22. Дижитал-любовь, вино и сюрреализм - Роман Рассказов

– Мерзавец! И кому нужны теперь твои должности и звания? Я десять лет тебя не видела, пока ты ходил по морям и океанам, сын тебя не видел. И еще не увидит десять лет!..

Вероника откладывает книгу. Идет собираться. Ее уже давно не волнует, как она выглядит. А тут такое дело… Деловая встреча? Свидание? Она попадается на глаза зеркалу. Оно смотрит на Веронику полными скуки глазами, оттененными синяками. Зеркало кидается венами, которые плавают по вискам, впалым щекам, мертвенно-прозрачной шее Вероники. Она зовет Марышку.

– Марьяна, закажи маску.

– Вам какую? – отзывается Марышка и открывает «Амазон».

– Что-то из первой линии: погламурнее, посексуальнее.

– Тут новая коллекция как раз поступила в продажу. «Служебный роман» – это для секса с коллегой, «Хэппи хиппи» – для группового, «Леди Годива» – для соития в общественном месте, «50 оттенков красного» – для грубой любви, «Властелин колец» – это для новых ощущений с мужем, «Розовый фламинго» – для однополой…

– Стоп-стоп… А сейчас маски только для секса носят?

– Вы ведь сказали посексуальнее.

– Не так выразилась. Мне нужна обычная маска, чтобы хорошо выглядеть. А то я на зеркало наткнулась и расстроилась.

– То бишь без гарантий маска? Без секса, любви, дружбы?

– Да, просто чтобы я посвежела, зарумянилась, бровями заиграла, глазами заблестела. Волосы чтобы падали пышными локонами на загорелые плечи.

– Да Вы возьмите мою, я ее всего раз надевала. «Расцветай» называется. Можно не снимать до 12 часов. Минус 5 лет и минус 10 килограмм – это опционально. Посмотрите в инструкции, как настроить. Идеально разглаживает кожу, оттеняет скулы, немного расширяет глаза, отбеливает зубы. Можно выбрать прическу: прямые или кудрявые. Решайте сами.

– Очень щедро, Марышка. Я одолжу на раз.

Ровно в шесть заезжает Костя. Машина дорогая. «Откуда у него деньги, у отсидевшего десять лет зека?» – думает Вероника и садится в авто. Пахнет чайным деревом. «Какой-то ароматизатор? Нет. Это от него пахнет. Что-то земельное, архаичное, вечное, настоящее. Мужественное! По моим подсчетам он должен был выйти полгода назад. А такое впечатление, что вовсе не сидел. Скорее всего, он тоже в маске», – размышляет Вероника, пока они катятся по обледенелой столице.

– Вероника… Ах вот Вы какая, оказывается!

– Какая я, оказывается?

– Цветущая.

«Хорошая маска, – подумала Вероника, – оправдывает название».

– А я читал, что Вы злая, одичалая. А Вы вполне себе человечная.

– И где читали?

– Старые журналы, газеты. Много чего в нашей библиотеке на зоне было.

– Вы хотите, чтобы я поверила, будто Вы читать умеете? – Вероника недоумевает и обижается, что ее держат за дурочку.

– Представьте себе. Научился за десять лет.

– Надо же. Давно не встречала чтецов, – Вероника сомневается.

– Я могу сказать то же самое. Не видел, как читают другие. Покажешь? Почитай про меня рассказ.

– Не знаю. Не могу я. Давно не читала вслух. И как-то нет настроения. А еще закон нарушать не хочется. Знаете ли, моих двух знакомых посадили за чтение в общественном месте.

Он останавливается. Молча, без агрессии, медленно и почти бездушно, безучастно, бесстрастно вцепляется в волосы Вероники.

– Хорошо-хорошо. Не надо нервничать, Константин. Давайте где-то сядем. С вином. Таки Вы убийца? – также отстраненно, с печалью в голосе спрашивает Вероника. Она не боится. Все как в замедленной съемке с актерами – роботами.

– Убийца, убийца. А что это у Вас за ухом? Штрих-код? Вы зачем маску надели? Снимайте немедленно! – Вероника послушно выключает масочное приложение на телефоне и снимает липкую, похожую на марлю маску.

– Так-то лучше. Теперь мы с Вами одного возраста, – говорит Костя.

Едут к нему. Он так захотел. Вероника не спорит с архаичным мужчиной, тем более с убийцей. Тем более в таком потрепанном одиночеством виде ей не комильфо качать права. Она вжимается в кресло его спортивного автомобиля. Улицы с натыканными домами в белых шапках проплывают за окном. Деревья лихорадит ветром. Снег долбит в лобовое стекло, как будто хочет ворваться в машину, в тепло, и согреться. Снег ведь тоже, наверное, устал идти, замерз. Сколько лет он идет? Веками, тысячелетиями он укладывает осень спать под свое стеганое одеяло. Снег устал и валится с ног. Вероника тоже устала и приросла спиной с отрубленными крыльями к креслу. Стрелка спидометра взлетает вверх к 180, потом резко опускается, а потом снова дотрагивается до 180.

