Плащаница из Овьедо - Леонард Фолья

Вот если бы только эта девчонка нанесла на свое личико тонкий слой косметики, представляла себе Тери, то была бы настоящей роковой красоткой. Но, казалось, женихи не очень интересовали Ханну. Если ее кавалер когда-то и заглядывал в закусочную, то Тери точно его просмотрела, а уж на мужиков у нее глаз хорошо наметан.

— Не забывай, что Рождество — это не только деньги! — Ханна вздохнула. Она заворачивала звезду в оберточную бумагу, чтобы положить ее в картонную коробку до будущего праздника. — Ночью не можешь заснуть, боишься, что Санта к тебе не прилетит. Вскакиваешь в шесть, под елкой уже лежат подарки, а за окном падает снег. Народ поет праздничные песенки, рубится в снежки и все такое. Было здорово.

— Это ты рекламы по телеку насмотрелась, лапочка, — ответила ей Тери, проверяя свой карман без особой надежды найти там еще один или два затерявшихся при подсчете доллара. — Я не думаю, что Рождество когда-либо было таким, как ты его себе представляешь. В твоих детских фантазиях, возможно, и да, но не в моих! Ой, извини, я просто…

— Да все нормально.

И с этим тоже пора заканчивать, подумала Ханна. Из-за того, что она потеряла родителей, все ее опекали, боясь сказать что-то невпопад, чтобы не ранить ее чувства.

— Я вообще считаю, что совсем не обязательно елку ставить, — громко произнесла она, когда спрыгнула со стула и посмотрела на лишившиеся своих бумажных гирлянд и пластиковых ангелочков хрупкие ветви с высохшими иголочками. — Мы рубим красивейшее дерево только для того, чтобы на несколько недель украсить его барахлом, а потом выбрасываем на помойку, едва заканчиваются праздники. Какое расточительство!

Она никогда бы не призналась Тери, что испытывает что-то вроде сочувствия к дереву, которое срубили под корень и поставили у дверей «Голубого рассвета», где почти никто из посетителей его не замечал, за исключением случайного ребенка, пытающегося стащить елочную игрушку, за что его потом отругают. Елка выглядела такой грустной, такой одинокой, что иной раз девушке хотелось плакать.

Праздники всегда были для нее нелегким испытанием, потому что между ней и ее дядей и тетей непременно разыгрывался масштабный спектакль притворства: делаешь вид, будто тебе не все равно, а тебе все равно; притворяешься, что счастлив, а на самом деле — нет; изображаешь родственное единение, которого нет, да и никогда не было. От всей этой игры ее охватывали еще большая грусть и чувство одиночества, чем раньше.

С этим также следовало покончить. Когда она наконец решится стать хозяйкой своей жизни, то ей придется съехать от дяди и тети.

— Ну же, — сказала Тери, — я не позволю тебе стоять там и оплакивать дурацкое растение. Устроим ему достойные похороны.

Она ухватилась за ствол елки, а Ханна — за макушку, и они потащили деревце к черному ходу закусочной, неуклюже маневрируя между столиками и оставляя за собой коричневый след из иголок.

А дверь была заперта.

— Сдается мне, что ты мог бы на секундочку отвлечься и открыть дверь! — прокричала Тери в кухню, где Бобби, повар и ночной управляющий, извлекая выгоду из отсутствия клиентов, уминал за обе щеки гамбургер.

В ответ на ее просьбу он еще раз демонстративно откусил от гамбургера кусочек.

— Ты что, оглох, ленивый придурок?

Бобби вытер салфеткой жир с подбородка.

— Эй, не лети так, Бобби. Не то удар хватит.

— Да ты что? А тебе тогда и этого хватит, Тери, — сказал он, похотливо подавая свой таз в ее сторону.

— Ой, пощади. Дай мне сначала достать мой пинцет, — сказала Тери, отворачиваясь и изображая притворный страх на лице.

Они дотащили елку до угла пустующей парковки, окруженной сугробами грязного снега. На улице стоял такой холод, что трудно было дышать. У Ханны изо рта шел пар.

— Не понимаю, как вы оба можете каждый день разговаривать друг с другом в таком тоне? — спросила она.

— Дорогая моя, знать, что, проснувшись, я могу прийти сюда и высказать этому куску дерьма все, что о нем думаю, — это смысл моей нынешней жизни. Никакая аэробика не разгонит мою кровь лучше. Всего только и нужно бросить взгляд на его лысеющую башку, двойной подбородок и эту гусеницу на верхней губе, которую он называет усами.

Ханна невольно улыбнулась. Словарный запас Тери порой просто коробил ее, но вздорный характер старшей подруги вызывал восхищение, быть может, потому что именно его ей и недоставало. Тери никому не позволяла собой помыкать.

Возле мусорного контейнера они ненадолго положили елку на землю, чтобы перевести дух.

— На счет три, — скомандовала Тери. — Готова? И раз, и два, и три-и-и-и-и-и…

Дерево взмыло ввысь, зацепилось об угол контейнера и рухнуло внутрь. Тери энергично похлопала в ладоши, чтобы согреть их.

— Да здесь холоднее, чем в аду.

Возвращаясь по своим следам через парковку, Ханна бросила взгляд на неоновую вывеску, на которой буквами цвета кобальта красовалось «Голубой рассвет». За ними, расходясь полукругом, мигали лучи, изображая восходящее солнце. Когда-то желтые, теперь они были нездорового серого цвета. Казалось, что вывеска возвещала о рождении нового дня на какой-то далекой планете, а голубой неон придавал снегу радиоактивный оттенок.

Была ли эта вывеска — восходящее солнце и мерцающие лучи — долгожданным знамением, говорившим о том, что грядут перемены, которые перенесут ее в новый мир, не похожий на этот? Мир без долгих часов работы в этой забегаловке, раздраженных клиентов, сидящих на красных виниловых диванах, жалких чаевых и Тери с Бобби, грызущихся, как кошка с собакой?

Ханна вздрогнула. Нет, это всего лишь доживающая свои дни неоновая вывеска, которая теряет цвет и которую она видела тысячу и один раз.

Тери стояла у двери закусочной, дрожа всем телом.

— Давай, милая, заходи. А то простудишься насмерть.

Ханна тихонько умостилась в уголке заднего дивана, которым неофициально пользовались работники закусочной. Клиенты занимали его только по воскресеньям утром после посещения церковной службы, когда в «Голубом рассвете» наступала горячая пора. Обычно же Тери, когда никого не было, разгадывала здесь кроссворд и, несмотря на все правила, выкуривала втихаря сигаретку — отсюда и бычки в пепельнице. После долгой смены в этом уютном местечке можно было ненадолго прикорнуть. Ханна позволила себе расслабиться и ни о чем не думать.

Она бросила взгляд на сегодняшний кроссворд, увидела, что тот наполовину разгадан, и решила над ним поразмыслить. Ханна никогда не отказывалась от небольшой подсказки. Затем ее глаза остановились на следующем предложении под кроссвордом: