Зубы дракона - Алексей Корепанов

Копался он минут сорок и не очень охотно, потому что голова была чугунной и хотелось забиться в какой-нибудь уголок, закрыть глаза и подремать. И мало того, что в голову словно засунули пудовую гирю - словно бы еще копошилось в сознании что-то чужеродное, постороннее, тусклые обрывки, ничего не показывающие и не отражающие, почти неуловимые, но все же чем-то дающие о себе знать. Вскоре, правда, это ощущение прошло, но бодрости нисколько не прибавилось.

Потом в прозрачную стену аквариума постучала Валечка и жестами показала, что его просят к телефону. Он с облегчением отложил тестер и пошел к Валечкиному столу. Звонил Серега, старый приятель. Звонил, собственно, по делу, просил заскочить как-нибудь вечерком и посмотреть купленный недавно с рук японский видеомагнитофон "Панасоник". Что-то там барахлило в "Панасонике". Панаев пообещал, они еще немного поговорили о разных пустяках, а под занавес Серега поинтересовался мнением Панаева насчет исхода завтрашнего матча киевлян с "Араратом".

- Штуки три закатят Еревану, киевляне разыгрались к осени, - убежденно сказал Панаев.

Удовлетворенный Серега согласился и на том распрощался.

- Вы что, Виктор Борисыч, можете будущее предсказывать? - игриво спросила Валечка, обхватывая ладонями круглые свои щечки и блестя в меру подведенными глазами на Панаева. - И мне можете предсказать? Поведу я Толика сегодня в кино, как я хочу, или он меня потащит к своим старикам, как он хочет?

Валечка говорила громко, рассчитывая на внимание окружающих, улыбалась, ямочки на ее щеках так и играли. Зоя, чуть сдвинув брови, смотрела в их сторону, Полулях оторвался от калькулятора и всем своим оживленным видом демонстрировал готовность принять участие в трепе. Панаев не был расположен шутить, но молча уходить на свое место не спешил. В конце концов о чьем-то плохом самочувствии и настроении совсем необязательно знать другим, это ведь как нижнее белье, которое не стоит демонстрировать на публике. Он уперся руками в стол, чуть склонившись над Валечкой, кокетливо поводящей круглым плечиком, и заставил себя улыбнуться. И вдруг ощутил какую-то странную раздвоенность. Он словно бы и продолжал стоять возле стола Валечки, и за окнами проезжали троллейбусы, и на противоположной стороне улицы, у гастронома, образовалась очередь за свежей рыбой, и Петрович в дальнем углу сектора распекал кого-то по телефону - и в то же время видел он и какое-то другое помещение, с какими-то другими людьми, картина была нечеткой, так и хотелось крикнуть киномеханику: "Резкость!" - мешали серые пятна, туман, фигуры и предметы казались слегка искаженными, изображение колебалось, словно находилось в глубине, под полупрозрачными бегущими волнами.

Валечкин Толик несколько раз заходил к ним в сектор в конце рабочего дня, и Панаев знал его в лицо. Сейчас он видел Толика и других незнакомых людей, люди двигались, размахивали руками. Потом из тумана возникли белые фигуры, обступили Толика...

В висках застучало, в затылке возникла тупая боль и потекла, охватывая голову, щекам стало горячо. Панаев медленно опустился на стул, вдруг почувствовав усталость и опустошенность. Непонятные волны заволокло клубами тумана и постороннее изображение пропало. Осталась реальность первого сектора, Петрович, продолжающий ругаться по телефону, сдвинувшая брови Зоя, осталась круглолицая веселая Валечка, не заметившая, что с Панаевым что-то неладно.

- Не беретесь предсказать, Виктор Борисыч? - щебетала Валечка. - Мы с Толиком непредсказуемые.

- Так ведь это же не футбол! - хохотнул Полулях. - Это же роман, детектив, Юлиан Сименон и Агата Вайнер, тут ведь угадать невозможно! Как в том анекдоте про армянское радио...

Голова у Панаева продолжала болеть, да еще возник шум в ушах и немного тошнило. Может быть поэтому он не стал улыбаться и шутить, и не промолчал, а хмуро сказал, словно бы про себя, не для Валечки, но Валечка услышала:

- Как бы ваш Толик не попал в больницу.

Полулях тоже услышал и не стал рассказывать про армянское радио, а Валечка погасила улыбку, покраснела, обвела возмущенным взглядом присутствующих, словно хотела убедиться в том, что все разделяют ее негодование по поводу только что произнесенной чуши, и язвительно ответила, подавшись к Панаеву:

- Спасибочки за пожелание, Виктор Борисыч. Вы, наверное, и супруге своей желали подобное, пока она вас не бросила?

Весь сектор был в курсе прошлой личной жизни Панаева, хотя он никогда ее не афишировал. Полулях однажды со смехом заметил, что в их городе стоит только вечером выпить рюмку на одном конце, наутро на другом конце будут говорить, что хватил с полведра, буянил и ночевал в вытрезвителе.

- Ну-ну! - примиряющим тоном сказал Полулях, протянув руки с раскрытыми ладонями к Валечке и Панаеву. - Такой хоккей нам не нужен. Как свидетельствуют древние источники, даже кумская сивилла с утра по понедельникам выдавала только самые мрачные предсказания, к тому же неправильные, так чего же ты от Виктора хочешь, Валентина? Ну видишь, не выспался человек.

- Извините, - Панаев приложил ладонь ко лбу. - Мне действительно что-то нездоровится.

Он встал и пошел в свой аквариум, а Валечка непримиримо бросила вслед:

- Спать нужно вовремя ложиться!

Впрочем, вскоре Валечка отола и Панаев со своего рабочего места видел, как она о чем-то щебечет то с Полуляхом, то с Натальей Анатольевной. К обеду самочувствие у него улучшилось. О странном своем видении он больше не думал, да и доведение до ума заезженного расчетчиками "Файрэро" требовало полной концентрации внимания. Кропотливая была работенка.

Обедал он вместе с Зоей в вареничной неподалеку от их конторы, потом они побродили немного по магазинам - женщины, как он давно отметил, очень любят в обеденный перерыв бесцельно бродить по магазинам, это у них называется "пойти посмотреть" - и договорились вечером посидеть в кафе "Восток" в городском саду.

Кафе "Восток" действительно походило на какое-нибудь среднеазиатское сооружение, его кирпичные стены были разукрашены чем-то наподобие арабесок, сбоку от основного здания возвышалась башня, которую при желании можно было принять за минарет. Вместо муэдзина на площадке, опоясывающей башню, сидели за столиками горожане, лакомясь цыплятами табака, чахохбили, мясным салатом ассорти, мороженым, кофе и прохладительными напитками, любуясь чахлой речкой в зарослях камышей и слушая извергающийся с летней танцплощадки "тяжелый металл" в исполнении горсадовских музыкантов.

Кафе встретило их лаконичной табличкой "мест нет". Лысый швейцар в униформе с безразлично неприступным видом оседлал стул за стеклянными дверями. Несколько пар уныло переминались с ноги на ногу неподалеку от входа.