Плащаница из Овьедо - Леонард Фолья

Она бросила взгляд на сегодняшний кроссворд, увидела, что тот наполовину разгадан, и решила над ним поразмыслить. Ханна никогда не отказывалась от небольшой подсказки. Затем ее глаза остановились на следующем предложении под кроссвордом:

Вы неповторимы и отзывчивы?

С любопытством повернув газету к себе, чтобы на текст падал свет лампы, она прочитала:

Это может стать самым выдающимся поступком

в Вашей жизни!

Подарок от всего сердца.

Походило на объявление ко Дню святого Валентина, с сердечками по углам и изображением довольно улыбающегося купидончика в центре. Но День Валентина прошел полтора месяца назад. Ханна продолжила читать.

С вашей помощью появится счастливая семья.

Станьте суррогатной мамой.

За более детальной информацией обращайтесь по телефону

617 923 0546

«Партнерство ради жизни»

— Глянь-ка, — сказала она, когда Тери поставила на столик две чашки свежеприготовленного горячего шоколада и проскользнула на диван напротив нее.

— Чего?

— В сегодняшнем «Глоуб». Это объявление.

— А, да. Им много платят.

— Кому это «им»?

— Тем женщинам. Суррогатным матерям. Я смотрела об этом передачу. Как по мне, то это немного странно. Если ты собираешься окунуться во все эти хлопоты, вынашивая в своем животе ребенка девять месяцев, то ты так или иначе захочешь оставить себе маленького ублюдка. Не понимаю, как можно его отдать. Это все равно что быть пекарем. Или печкой, если точнее. Ты испек хлеб, а кто-то его купил и унес домой.

— Как ты думаешь, сколько им платят?

— В «Опре» рассказывали, что одна получила семьдесят пять тысяч баксов. В наше время многие богатые люди отчаянно хотят иметь детей. Некоторые из них готовы выложить целое состояние. Конечно, если бы они только знали, что такое дети на самом деле, то не спешили бы так раскошеливаться. Посмотреть бы на них, когда они поймут, что в их гостиной больше не будет порядка.

Из кухни донесся голос:

— Заканчивайте на сегодня, девчонки.

Верхний свет погас.

— Можно я возьму газету?

— Пользуйся. Двадцать шестой мне все равно в жизни не разгадать.

У дверей Ханна легко поцеловала подругу в щечку и стрелой помчалась через парковку к своему потрепанному годами «Шеви Нова»[4]. Лишь только она села за руль, Бобби щелкнул выключателем и вывеска «Голубой рассвет» погасла. Облака закрыли луну, и без неонового света место стало казаться еще более заброшенным.

Выезжая на шоссе, она просигналила на прощание. Тери просигналила ей в ответ, а Бобби, который запирал парадную дверь закусочной, равнодушно махнул ей рукой.

Газета пролежала на переднем пассажирском сиденье весь путь домой. Хотя дороги, посыпанные свежим песком, были пусты, Ханна вела осторожно. Впереди зажегся красный свет, и она плавно надавила на педаль тормоза, чтобы ее «шевроле» не понесло.

Ожидая зеленый, девушка бросила взгляд на газету. В полумраке слов было не разобрать, но текст объявления она помнила наизусть. Когда машина тронулась с перекрестка, Ханна почти слышала голос, шепчущий в ее голове: «Это может стать самым выдающимся поступком в Вашей жизни».

Глава 3

Заняв свой посту дверей, служитель лениво переступил с ноги на ногу. Собор откроется вновь лишь после полудня, и все его мысли были о кружке холодного пива, к которой он прильнет через несколько мгновений.

Краем глаза он уловил, как у северной стороны трансепта[5] что-то мелькнуло. Но узнать, что именно, не спешил. За много лет он постиг, что мерцающий сквозь витражи свет мог запросто обмануть утомленные за день глаза. И он давно уже привык к шорохам и скрипам, идущим от каменных плит и деревянных перекрытий опустевшего собора. Жена говорила, что это святые перешептываются друг с другом и что дом Господа никогда не пустеет, но лично он считал, что это были всего-навсего звуки, которые издает величественное многовековое здание, накинувшее еще один годок.

Разве у него самого время от времени не хрустят кости?

Но на этот раз звук, доносившийся до его ушей, был иным. Это был быстрый и трудно различимый шепот молитвы. Затем служитель у видел мелькнувшую тень и, покинув свой пост, чтобы получше рассмотреть происходящее, направился к алтарю Непорочной Девы, одному из сокровищ собора, выполненных в стиле барокко. У подножия огромной статуи Марии, окруженной золотыми лучами как символом ее безгрешности, преклонив колени, молилась женщина. Она не сводила глаз с тонко вырезанного лица святой, которая с безграничной любовью взирала на верующих, просящих у нее милосердия. Было ясно, что охваченная религиозным восторгом женщина не осознавала, что собор уже был закрыт для посетителей.

«Что ж, — подумал служитель, — такое случается не в первый раз, да и не в последний». Во время закрытия можно было очень легко просмотреть какого-нибудь бедолагу, задержавшегося в одной из многочисленных капелл собора. Обычно он должен был проверить все дважды и сделал бы также и сегодня, если бы в его обязанности не входило сопровождение священника в Камару Санта.

Он медленно приближался к женщине, стараясь не потревожить посетительницу и надеясь, что ее внимание привлекут шаги, эхом отскакивающие от каменного пола. Подойдя ближе, служитель понял, что женщина — иностранка. Яркая соломенная сумка, лежащая сбоку от нее, и элегантная кожаная куртка говорили ему, что она туристка, хотя по обыкновению туристы уходят сразу после того, как пару раз клацнут фотоаппаратом. А эта женщина молилась с усердием, присущим разве что пожилой крестьянке в приходской церкви.

— Сеньора, — прошептал он.

Тут он услышал слова, в пылу молитвы сказанные женщиной: «…Ибо мы лишь слуги твои. Да будет воля твоя». Служитель понял, что язык — английский. Он оглянулся на вход в Камару Санта. Ему не хотелось, чтобы старик вышел и застал двери без присмотра, но женщину нужно было обязательно выпроводить из церкви.

Он легко положил руку ей на плечо и произнес:

— Seňora, la cathedral está cerrada.

Она обернулась и непонимающе посмотрела на него. Он не был уверен, что она его хотя бы видит. Зрачки ее глаз были расширены, как будто она пребывала в состоянии транса.

Медленно покачав головой, посетительница произнесла:

— Что, простите?