Заходят в квартиру Кости. Хоромы: мрамор, бархат, дерево, каменные колонны из фуксита, шкуры, бивни. Камин трещит, перебивая тишину холостяцкой квартиры. Старинный комод, а над ним африканская маска.

– Это маска из Танзании. Редкая штучка. Надевали при инициации, – говорит Вероника. – Маски знаю по запаху. Инициирующие пахнут страхом, погребальные – горем, магические – надеждой. Откуда деньги?

– Не твое дело, – обрубает Костя.

– Согласна. Просто любопытно.

– Читай.

Он достает ту самую, первую бумажную книгу. Ту, что украли у Вероники. Замызганную, читанную-перечитанную, с кляксами от вина. Вероника не может не читать. Она будет читать, чего бы ей это ни стоило! Она будет читать до смерти, до рассвета, досыта, до стыда, до печали. Она смотрит на книгу влюбленными глазами. Соленая грусть течет по щекам и опечатывает собой желтые страницы. Грусть Вероники предвосхищает надежду, которая вот-вот отслоится от ядовито-оранжевого заката, пронзающего пыльное небо, и запрыгнет на подоконник вместе с последним лучом негреющего солнца.

– Читай с момента «Константин был душевным парнем…»

…Константин был душевным парнем. Отзывчивым, порядочным, красноречивым. Ему прочили большую карьеру. «Пойдешь по стопам отца», – говорили ему. Он слышал об отце больше, чем видел его. Ведь глаза контр-адмирала Андрея Печоры, обвитые паутинкой морщин, были устремлены в морскую даль. Он покорял водные просторы. Жил морем и жил в море двадцать лет, знал море и был познан морем. Вероятно, в его венах текла не кровь, а соленая густая жидкость с самого дна Марианской впадины. «У меня две семьи, – говорил он. – Одна – команда. Вторая – Аня с Костей». Но по факту у него была одна, третья семья: соленая и безмолвная.

Костя окончил военное училище и не без помощи отца был распределен на хороший корабль. Он оказался в компании, где все как на подбор: сын прокурора, внук генерала, племянник предпринимателя. Отпрыски сильных мира сего шли по натоптанной дорожке. Душевность Кости приобрела привкус снобизма. Круг холеных и избалованных товарищей проел его порядочность незаметно, как черви бороздят гриб. Снаружи приятный, Костя начал подгнивать изнутри, будучи заложником странных, на первый взгляд удачных обстоятельств. Его тяготило море, оно никак не хотело заполнять его вены. «Не мое это», – все чаще думал он и пил…

– Остановись! Откуда тебе все это известно? Про червей и глаза, зрящие из Марианской впадины? – спрашивает Костя.

– Немного не так. Глаза просто смотрели вдаль. А вместо крови – вода из Марианской впадины.

– Какая разница…

– Впрочем, да. Никакой! Ведь я это выдумала. И тебя тоже выдумала! – Вероника протягивает руку к его щеке. Трогает. Щекотно. – Хотя нет, ты – настоящий.

– Читай дальше.

…Судно встало в Стамбуле. Команда получила увольнение. Но экзотика не манила Костю. Вот уже второй день Костя в компании сына прокурора и внука генерала играли в карты, потягивая вино в каюте Кости. Напившись и наигравшись, они стали орать песни «Ленинграда». Пришел дневальный Генка, младший офицер, который присматривал за порядком на корабле, и сделал замечание. Плевать они на него хотели. Стали орать еще громче. Генка, сын матери-одиночки, затюканный и боязливый, пошел второй раз делать замечание. Долг есть долг. Он обвел взглядом бесшабашную, омерзительную компашку и окоченел от злости на себя и на жизнь. Он сделал второе и, как оказалось, последнее свое замечание. Первым выступил сын прокурора, за ним – не менее борзый внук генерала, а поддержал компанию Костя. Никто не помышлял об убийстве, просто помахали кулаками по пьяни. Но, как это бывает, подвернулся угол стола, о который зацепился висок дневального Генки. Моментальная смерть. Вроде никто не виноват – и все виноваты одновременно. Компания быстро отрезвела, и решили по-взрослому – камень, ножницы, бумага. Косте не повезло. Костя – слабое звено. Вот так вино в сочетании с нелепостью рубит под самый корень жизнь…

– Маленькая поправка, – перебивает Веронику Костя, – моя жизнь только началась в тюрьме.

– И чем Вы там занимались?

– Ума набирался. Как вино?

– Хорошее. Благородное. Ненавязчивое. Знает свою роль.

– А у Вас какая роль?