женщина зарыдала сильнее. Успокаивая её, Родион Романович поглаживал женщину по волосам, как ребенка. Римма затихла. Так, прижавшись друг к другу, они вновь переживали былую трагедию.

Неожиданно через комнату прошёл чернявый парнишка с полудетским пушком над верхней губой. Шелковистые волосы непослушно торчали в разные стороны, на нем был растянутый вязаный свитер и перешитые, чуть великоватые ему брюки. Парень подошел к письменному столу, мурлыча под нос только что услышанную мелодию. Выдвинув ящик стола, он достал общую тетрадь в дерматиновом переплёте, раскрыл её посередине и принялся старательно что-то записывать.

– Кто это? – спросила Римма.

– Не знаю, – пожал плечами Нахрапов.

– Он нас не видит?

– Наверное, нет.

– Он реальный?

– Не знаю.

– Это Андрей? Парень, погибший в Афганистане?

– Похоже.

– Ну, вот и мы встретились с призраком. А ты еще не верил Николаю… – в голосе Риммы звучала укоризна.

– Но что случилось? – не понимал Нахрапов. – Почему ни с того, ни с сего дом заговорил и стал показывать нам картины из прошлого?

Сыщику казалось, что он говорил вслух, однако губ он не разжимал. Римма тоже отвечала ему мысленно.

«Что пишет Андрей?», – лишь успела подумать она, и уже услышала ответную мысль Нахрапова:

«Наверное, дневник. Раньше многие подростки записывали свои мысли и впечатления в отдельную тетрадь».

«Я помню, – откликнулась женщина. – Сама когда-то вела дневник…».

Парень писал, не обращая на живых никакого внимания. Проведя за этим занятием, как показалось присутствующим, минут двадцать, Андрей поставил точку и захлопнул тетрадь.

– Куда бы тебя спрятать? – вслух размышлял он. – Интересно будет почитать, когда вернусь из армии. А брать с собой нет смысла. Мало ли кто может найти и прочитать? В лучшем случае будут смеяться. Нет уж, дорогой дневничок, жди меня дома!..

Андрей внимательно посмотрел на шифоньер и решительно направился к нему. Потом передумал и подошёл к магнитоле. Отогнув радиоткань на динамиках, юноша спрятал тетрадь между ними.

– Вот так-то будет безопасней, – произнёс он, любуясь свой работой.

Прикрепив обшивку на место, парень удовлетворённо потёр руки и неожиданно растворился в воздухе. Как пришёл, так и ушёл. Родион и Римма удивлённо переглянулись.

– Вот это да! – поразилась женщина. – Как им это удаётся?

– Он что-то хотел нам сказать! – вместо ответа произнёс Нахрапов. – Что-то важное! Ведь и призраки семьи Гавриловых появились не просто так – они показали нам, где хранится перстень, наследство Игната.

Нахрапов достал перочинный ножик и подошёл к магнитоле.

– Посмотрим? – спросил он спутницу.

Римма согласилась.

Частный детектив вскрыл декоративные винты и снял обшивку. Между динамиков лежала запылённая тетрадь. Открыв ее, Нахрапов удивился. Это были стихи. Стихи молодого и талантливого юноши, обреченные на забвение. Наивные детские строчки о школе, бунтарские юношеские поэмы и философские размышления восемнадцатилетнего парня, – вся жизнь Андрея была в них! Сколько юношеских мечтаний – о вечной бескорыстной любви, о том, что хотелось бы сделать в жизни… А жизнь эту безжалостно оборвала пуля моджахедского снайпера.

Римма вновь расплакалась, в ее глазах были боль и отчаяние.

Слезы Риммы растрогали частного детектива. Он склонил голову и молча, шевеля губами, перечитывал исписанные страницы. Вживаться в них было невыносимо.

– Я понял, – неожиданно произнёс Нахрапов, – Андрей не хотел, чтобы его стихи навсегда исчезли. Новый хозяин дома выбросит все старье на помойку, и тетрадь пропадет. И Андрей показал нам, где он ее спрятал! Это ведь всё, что он успел создать за свою недолгую жизнь. Его дневник надо отнести в какую-нибудь редакцию или в Совет воинов-афганцев.