Никто не будет по ней скучать - Кэт Розенфилд

маня его пальцем в перчатке. Берд кивнул, призвав таким же жестом Джонсона.

– Пойдемте посмотрим. Пройдемся по порядку.

Мгновение спустя он стоял возле трупа, читая вслух предварительные записи, которые кто-то передал ему для ознакомления.

– Элизабет Уэллетт, двадцать восемь лет… – он перевел взгляд с блокнота на тело, хмурясь. Имя было написано аккуратным почерком, но лицо было изуродовано до неузнаваемости. Женщина лежала на боку с полуприкрытыми тусклыми глазами под слипшимися от крови прядями рыжеватых волос. Только они и выглядели нетронутыми, все остальное было раздроблено раной, которую парни с работы иногда называли «вишневым пирогом». Отсутствующий нос был лишь малой частью проблемы. Кто бы ни убил Лиззи Уэллетт, он подсунул дуло чего-то большого ей под подбородок – может, ружья, которое было объявлено украденным из дома, где она жила с Дуэйном Кливсом, и нажал на курок. Пуля снесла ей челюсть, уничтожая зубы и раздирая целостность черепа, прежде чем выйти сквозь макушку. Из месива проглядывал единственный зуб, невероятно белоснежный и совершенно нетронутый.

Берд поморщился, отводя взгляд и концентрируясь на комнате вокруг. На стене красовались брызги осколков кости и мозгов, но его все равно поразил вид этого места. Кто-то – по его предположениям, мертвая женщина, лежащая рядом, – позаботился о декоре. На полу у кровати лежал изношенный, но стильный восточный ковер такого же приглушенного голубого оттенка, как и шторы, обрамляющие панорамное окно, и покрывало, теперь запятнанное кровью. Пара симпатичных настольных ламп, медных или вроде того, на сочетающихся прикроватных тумбочках. Стопка старых книг, искусно выложенная на комоде. Дома у озера часто становились складом несочетающейся мебели, старых охотничьих трофеев, сувенирных подушек, украшенных фразами вроде «Ушел рыбачить», – семья Берда когда-то арендовала место у границы, где оленьи головы торчали чуть ли ни на каждой вертикальной поверхности. Но это место будто сошло со страниц журнала. Ему нужно будет определить, на каком веб-сайте Лиззи Уэллетт его выставила, но даже сейчас он мог представить, каким заманчивым этот дом мог показаться городским людям, ищущим, куда сбежать в отпуске.

Он повернулся, склонился над телом. «Вишневый пирог», снова подумал он. Кошелек, кредитные карты и водительские права женщины были обнаружены в сумке на комоде, но лицо было проблемой. И вопросом. Он оглядел комнату, от криминалистов до шерифа с Джонсоном, которые теперь тихо перешептывались с двумя другими мужчинами помоложе, наверное, также из местной полиции.

– Кто опознал жертву? – спросил Берд, и в тот момент атмосфера в комнате претерпела внезапную, почти незаметную перемену. Тишина, заполненная неуютным ерзаньем, быстрый обмен взглядами от одного к другому. Молчание слишком затянулось, поэтому он раздраженно встал.

– Джонсон? Шериф? Кто опознал жертву? – повторил он.

– Это было, эм, вроде как коллективное усилие, – сказал светловолосый мужчина, которого Берд не знал. Джонсон уставился в пол, кусая губу.

– Коллективное усилие, – недоуменно произнес Берд, и снова воцарилось молчание, снова начался обмен взглядами, прежде чем Джонсон выступил вперед и указал пальцем на тело.

– Вот, – сказал он. Берд проследил за пальцем и увидел. Сначала он упустил это, отвлекшись на кровь и темные, жирные тела жужжащих мух. Футболка мертвой жещины скомкалась, поднявшись к шее, и на внутреннем изгибе бледной груди была темная выпуклость размером с муху, но твердая. И неподвижная. Мухи поднимались парящим облаком; пятно оставалось на месте. Он прищурился.

