Никто не будет по ней скучать - Кэт Розенфилд

вообще там не было. Пара часто сдавала дом в странное время. Если и был человек, склонный пренебречь правилами и позволить людям жить в доме не в сезон, просто чтобы выжать еще немного денег из года, это Лиззи Уэллетт. Возможно внутри городские с дорогими адвокатами, надышавшиеся ядовитыми парами, и теперь все они окажутся по уши в дерьме.

Поэтому он свернул на пустую дорожку у Лейксайд Драйв 13, вышел из машины, ступив на толстое одеяло сосновых иголок, источавших запах под его ногами. Он постучал в дверь, готовясь говорить привычные слова «пожар», «опасность» и «эвакуация», но резко отступил, когда от первого удара дверь распахнулась внутрь. Она была незаперта.

Сдавать дом чужакам не в сезон было похоже на Лиззи Уэллетт.

Но оставлять дверь открытой – нет.

Джонсон переступил порог, держа руку на бедре и отщелкивая предохранитель на оружии большим пальцем. Позже он говорил парням в «Стренглерс», что с самого момента, как вошел в дом, он почуял неладное – выдавая это за какое-то шестое чувство, но по правде говоря, любой из них понял бы. Воздух в доме был странным, не настолько плохим, чтобы сбить тебя с ног, но затхлым и пронизанным слабыми, болезненными нотками чего-то, начинающего гнить. И это еще не все. Там была кровь: в дюймах от его ног простиралась дорожка густых круглых пятен на узловатом сосновом полу. Темно-красные, все еще блестящие капли огибали угол чугунной печи, рассеивались на кухонной столешнице и заканчивались пятном на краю металлической раковины.

Он подошел к ней, заинтригованный.

Это было его первой ошибкой.

Ему нужно было остановиться. Ему нужно было обдумать – что кровавый след, кончающийся в кухонной раковине, должен иметь начало, которое нужно исследовать прежде всего. Что он увидел более, чем достаточно, чтобы понять – что-то не так – и ему стоит сообщить об этом и подождать указаний. Что ему не стоит, ради всего святого, ни к чему прикасаться.

Но Майлса Джонсона всегда охватывало любопытство, вытесняющее осторожность на задний план. Большую часть жизни это было ему на руку. Восемнадцать лет назад, будучи новеньким в городе, он мгновенно заслужил уважение сверстников, протестировав древнюю, полную узлов тарзанку, висевшую в северной части лесов на озере Коппербрук, схватившись и прыгнув в пустоту без колебаний, пока остальные мальчики задержали дыхание в ожидании, что она порвется. Он как-то прополз под дом, чтобы отыскать обосновавшуюся там семью опоссумов, а еще он подошел к древнему клерку на почте и спросил, почему у того не хватает глаза. Майлс Джонсон принимал любой вызов, исследовал любое темное место, и до того утра жизнь не давала ему причин этого не делать. Молодой полицейский, стоявший в то утро в домике на озере, был не просто любознательным авантюристом, но и оптимистом, поддерживаемым бессознательной уверенностью, что с ним ничего плохого не случится просто потому, что раньше не случалось.

А свежие капли крови, тот зловещий след на раковине представляли слишком завораживающую загадку, чтобы отступить от нее. Он двинулся вперед, обходя кровь на полу, не сводя глаз с беспорядка в раковине – потому что там был беспорядок, о, да, и след был мелочью в сравнении. Подойдя ближе, он увидел: это не просто кровь, но и мясо, разбрызганные куски, осколки и хрящи. Из темной дырки измельчителя мусора выглядывало что-то розовое, влажное и волокнистое, а пахло как у мясника. И когда Джонсон посмотрел на это, протянул к этому руку, он ощутил первое шевеление беспокойства в животе, почувствовал незнакомый шепот нового, странного голоса, говорящего: «Может, не стоит».

Но он это сделал.

Это было его второй ошибкой. Той, которую ему сложно было потом объяснить всем, от шерифа и группы криминалистов до своей жены, которая еще несколько недель не разрешала ему прикасаться к себе, как бы яростно он ни оттирал руки, – и той, которую позже он сам едва ли мог понять. Как он мог это объяснить? Что даже в те последние мгновения, когда он вытащил ту штуку из раковины, он все еще просто следовал инстинкту исследователя, всегда хорошо служившему ему. Что ему было интересно и он был уверен, что ничего плохого не случится.

Ведь никогда не случалось.

Мясистая розовая штука в раковине влажно блестела. В дальнем конце дома, в спальне рой мух ненадолго взлетел, потревоженный невидимой силой, а затем снова уселся, возвращаясь к делу – на покрывало, влажное и запятнанное красным, наброшенное на неподвижный объект на полу. Слабый запах разложения в воздухе стал на полградуса насыщеннее. И за пару минут до одиннадцати в то утро вторника, когда дым от горящей свалки начал просачиваться между домами в самой западной бухте озера Коппербрук, заместитель шерифа Майлс Джонсон засунул два пальца в измельчитель мусора и вытащил остатки носа Лиззи Уэллетт.

Глава 3

ОЗЕРО

Леса, окружающие озеро Коппербрук, когда-то были территорией лесопилки, резко закрывшейся тридцать лет назад после банкротства компании. Остались лишь осевшие скелеты старых хижин, забытые пилы – поржавевшие и поглощенные кустами черники или густыми скоплениями бальзамина. Поляны, где хранилась срубленная древесина, понемногу отбирал обратно лес, разбросанные островки кустарника и ростков раскинулись у разрытых дорог, ведущих в никуда.

Иэн Берд был неместным. Он дважды неправильно свернул на этих дорогах, прежде чем нашел съезд к набережной. Он съехал с дороги у почтового ящика, втиснувшись за фургоном группы криминалистов. Как и его, их вызвала полиция штата – как можно скорее, хоть они уже проболтались, что местные копы уже точно потоптались по всему месту преступления, портя его, засовывая свои руки без перчаток куда не следует.

Нос в измельчителе мусора. Господи Иисусе! Берд застонал вслух, подумав об этом. Это худшая ошибка, но нельзя было не посочувствовать парню, вытащившему его. Да еще и голыми руками.

Эта маленькая сочная деталь – отрубленный нос в раковине – дошла до него по радио, пока Берд был еще в пути. А это значит, что какой-то проныра, вероятно, уже раструбил об этом по всему округу. Не то чтобы это имело значение. В таком месте и с таким делом детали всегда просачивались. Берд никогда не был в Коппербрук Фолз, но он провел достаточно времени в таких городках и знал, как это работало. Городским полицейским приходилось отбиваться от голодной прессы, чтобы удержать информацию; здесь же ты сталкивался с чем-то намного более примитивным. Люди, живущие в таких местах, будто на молекулярном уровне были замешаны в делах друг друга, делились тайнами через какое-то коллективное сознание, передавали их прямо через синапсы, как дроны, подключенные к одному гнезду. И чем сочнее новости, тем быстрее они разносились. Эта история разлетелась вдоль набережной и из одного конца