– Это родинка?

– Да, сэр, – сказал Джонсон. – Отличительный признак. Это несомненно Лиззи Уэллетт.

Берд моргнул и нахмурился, ему не нравилось ощущение, что он что-то упустил, и еще меньше ему нравилась атмосфера в комнате.

– Вы уверены в этом, – спросил он и заметил, что не только Джонсон кивает. Он посмотрел на остальных мужчин. – Все? Вы все знаете, как выглядит грудь Элизабет Уэллетт?

Джонсон кашлянул и покраснел:

– Все знают, сэр.

– Откуда?

Вопрос повис в воздухе, и Берд понял: мужчины пытались сдержать смешки. Каким-то образом смех был инстинктом даже в тот момент. Он видел это, видел, как они чуть не дрожат от усилия, сдерживая его.

«Никто не хочет это говорить», – подумал он.

Невероятно, но кто-то это сделал. Светловолосый полицейский, немного скривив рот – не совсем улыбаясь, никто не смог бы его в этом обвинить, – посмотрел Берду в глаза и ответил.

– Как ты думаешь, мужик.

Это не был вопрос.

Берд вздохнул и принялся за работу.

Глава 4

ГОРОД

Было почти десять, солнечный свет лился сквозь стену окон, выходящих на юг, когда пара в доме за несколько миллионов долларов на Перл-стрит наконец-то начала шевелиться. Она проснулась первой и мгновенно, что было необычно. Всю свою жизнь Адриенн Ричардс вставала с трудом, борясь со сном долгой чередой пинков, стонов и фальстартов. Теперь женщина, укутанная в огромной кровати, проснулась, лишь один раз моргнув. Глаза закрыты. Глаза открыты. Как Джульетта, просыпающаяся в своей могиле, – только вместо глыбы мрамора у нее простыни из египетского хлопка с минимальной плотностью в 1200 нитей.

Я помню, где я быть должна,И вот я здесь.Где мой Ромео?

Она могла бы перекатиться, чтобы увидеть его, но ей это не было нужно; она чувствовала его рядом, слышала медленное, ровное дыхание, значившее, что он не проснется еще час, если только она его не встряхнет. Это только одна из многих вещей, которые она знала инстинктивно после почти десяти лет брака. Она знала звучание и тональности его дыхания лучше своего.

Ей, конечно, придется его разбудить. В конечном счете. Они не могли проспать весь день. У них были дела.

Я помню, где я быть должна.

Она помнила.

Она все помнила.

Было столько крови.

Но несколько долгих минут она лежала неподвижно, позволив своему взору блуждать по комнате. Было не так сложно оставаться на месте; кот, большой серый мальчик с зелеными глазами и шелковистой шерстью, ночью примостился возле нее, грел и мурлыкал, а подушка под ее щекой была мягкой и чистой. Комната была выкрашена в чудесный темно-синий – у Адриенн был этап увлечения цветотерапией, и этот должен был способствовать благополучию, хорошему сну и сексу, и к тому же шторы были задернуты, поэтому даже теперь, в последний час перед тем, как утро уступит место полдню, в комнате царил приятный полумрак. Платье, которое она надевала вчера, лежало там, где она расстегнула и вышла из него, уронив на пол – глупая ошибка, его, наверное, придется отнести в химчистку, но помимо этого комната была идеальной. Простой. Как из журнала. Личные штрихи ограничивались полкой неподалеку: медная фигурка балерины, пара сапфировых сережек, оставленных на блюдце, и обрамленный снимок новоиспеченных мистера и миссис Ричардс в день их свадьбы. Воспоминание из более счастливых времен. Адриенн была светловолосой, худой и улыбалась в белом шелковом платье; Итан был высоким, широкоплечим и уже щеголял короткой стрижкой, маскирующей отступающую линию роста волос. В день их свадьбы ему было тридцать четыре, он был на двенадцать